Диаспора будет держаться 100-150 лет, но со временем исчезнет...
Оригинал взят у hayduk в Жан Жансем (Ованес Семерджян) 9.03.1920, Бурса - 27.08.2013 , Париж
Жан Жансем (Ованес Семерджян) родился в селе Селеге( Селёзе), пригороде Бурсы. Под угрозой новых гонений на армян в 1922 году семья с отступающей греческой армией эмигрировала в Грецию. В 1931 году, после смерти отца, для лечения сломанной ноги сына мать переезжает во Францию и поселяется в пригороде Париже Исси-ле-Мулино.
С 1934 по 1936 год Ованнес посещал свободную академию Монпарнаса. В 1938 году он оканчивает Парижскую академию декоративного искусства, после чего в течение года оттачивал свое мастерство в мастерской «Сабатеи».
Сегодня имя «Жансем» не просто псевдоним художника, чьи картины легко узнаваемы, даже если не видишь подписи автора. Жансем - настоящий бренд. Когда-то художник работал не покладая рук, сегодня уже его имя работает на него. Как говорит старшая дочь художника Флора, «мы все крутимся вокруг него». К нему в дверь просто так не постучаться - Жансем, как и все творческие люди, имеет свои капризы. Даже дочь, от греха подальше, решила сначала поговорить с ним по телефону, заметив: «Он может и не принять. Вдруг у него плохое настроение!».
Самый известный из ныне живущих армянских художников, Жансем (или Ованнес Семерджян), родился в 1920 году в Селёзе, на территории нынешней Турции. Детство он провел в Греции, а в десятилетнем возрасте вместе с семьей переехал во Францию.
Несмотря на довольно преклонный возраст, художник все еще рисует. Во время беседы можно заметить, что руки у него дрожат. На мой вопрос «Как же он может рисовать?» Флора отвечает: "Ты не поверишь, но когда он рисует, руки не дрожат. Мы сами удивлены!"
Встреча наша проходила в доме самого художника, а точнее в его просторной мастерской, с высоким потолком, огромными полотнами, куклами и масками, вглядывающимися в вас со стен.
Сегодня художник живет один - время от времени ему помогает по хозяйству домработница. Он встречал нас сам у калитки, в сером жилете и свежей белой рубашке.
Как сложились Ваши отношения с армянским языком?
В детстве я неплохо говорил и читал по-армянски, но со временем стал подзабывать язык. Понимаю, но говорю не очень хорошо. Из моих детей только старшая дочь понимает армянский, более или менее может говорить, но читать и писать не умеет (речь о Флоре. - Д.С.). Сын очень плохо понимает по-армянски, а младшая дочь, Софи, и подавно, ничего не знает. Недавно она начала немного изучать язык для себя, и он кажется ей таким странным. Она приходит и говорит: «Папа, а ты знаешь, как овощи будут по-армянски?» - «Да, банджарехен». - «Представь себе: бан-джа-ре-хен...» Для нее армянский язык - это экзотика.
Когда я стал отцом, я редко говорил по-армянски, вообще знал мало армян. Армянская школа мхитаристов была платной и довольно дорогой, мы не могли себе это позволить. Поэтому учились во французских школах, где не было преподавания армянского языка, и говорили между собой в основном по-французски. Сейчас я, конечно, могу говорить по-армянски, но дети, увы, нет. И это будет так, пока мы все живем за границей, за пределами Армении. Думаю, Диаспора будет держаться 100-150 лет, но со временем исчезнет, учитывая к тому же количество смешанных браков. Это естественные изменения: сегодняшние дети пойдут во французские университеты, они еще меньше говорят по-армянски, общаются с французами, женятся на француженках, выходят замуж за французов и т.д. История мира всегда была такой. Всегда иммигранты стараются адаптироваться, становятся французами, американцами… Конечно, это очень драматично.
А Ваши отношения с Арменией?
Армения - страна сложная, каменистая. Не так как во Франции, где кинул что-нибудь в землю и ничего не нужно делать, вырастет само. В Армении нужно копать, высаживать, ухаживать. Когда летишь над Францией в самолете, все в зелени, а маленькие серые пятна - это города. А когда летишь над Арменией, все серое, а маленькие зеленые пятна - это города. Страна вся каменистая, сложная для жизни, и только там, где живут люди, есть зелень, посаженные ими деревья.
Знаю, что Вы сравнительно недавно побывали в Армении...
Да, верно. Я уже посещал Армению в коммунистическую эпоху, где-то 35-40 лет назад, и пробыл около 15 дней. Сложно сравнить ту Армению с сегодняшней. Тогда меня ограничили рамками, нам дали машину с сопровождением - пятеро молодых людей следили за всем, что мы делали. Нас возили и показывали то, что хотели показать. Везде, куда мы приезжали, все уже были готовы нас принимать, руководитель населенного пункта нас встречал с водкой и т.д. Мне не разрешали фотографировать старые дома, старые деревни. Даже один раз задержали, когда я фотографировал на рынке нищего. В ту эпоху я был очень сильно увлечен убогими, нищими, бедными персонажами. Фотографировал людей несчастных, отверженных, слепых, увечных и пр. В Армении на рынке ко мне подошли и спросили, зачем мне это. Я объяснил, что ничего плохого не хочу, и меня отпустили, вдобавок им сказали, что я нахожусь под защитой правительства.
Для меня, приехавшего из Парижа, тогдашняя Армения была очень странной страной. Я видел на рынке несколько человек с одним цветком в руках. И мне объяснили, что они продают вот так вот один цветок. У них дома, например, есть один куст роз, он зацвел, и они носят по одному цветку и продают... Мне это показалось очень странным. Здесь, во Франции, один цветок можно было и выбросить, а там одна роза выглядела как роскошь. Хозяин дома, где я остановился, взял один апельсин (апельсины ведь были роскошью в советское время) и говорит мне: «Это из Москвы привезли». За столом нас было 5-6 человек, и он разрезал апельсин на дольки и положил по одной в тарелку каждому. В таком малом количестве апельсин тебе кажется более вкусным, что ли. У меня тогда сложилось впечатление, что страна живет довольно бедно.
А в этот раз, когда я приехал, было все, что хочешь! Можно даже подумать, что ты в каком-то французском городе. Правда, очень много ремонтных работ. Город кишит людьми, очень много людей. Видно, что все движется вперед.
Могу сказать, что оба раза был очень впечатлен Арменией. Для того, кто не жил никогда в своей родной стране, отчизне, это довольно странное, удивительное впечатление. Например, милиционер, говорящий по-армянски, для меня это выглядело очень странно и даже как-то смешно и глуповато. Мы всегда почему-то боимся полицейских, хоть ничего плохого и не сделали. А там не боишься - это же армяне, свои... (смеется)
Когда армяне после Геноцида приехали во Францию, они имели много сложностей с получением удостоверений личности. Правительство не было расистским, но много расистов сидело в этих кабинетах, они портили вам жизнь, пока давали французское гражданство. До того как стать французскими гражданами, армяне проходили непростой путь - даже только ради того, чтобы получить разрешение на работу. В принципе, те же трудности, какие сегодня испытывают иммигранты из других стран.
Вы сами себя считаете восточным или западным художником?
Даже и не знаю. Я вообще себя никем не считаю (улыбается). Не знаю, кто я. Иногда у меня такое чувство, что я и не художник.
Кто тогда?
Не знаю, я немного потерял ориентиры.
Вы ведь еще музыкант-любитель?
Да-да. Научился для себя, не для концертов. Вот у меня в мастерской висит скрипка, даже две. Я их купил вместе со своей дочерью. У меня еще и третья есть. Люди приходят, видят эти скрипки и думают: «О, он явно виртуоз, у него целых три скрипки!» Все три в рабочем состоянии, на всех трех я время от времени играю. У них разное звучание. Еще немного играю на банджо, мандолине, дудуке, гитаре, губной гармошке. Я не профессионал, просто самоучка. Никогда не ходил в музыкальную школу, но выучился всему этому с детства.
А как Вы начали рисовать? Почему рисование привлекло Вас больше, чем другие виды искусства?
Не знаю, с чего это у меня началось, не помню момента, когда начал рисовать. Ребенком я рисовал, как и все дети. Дети обычно очень любят рисовать, но к 11-12 годам перестают, а я не перестал. Все продолжал и продолжал. Когда дети немного взрослеют, они начинают видеть мир в нормальном свете, в реалистических красках, а я остался немного не то чтобы умственно отсталым, но, скажем, инфантильным. Так и не перестал никогда рисовать. Иногда говорю себе: наверное, нужно быть очень наивным, чтобы всю жизнь садиться перед холстом, размазывать на нем краски, стараясь что-то выразить. Вы так не считаете?
Может, в этом и заключается предназначение человека? Человек исполняет его, не задумываясь о том, что мог бы заниматься чем-то другим.
Да, любить свое дело. Любить то, что ты делаешь. Но ведь все равно задаешь вопрос: зачем? У кого-то желание танцевать или петь, у меня - желание рисовать.
Сюжеты Ваших картин могут показаться довольно странными. Как работает весь этот механизм возникновения идеи?
Сюжеты придумываю не я, они все уже существуют на улицах. Я их вижу, они меня впечатляют. И у меня появляется желание их выразить.
Хотя, вы правы, в последние годы я сделал серию картин по мифологии. Эти сюжеты я лично не видел. Но это возвращение к моему детству в Греции, где мы учили мифологию как часть истории. Меня очень интересует мифология, и я решил сделать цикл картин. Поскольку я приближаюсь к старости (улыбается), меня начали интересовать вопросы жизни и смерти. И я создал серию холстов на эту тему, они более литературны, что ли. Можно заметить разницу между старыми моими картинами и последними.
Идея писать серию картин о карнавалах и маскарадах тоже пришла к Вам с улиц?
В свое время я очень любил гулять, много времени проводил вне дома, В конце 60-х-начале 70-х во Франции царило общее сумасшествие, и жизнь мне казалась очень «карнавальной»!
Почему Вы настолько востребованы в Азии? В Японии есть два музея Жансема…
Я никогда не знаю, за что меня любят... Например, если Вас любят, разве Вы знаете, за что? Вас любят, и все.
Во Франции, к примеру, меня знают все художники, но я не считаю себя частью официальной элиты. Любители моего стиля, конечно, знают меня, но в возрасте около 35 лет я не входил в официальные списки министерства культуры. А сейчас - эпоха американской гегемонии в разных видах искусства. Через искусство они пытаются изменить строй в разных странах. Так они поступили в Германии, Польше, Франции. Чтобы справиться с опасным для них коммунизмом, они внедрялись в страны через религию, искусство, литературу и т.д. Когда мне было 30 лет, все интеллектуалы были коммунистами, существовало объединение художников «Молодая живопись», и практически все его члены были коммунистами. После освобождения Франции американцы взялись за это объединение и покончили со всеми художниками. Именно поэтому во Франции ни в одном музее не было моих картин! Но сейчас мои картины, около семи, есть в музее современного искусства в Париже, огромнейшие полотна. И в других музеях тоже.
Сегодня в искусстве очень большая конкуренция, и вы можете продаваться, только если действительно очень богаты. Например, скульптор, который делает огромные скульптуры из металла высотой метров в десять или даже больше... Для всего этого нужны материалы - металл, пластмасса и т.д., а они стоят довольно дорого. Американцы как раз и делают такое искусство! Во Франции художники и скульпторы не имеют таких средств, они создают более миниатюрные вещи и не выдерживают американской конкуренции!
По-вашему, художник - это нечто внутреннее, врожденное или на его формирование влияет среда?
Думаю, присутствуют обе составляющие. Во-первых, есть что-то внутреннее, в генах, крови, истоках, корнях. К этому добавляются местность, где вы живете, люди, которые вас окружают, случайные встречи, совпадения, путешествия и многое другое. Это что-то очень комплексное.
Как можно узнать через картину армянское происхождение художника?
Нарисовать картину, написать поэму или роман, что-то создать в любом искусстве - это в некоторой степени демонстрация людям своих рентгеновских снимков, внутреннего и внешнего. Демонстрация того, каким ты себя видишь сам. Когда вы слушаете музыку, вы представляете себе автора, видите его эмоции. Вы не различаете всех деталей, но видите, что у него в глубине, откуда он родом и т.д. Если во мне, как армянине, есть что-то особенное по отношению к французскому, это видно и на моих холстах. Моя живопись не похожа на картины французских художников моего поколения, там присутствует что-то другое. И все мне говорили, а вначале даже упрекали, что у меня грустные картины. Я отвечал: «Да, они грустные. Ну и что? Мне нравится быть грустным. Быть веселым не очень интересно». Мне действительно нравится быть грустным, в армянах есть что-то ностальгическое, грустное, но одновременно они очень любят жизнь, любят веселиться! Несмотря на все армянские трагедии, армяне весельчаки, но в глубине есть что-то очень грустное. Такая печаль в глазах, во взгляде... Чего нет у других народов.
А в Вас чего больше - печали или радости?
50 на 50. Бывают дни, когда я очень весел, бывает и наоборот. Но я рисую в любом состоянии духа, мне всегда хочется рисовать. Ты не отражаешь специально в картинах состояние, которое испытываешь в этот момент. Когда я рисую, я не хочу говорить о том, что чувствую, но тем не менее картина передает состояние души. Холст - это белая поверхность, у вас есть краски, и вы свободны! Вы можете положить куда хотите красной краски, куда хотите черной, нарисовать мужчину или женщину. Все что угодно, поскольку вы свободны. И тогда вы сами себя выдаете! Представьте себе, что вам позволяют одеться по своему желанию - вы посетите все дома моды Франции, все магазины, купите, что захотите, и по вашей одежде можно будет догадаться, какой вы человек, какой у вас характер и т. д.
На моих картинах больше женщин, чем мужчин. Наверное, потому, что с самого детства я был окружен главным образом женщинами. Я никогда не был этаким настоящим мужчиной, который занимается спортом или ездит на машине на большой скорости. Я не езжу быстрее, чем 80 км/час. Если бы меня послали на войну, я бы точно не смог воевать. Я бы никогда не смог управлять самолетом и пр. То есть настоящим мужчиной меня не назовешь! Когда я был маленьким, все мальчики играли в основном в жестокие игры, били друг друга, а я вечно сидел где-нибудь в углу и читал. Я был таким добрым, тихим и спокойным мальчиком, как с картинки (смеется). Был травмирован. Мама говорила, что я никогда не смеялся. Скорее всего, после того как мы покинули родную деревню. Я слабо это помню, очень обрывочно. Помню, там что-то горело… Думаю, я был очень травмирован всем этим в детстве, но так как люди особо не задумывались об этом, они просто говорили: он грустный мальчик. Я был таким грустным до 9-10 лет, до того как мы приехали во Францию. Общаясь с французами, я стал очень веселым (улыбается).
Какой была Франция в ту эпоху, когда Вы сюда прибыли?
Армяне в основном селились в таких пригородах, как Исси Ле Мулино - например, на улице Ла Дефанс. На одной-единственной улице находилось целых три армянских бистро. И все армяне там собирались. Сейчас эта улица называется улицей Еревана, там, по-моему, и памятник есть, посвященный памяти резни армян.
Приехав во Францию, я жил у своей тети, которая устроилась именно на улице Ла Дефанс. Здесь ютились по 5-6, а то и больше, человек в одной комнате! Они собирались в кафе, играли в карты, в покер. Маленькие театральные труппы давали армянские представления. Практически все армяне открыли свое дело, создавали мастерские по вязанию, шитью и т.д. Заработав немного денег, они перебирались из пригорода в сам Париж. Если сравнить численность армян в Исси Ле Мулино сейчас и тогда, это, конечно, большая разница. Раньше они сплоченно жили в пригородах. Я сам тоже уехал с той улицы, но все равно вернулся в Исси, купил очень красивую землю и вот этот дом (беседа с художником проходила в его доме в Исси Ле Мулино. - Д.С.). Раньше Исси Ле Мулино считался очень бедным, небезопасным районом. На месте теперешней мэрии находились трущобы. Улицы Сан Жерман и Ла Дефанс, где поселяли армян, были самыми дешевыми, земля здесь стоила копейки. А сегодня Исси Ле Мулино - один из самых богатых пригородов Парижа! Возможно, в будущем центр Парижа будет здесь, в Исси. За последние 50 лет пригород очень изменился, раньше он был хуже, чем Курнёв, Сан Дени (пригороды Парижа). Я даже как-то подумал, что мне следует написать про Исси ле Мулино, ведь никто уже не помнит, каким он был, очень мало тех, кто достиг моего возраста и постоянно жил в Исси. Многие умерли или уже не в здравом рассудке. Я, знаете ли, наоборот, чем больше старею, тем больше ко мне возвращаются воспоминания давних времен. Например, совсем недавно я открыл для себя, что понимаю греческий. Я виделся с одним греком - когда он говорил, я понимал абсолютно все. И даже турецкий язык я начал вспоминать! Один мой знакомый родом из Турции - когда он говорит по-турецки, я все понимаю. Зато не помню фильм, который вчера вечером смотрел по телевизору. Забываю вчерашние или позавчерашние события. Мозг - это такая машина: когда ты молод, она регистрирует все, а в старости ничего больше не записывает. Например, я до сих пор не могу запомнить, на красную или зеленую кнопку мне нажимать, чтобы включить или выключить сотовый телефон. Мне кажется, что на самом деле всеми этими новыми механизмами, машинами, аппаратами нетрудно управлять, но лично мне не удается ничего запомнить!
Мы знаем великих армянских художников, таких как Сарьян, Минас Аветисян. Но почему в армянской живописи не существовало таких направлений, как, скажем, импрессионизм во Франции, передвижники в России и т.д.? Каждый художник был сам по себе.
Это связано с тем, что армянской живописи не существует. Армянское искусство существовало, когда существовала сама Великая Армения как независимое государство. Когда исчезает государство, исчезает и искусство. Это взаимосвязано. Искусство больше не развивается, идут только повторения или существует искусство на местном уровне.
Точно так же и армянские художники: они копируют в большей или меньшей степени то, что раньше было армянским искусством, например, миниатюры. Но армянское искусство как таковое не существует. Такая маленькая страна, как Армения, сегодня не может иметь специфическое, типично армянское искусство. Если изучать историю, можно увидеть, что национальное искусство развивается в богатых, развитых странах.
Взять, например, голландскую школу, она сводится в основном к Рембрандту в эпоху ее величия. Испанская школа в пору своего расцвета резюмируется Веласкесом. Французская школа - это прежде всего эпоха Людовика XIV, Людовика XV, XVIII век. Франция всегда была великой страной, поэтому у нее периоды развития искусства следовали один за другим. В эпоху средневековья - это кафедральные соборы. После великих XVII и XVIII веков, эпохи королей, в XIX веке появилось буржуазное, реалистическое искусство. Потом революция в искусстве - контрреализм: импрессионизм, позднее абстракционизм, который пришел из России. А сейчас, когда Франция, как великая нация, склоняется к упадку, ее искусство более гибридно, находится под влиянием американского. Модно абстрактное искусство, которое для своего выражения нуждается в миллионах долларов. Такие страны, как Армения, Греция, Египет, имеют великое прошлое. Но армянские художники современности не могут формировать направление, школу. На творчество того же Сарьяна повлияла французская школа.
К какой школе относится то, что я делаю? Это не импрессионизм и не реализм, не идеализм и не классика. Это что-то специфическое. Вообще, французское искусство XX века не имеет никакой школы! Например, Пикассо - испанец, Модильяни - итальянец, Ван Гог - голландец, Матисс, Вийяр, Руо - французы. Если вы поставите их картины рядом, вы не найдете ничего общего! Нет ничего общего между Пикассо, Матиссом и Руо! Они все индивидуальны. Но всех их собирают под названием «парижская школа». На самом деле сегодня во Франции больше не существует однородного течения, каким, например, был импрессионизм. Существуют разные маленькие группы. Точно так же и в других странах. В Армении, например, есть маленькая группа художников, которые передают специфические армянские краски, пейзажи. Я всегда узнаю работы армянских художников. У них очень выделяются декоративное искусство, миниатюры. Но это всего лишь маленькая группа, а не целое движение!
В прошлом году, в рамках Года Армении во Франции, была организована совместная выставка «Жансем-Гарзу-Жеранян». Что объединяет этих художников, кроме их армянского происхождения?
Ничто. Хотя Гарзу мне очень нравился. Живопись Гарзу очень похожа на него самого. Я бы ее назвал антиреалистической. Я знал Гарзу лично, он был мечтателем. Когда мы познакомились, мне было около 20 лет, а ему около 35. В то время в Париже даже действовало объединение армянских художников. Он и повел меня туда, к художникам. На выходные мы все вмести ездили за город рисовать на природе, ездили на поезде, так как у нас не было машин. Брали с собой еду, устраивали что-то вроде пикника, потом все садились отдельно друг от друга и рисовали. Так что я видел, как рисовал Гарзу. Глядя на дерево, он рисовал, например, замок. Точнее, маленькое деревце превращал в нечто иное - стену, старенький домик, замок и т.д. Он соблюдал реальность вещей, но одновременно рисовал то, что было у него в голове. Создавал такой вот мир замков, мечтаний. Его картины имеют аутентичность, хочется войти туда. Он все рисовал с натуры, с природы, но одновременно все изображенное искусственно. А я - полная противоположность: рисую то, что вижу, не изменяю предметы.
Что Вас вдохновляет? Принято считать, что у художников всегда есть муза...
Если Вы хотите писать картины, нужно, чтобы какие-то сюжеты, темы вас притягивали. У меня всегда есть желание рисовать, но вдруг я говорю себе: вот эти три рядом стоящие бутылки могут хорошо смотреться. То же самое с человеческими персонажами. Например, я вижу мужчину и сразу представляю, как он будет выглядеть на холсте, мне хочется его рисовать. То же самое с женщинами, вот эту я сразу вижу, вижу, как будет выглядеть ее портрет. С некоторыми я работаю несколько лет. Например, одна танцовщица мне очень нравится, и мне все время хочется ее рисовать. Можете назвать это вдохновением или музой. Но у меня огромное желание рисовать именно ее!
Расскажите о своей семье. Ваши дети, насколько мне известно, тоже связали свою жизнь с искусством.
Когда-то я был президентом объединения «Молодая живопись» («Jeune peinture») и знал всех художников. Среди них у меня было много друзей, но, к несчастью, все они уже умерли. Раньше в моем саду, здесь, в этом доме в каждый выходной собирались от десяти до тридцати художников. Ты помнишь, Флора? (Художник обращается к старшей дочери, которая также присутствует при разговоре и подтверждает слова отца. - Д.С.) Они приезжали по воскресеньям, поскольку я их предупредил, что в этот день никуда не выхожу - если у них есть желание провести время за городом, пусть приезжают. Мы играли в пинг-понг, обедали, общались. Мои дети считали эту атмосферу невероятной. И когда я спрашивал детей, чем они хотят заняться, они отвечали, что хотели бы заняться искусством, работать в артистической среде. «Но чем именно? Музыкой? Скульптурой? Живописью?» - «Не важно чем, главное - оставаться в искусстве!» Так и случилось: они все работают с художниками, работают в сфере искусств. Сын старшей дочери, Флоры, делает рисунки для телевидения, виртуальные вещи. Другой ее сын - эксперт по современной живописи. У самой Флоры - галерея. Младшая дочь, Софи, иллюстрирует книги для детей. Мой сын Жани управляет моей галереей. Его младший сын, Артур, играет на скрипке лучше, чем я (смеется), и на гитаре. Иногда даже учит меня. Одна из дочерей моего сына Жани рисует юмористические картинки, другая - режиссер, снимает фильмы. Так что все остались в сфере искусства. Но, несмотря на одаренность, никто из них не решился заняться живописью как таковой.
Боялись, наверное, Вашей критики?
Наверное, у них есть какой-то комплекс внутри. Моя дочь рисует для детей, но никогда не показывала мне свои рисунки, до того как подписывала контракт с издателем. Я сохранил некоторые ее рисунки, которые она сама не хотела мне показывать. И даже мой сын... Как-то мы были с семьей на пляже, и я увидел листок с рисунками - карикатурами, персонажами. Я спросил, чьи они, и мне ответили, что это рисунки Жани. А я даже и не знал, что он вообще умеет рисовать. Они все умеют.
Мы обычно передаем своим детям и хорошие свои качества, и недостатки.
У Вас в мастерской много карнавальных масок...
Это маски того времени, когда я писал серию «Маскарады». Когда я пишу картины на какую-то особую тематику, моя мастерская выглядит в стиле этой темы. Например, как-то я привез из Испании шапки тореадоров, копья и т.д. Они были разбросаны по всей мастерской. Аксессуары по теме картины помогают мне работать. Когда я писал цикл картин «Процессии», я привез из Италии всякие предметы, которые используются в таких случаях. Так что в моей мастерской есть разные вещи, связанные с циклами моих картин. Вот эти маски и куклы относятся ко времени создания «Маскарадов». Поскольку тема очень красива, она длилась у меня довольно долго, где-то 8-10 лет. Тогда здесь было в два раза больше масок и костюмов, сейчас я оставил только половину. Только к серии картин «Мифология» у меня не было аксессуаров. Нужно было все искать в воспоминаниях. Я хотел найти лиры, музыкальные инструменты. В отличие от Гарзу, я предпочитаю иметь перед глазами подлинный предмет, который собираюсь рисовать.
В серии «Мифология» предметы Вам не «позировали», но натурщики, скорее всего, были... Вы ведь всегда рисуете своих персонажей с натуры?
Одна из моих моделей, как я уже говорил, танцовщица. Она преподает искусство танца в художественной школе. Она приводила меня с собой, я садился в углу и делал наброски. У меня всегда очень много набросков. А в мастерской модель позирует в позах, которые намечены в эскизах. После того как я отдельно рисую каждого персонажа, я перехожу к маленькой картине и только потом начинаю большую.
Любой картине предшествует долгая подготовительная работа. Я ничего не беру исключительно из воображения, я всегда пользуюсь какими-то набросками, сделанными с настоящих предметов и людей. Даже мою серию картин «Резня» я тоже рисовал с натуры. Все персонажи из этого цикла - настоящие люди, которые позировали мне для картин. У меня есть натурщица Сильви, безумно худая. Когда я начал ее рисовать, даже не думал, что сделаю серию картин «Резня». Она очень высокая, очень худая, но не уродливая, она меня вдохновляет. Она преподает в университете курс по литературе. На моих картинах сразу видно, где она - Сильви позировала для очень многих картин. Другая моя любимая модель - танцовщица Жоэль, о которой я рассказывал. Все картины из серии о танцовщицах - это Жоэль. Все картины серий «Резня» и «Мифология» - Сильви. Мне, конечно, позируют и другие, но, как правило, именно эти двое.
Есть и мужчины. Как-то в музее я увидел мужчину, который внимательно разглядывал картины, у него была очень интересная внешность. Я подошел к нему и спросил: не хотел бы он позировать для моих картин? Он посмотрел на меня как на ненормального, испугался - наверное, принял, не знаю, за кого, за гомосексуалиста. Я ему говорю: "Если вы в музее, значит, интересуетесь живописью, а я художник - не хотите мне позировать?" Объяснил, где можно увидеть мои картины, и оставил номер телефона: "Если вам они понравятся, можете позвонить". И он позировал, полностью обнаженный, для картины "Адам и Ева", для мужских персонажей серии "Мифология".
Серия "Мифология" возникла из-за одной девушки с греческим типажом. Жена, которая занималась моей галерей, однажды отправила ко мне одну девушку - та часами стояла перед моими картинами. У девушки был ярко выраженный греческий типаж: темные глаза, черные волосы. Жена сказала: "Я нашла тебе модель, с которой ты нарисуешь шедевры". Потом был еще один грек, молодой преподаватель. Все это напомнило мне мое детство в Греции, мою школу и т.д. И с этими воспоминаниями я начал рисовать греческую мифологию.
Сейчас я продолжаю рисовать серию "Танцовщицы". Делаю наброски, потом пишу картины. В один из периодов моей жизни я уже рисовал танцы - с 1968 года, в течение около 10 лет. Тогда я часто бывал на репетициях балетных трупп в Италии. А по возвращении во Францию мне представили одну звезду парижской Оперы, которая привела меня в театр - я ходил на репетиции и рисовал. Год за годом занимался только этим, настолько был увлечен.
Каждый раз, когда я меняю тему своих картин, у меня такое чувство, что новый сюжет я буду рисовать всегда, всю жизнь. Обычно я долго рисую на одну тематику, но настает момент, когда мне кажется, что я насытился. Я перестаю рисовать, наступает пауза, период поиска. Это как любовь, вы влюбляетесь в кого-то, вам кажется, что это на всю жизнь, но через 3-5 лет все заканчивается, а потом начинается снова. Так и живопись: как только я нахожу новый сюжет, я говорю себе: "Вот, наконец-то, я нашел тему своей жизни!" Когда я начал "Маскарады", я говорил себе, что хочу заниматься этим всю жизнь! Через 10 лет я начал тему "Резня". Потом рисовал "Стены": большие полотна, на них ничего нет, кроме стен. На стенах я даже изображал граффити, писал нечитабельные надписи на армянском. Может, я вернусь к этой теме, мне очень понравилось рисовать стены. Такие абстракции. В любом случае живопись - это абстракция, а не реальность.
Работы каких художников Вам нравятся?
Я люблю всех художников, даже плохих (смеется). Потому что рисование - это уже специфический менталитет. Новыми художниками я уже особо не интересуюсь, так как не общаюсь с ними, редко посещаю большие выставки. Я уже хожу с трудом и начинаю стареть. Пока я могу работать, все хорошо. Хотя я уже решил: если не смогу больше рисовать, начну заниматься другим. Начну писать, точнее, диктовать (улыбается). Все мои воспоминания, все, что со мной произошло в жизни. У меня все-таки была очень красивая жизнь! Очень насыщенная! У меня есть все, что мне нужно! Дети, прекрасные внуки, рабочие мастерские... В какой-то момент у меня было целых шесть мастерских! Сейчас их три, даже четыре. У меня есть дома... В общем, все, что мне нужно, у меня есть. Я очень много путешествовал по всему миру.
Значит, Вы счастливый человек! Вы считаете себя счастливым?
Нет! Вовсе нет. Когда вы имеете все, вы несчастливы. Когда у вас мало чего-то, но вы желаете чего-то большего, тогда вы счастливы.
В молодости я мечтал только о мастерской. Каждый раз, когда я видел какую-нибудь мастерскую, мое сердце сильно билось, и я говорил себе: вот если бы у меня была такая... Я мечтал о маленькой мастерской. И, честно сказать, в своей жизни я, кроме как о мастерской, больше ни о чем и не мечтал, ничего не хотел. Я не мечтал ни о жене, ни о детях, только хотел рисовать. Но если бы у меня не было жены и детей, моя жизнь в этом возрасте была бы очень печальной. Дети - это невероятный дар, так что я всем советую иметь много детей.
Я не любил и не люблю награды. Они добавляют ответственности и обязанностей. Как-то Азнавур мне признался: «У меня больше ни на что нет времени». Он президент многих организаций и т.д., это обязывает его присутствовать на разных мероприятиях и отнимает очень много времени. А я говорю: «Мне повезло, я уже плохо хожу, так что больше не посещаю мероприятия» (смеется).
интервью из журнала анив
Жан Жансем (Ованес Семерджян) родился в селе Селеге( Селёзе), пригороде Бурсы. Под угрозой новых гонений на армян в 1922 году семья с отступающей греческой армией эмигрировала в Грецию. В 1931 году, после смерти отца, для лечения сломанной ноги сына мать переезжает во Францию и поселяется в пригороде Париже Исси-ле-Мулино.
С 1934 по 1936 год Ованнес посещал свободную академию Монпарнаса. В 1938 году он оканчивает Парижскую академию декоративного искусства, после чего в течение года оттачивал свое мастерство в мастерской «Сабатеи».
Сегодня имя «Жансем» не просто псевдоним художника, чьи картины легко узнаваемы, даже если не видишь подписи автора. Жансем - настоящий бренд. Когда-то художник работал не покладая рук, сегодня уже его имя работает на него. Как говорит старшая дочь художника Флора, «мы все крутимся вокруг него». К нему в дверь просто так не постучаться - Жансем, как и все творческие люди, имеет свои капризы. Даже дочь, от греха подальше, решила сначала поговорить с ним по телефону, заметив: «Он может и не принять. Вдруг у него плохое настроение!».
Самый известный из ныне живущих армянских художников, Жансем (или Ованнес Семерджян), родился в 1920 году в Селёзе, на территории нынешней Турции. Детство он провел в Греции, а в десятилетнем возрасте вместе с семьей переехал во Францию.
Несмотря на довольно преклонный возраст, художник все еще рисует. Во время беседы можно заметить, что руки у него дрожат. На мой вопрос «Как же он может рисовать?» Флора отвечает: "Ты не поверишь, но когда он рисует, руки не дрожат. Мы сами удивлены!"
Встреча наша проходила в доме самого художника, а точнее в его просторной мастерской, с высоким потолком, огромными полотнами, куклами и масками, вглядывающимися в вас со стен.
Сегодня художник живет один - время от времени ему помогает по хозяйству домработница. Он встречал нас сам у калитки, в сером жилете и свежей белой рубашке.
Как сложились Ваши отношения с армянским языком?
В детстве я неплохо говорил и читал по-армянски, но со временем стал подзабывать язык. Понимаю, но говорю не очень хорошо. Из моих детей только старшая дочь понимает армянский, более или менее может говорить, но читать и писать не умеет (речь о Флоре. - Д.С.). Сын очень плохо понимает по-армянски, а младшая дочь, Софи, и подавно, ничего не знает. Недавно она начала немного изучать язык для себя, и он кажется ей таким странным. Она приходит и говорит: «Папа, а ты знаешь, как овощи будут по-армянски?» - «Да, банджарехен». - «Представь себе: бан-джа-ре-хен...» Для нее армянский язык - это экзотика.
Когда я стал отцом, я редко говорил по-армянски, вообще знал мало армян. Армянская школа мхитаристов была платной и довольно дорогой, мы не могли себе это позволить. Поэтому учились во французских школах, где не было преподавания армянского языка, и говорили между собой в основном по-французски. Сейчас я, конечно, могу говорить по-армянски, но дети, увы, нет. И это будет так, пока мы все живем за границей, за пределами Армении. Думаю, Диаспора будет держаться 100-150 лет, но со временем исчезнет, учитывая к тому же количество смешанных браков. Это естественные изменения: сегодняшние дети пойдут во французские университеты, они еще меньше говорят по-армянски, общаются с французами, женятся на француженках, выходят замуж за французов и т.д. История мира всегда была такой. Всегда иммигранты стараются адаптироваться, становятся французами, американцами… Конечно, это очень драматично.
А Ваши отношения с Арменией?
Армения - страна сложная, каменистая. Не так как во Франции, где кинул что-нибудь в землю и ничего не нужно делать, вырастет само. В Армении нужно копать, высаживать, ухаживать. Когда летишь над Францией в самолете, все в зелени, а маленькие серые пятна - это города. А когда летишь над Арменией, все серое, а маленькие зеленые пятна - это города. Страна вся каменистая, сложная для жизни, и только там, где живут люди, есть зелень, посаженные ими деревья.
Знаю, что Вы сравнительно недавно побывали в Армении...
Да, верно. Я уже посещал Армению в коммунистическую эпоху, где-то 35-40 лет назад, и пробыл около 15 дней. Сложно сравнить ту Армению с сегодняшней. Тогда меня ограничили рамками, нам дали машину с сопровождением - пятеро молодых людей следили за всем, что мы делали. Нас возили и показывали то, что хотели показать. Везде, куда мы приезжали, все уже были готовы нас принимать, руководитель населенного пункта нас встречал с водкой и т.д. Мне не разрешали фотографировать старые дома, старые деревни. Даже один раз задержали, когда я фотографировал на рынке нищего. В ту эпоху я был очень сильно увлечен убогими, нищими, бедными персонажами. Фотографировал людей несчастных, отверженных, слепых, увечных и пр. В Армении на рынке ко мне подошли и спросили, зачем мне это. Я объяснил, что ничего плохого не хочу, и меня отпустили, вдобавок им сказали, что я нахожусь под защитой правительства.
Для меня, приехавшего из Парижа, тогдашняя Армения была очень странной страной. Я видел на рынке несколько человек с одним цветком в руках. И мне объяснили, что они продают вот так вот один цветок. У них дома, например, есть один куст роз, он зацвел, и они носят по одному цветку и продают... Мне это показалось очень странным. Здесь, во Франции, один цветок можно было и выбросить, а там одна роза выглядела как роскошь. Хозяин дома, где я остановился, взял один апельсин (апельсины ведь были роскошью в советское время) и говорит мне: «Это из Москвы привезли». За столом нас было 5-6 человек, и он разрезал апельсин на дольки и положил по одной в тарелку каждому. В таком малом количестве апельсин тебе кажется более вкусным, что ли. У меня тогда сложилось впечатление, что страна живет довольно бедно.
А в этот раз, когда я приехал, было все, что хочешь! Можно даже подумать, что ты в каком-то французском городе. Правда, очень много ремонтных работ. Город кишит людьми, очень много людей. Видно, что все движется вперед.
Могу сказать, что оба раза был очень впечатлен Арменией. Для того, кто не жил никогда в своей родной стране, отчизне, это довольно странное, удивительное впечатление. Например, милиционер, говорящий по-армянски, для меня это выглядело очень странно и даже как-то смешно и глуповато. Мы всегда почему-то боимся полицейских, хоть ничего плохого и не сделали. А там не боишься - это же армяне, свои... (смеется)
Когда армяне после Геноцида приехали во Францию, они имели много сложностей с получением удостоверений личности. Правительство не было расистским, но много расистов сидело в этих кабинетах, они портили вам жизнь, пока давали французское гражданство. До того как стать французскими гражданами, армяне проходили непростой путь - даже только ради того, чтобы получить разрешение на работу. В принципе, те же трудности, какие сегодня испытывают иммигранты из других стран.
Вы сами себя считаете восточным или западным художником?
Даже и не знаю. Я вообще себя никем не считаю (улыбается). Не знаю, кто я. Иногда у меня такое чувство, что я и не художник.
Кто тогда?
Не знаю, я немного потерял ориентиры.
Вы ведь еще музыкант-любитель?
Да-да. Научился для себя, не для концертов. Вот у меня в мастерской висит скрипка, даже две. Я их купил вместе со своей дочерью. У меня еще и третья есть. Люди приходят, видят эти скрипки и думают: «О, он явно виртуоз, у него целых три скрипки!» Все три в рабочем состоянии, на всех трех я время от времени играю. У них разное звучание. Еще немного играю на банджо, мандолине, дудуке, гитаре, губной гармошке. Я не профессионал, просто самоучка. Никогда не ходил в музыкальную школу, но выучился всему этому с детства.
А как Вы начали рисовать? Почему рисование привлекло Вас больше, чем другие виды искусства?
Не знаю, с чего это у меня началось, не помню момента, когда начал рисовать. Ребенком я рисовал, как и все дети. Дети обычно очень любят рисовать, но к 11-12 годам перестают, а я не перестал. Все продолжал и продолжал. Когда дети немного взрослеют, они начинают видеть мир в нормальном свете, в реалистических красках, а я остался немного не то чтобы умственно отсталым, но, скажем, инфантильным. Так и не перестал никогда рисовать. Иногда говорю себе: наверное, нужно быть очень наивным, чтобы всю жизнь садиться перед холстом, размазывать на нем краски, стараясь что-то выразить. Вы так не считаете?
Может, в этом и заключается предназначение человека? Человек исполняет его, не задумываясь о том, что мог бы заниматься чем-то другим.
Да, любить свое дело. Любить то, что ты делаешь. Но ведь все равно задаешь вопрос: зачем? У кого-то желание танцевать или петь, у меня - желание рисовать.
Сюжеты Ваших картин могут показаться довольно странными. Как работает весь этот механизм возникновения идеи?
Сюжеты придумываю не я, они все уже существуют на улицах. Я их вижу, они меня впечатляют. И у меня появляется желание их выразить.
Хотя, вы правы, в последние годы я сделал серию картин по мифологии. Эти сюжеты я лично не видел. Но это возвращение к моему детству в Греции, где мы учили мифологию как часть истории. Меня очень интересует мифология, и я решил сделать цикл картин. Поскольку я приближаюсь к старости (улыбается), меня начали интересовать вопросы жизни и смерти. И я создал серию холстов на эту тему, они более литературны, что ли. Можно заметить разницу между старыми моими картинами и последними.
Идея писать серию картин о карнавалах и маскарадах тоже пришла к Вам с улиц?
В свое время я очень любил гулять, много времени проводил вне дома, В конце 60-х-начале 70-х во Франции царило общее сумасшествие, и жизнь мне казалась очень «карнавальной»!
Почему Вы настолько востребованы в Азии? В Японии есть два музея Жансема…
Я никогда не знаю, за что меня любят... Например, если Вас любят, разве Вы знаете, за что? Вас любят, и все.
Во Франции, к примеру, меня знают все художники, но я не считаю себя частью официальной элиты. Любители моего стиля, конечно, знают меня, но в возрасте около 35 лет я не входил в официальные списки министерства культуры. А сейчас - эпоха американской гегемонии в разных видах искусства. Через искусство они пытаются изменить строй в разных странах. Так они поступили в Германии, Польше, Франции. Чтобы справиться с опасным для них коммунизмом, они внедрялись в страны через религию, искусство, литературу и т.д. Когда мне было 30 лет, все интеллектуалы были коммунистами, существовало объединение художников «Молодая живопись», и практически все его члены были коммунистами. После освобождения Франции американцы взялись за это объединение и покончили со всеми художниками. Именно поэтому во Франции ни в одном музее не было моих картин! Но сейчас мои картины, около семи, есть в музее современного искусства в Париже, огромнейшие полотна. И в других музеях тоже.
Сегодня в искусстве очень большая конкуренция, и вы можете продаваться, только если действительно очень богаты. Например, скульптор, который делает огромные скульптуры из металла высотой метров в десять или даже больше... Для всего этого нужны материалы - металл, пластмасса и т.д., а они стоят довольно дорого. Американцы как раз и делают такое искусство! Во Франции художники и скульпторы не имеют таких средств, они создают более миниатюрные вещи и не выдерживают американской конкуренции!
По-вашему, художник - это нечто внутреннее, врожденное или на его формирование влияет среда?
Думаю, присутствуют обе составляющие. Во-первых, есть что-то внутреннее, в генах, крови, истоках, корнях. К этому добавляются местность, где вы живете, люди, которые вас окружают, случайные встречи, совпадения, путешествия и многое другое. Это что-то очень комплексное.
Как можно узнать через картину армянское происхождение художника?
Нарисовать картину, написать поэму или роман, что-то создать в любом искусстве - это в некоторой степени демонстрация людям своих рентгеновских снимков, внутреннего и внешнего. Демонстрация того, каким ты себя видишь сам. Когда вы слушаете музыку, вы представляете себе автора, видите его эмоции. Вы не различаете всех деталей, но видите, что у него в глубине, откуда он родом и т.д. Если во мне, как армянине, есть что-то особенное по отношению к французскому, это видно и на моих холстах. Моя живопись не похожа на картины французских художников моего поколения, там присутствует что-то другое. И все мне говорили, а вначале даже упрекали, что у меня грустные картины. Я отвечал: «Да, они грустные. Ну и что? Мне нравится быть грустным. Быть веселым не очень интересно». Мне действительно нравится быть грустным, в армянах есть что-то ностальгическое, грустное, но одновременно они очень любят жизнь, любят веселиться! Несмотря на все армянские трагедии, армяне весельчаки, но в глубине есть что-то очень грустное. Такая печаль в глазах, во взгляде... Чего нет у других народов.
А в Вас чего больше - печали или радости?
50 на 50. Бывают дни, когда я очень весел, бывает и наоборот. Но я рисую в любом состоянии духа, мне всегда хочется рисовать. Ты не отражаешь специально в картинах состояние, которое испытываешь в этот момент. Когда я рисую, я не хочу говорить о том, что чувствую, но тем не менее картина передает состояние души. Холст - это белая поверхность, у вас есть краски, и вы свободны! Вы можете положить куда хотите красной краски, куда хотите черной, нарисовать мужчину или женщину. Все что угодно, поскольку вы свободны. И тогда вы сами себя выдаете! Представьте себе, что вам позволяют одеться по своему желанию - вы посетите все дома моды Франции, все магазины, купите, что захотите, и по вашей одежде можно будет догадаться, какой вы человек, какой у вас характер и т. д.
На моих картинах больше женщин, чем мужчин. Наверное, потому, что с самого детства я был окружен главным образом женщинами. Я никогда не был этаким настоящим мужчиной, который занимается спортом или ездит на машине на большой скорости. Я не езжу быстрее, чем 80 км/час. Если бы меня послали на войну, я бы точно не смог воевать. Я бы никогда не смог управлять самолетом и пр. То есть настоящим мужчиной меня не назовешь! Когда я был маленьким, все мальчики играли в основном в жестокие игры, били друг друга, а я вечно сидел где-нибудь в углу и читал. Я был таким добрым, тихим и спокойным мальчиком, как с картинки (смеется). Был травмирован. Мама говорила, что я никогда не смеялся. Скорее всего, после того как мы покинули родную деревню. Я слабо это помню, очень обрывочно. Помню, там что-то горело… Думаю, я был очень травмирован всем этим в детстве, но так как люди особо не задумывались об этом, они просто говорили: он грустный мальчик. Я был таким грустным до 9-10 лет, до того как мы приехали во Францию. Общаясь с французами, я стал очень веселым (улыбается).
Какой была Франция в ту эпоху, когда Вы сюда прибыли?
Армяне в основном селились в таких пригородах, как Исси Ле Мулино - например, на улице Ла Дефанс. На одной-единственной улице находилось целых три армянских бистро. И все армяне там собирались. Сейчас эта улица называется улицей Еревана, там, по-моему, и памятник есть, посвященный памяти резни армян.
Приехав во Францию, я жил у своей тети, которая устроилась именно на улице Ла Дефанс. Здесь ютились по 5-6, а то и больше, человек в одной комнате! Они собирались в кафе, играли в карты, в покер. Маленькие театральные труппы давали армянские представления. Практически все армяне открыли свое дело, создавали мастерские по вязанию, шитью и т.д. Заработав немного денег, они перебирались из пригорода в сам Париж. Если сравнить численность армян в Исси Ле Мулино сейчас и тогда, это, конечно, большая разница. Раньше они сплоченно жили в пригородах. Я сам тоже уехал с той улицы, но все равно вернулся в Исси, купил очень красивую землю и вот этот дом (беседа с художником проходила в его доме в Исси Ле Мулино. - Д.С.). Раньше Исси Ле Мулино считался очень бедным, небезопасным районом. На месте теперешней мэрии находились трущобы. Улицы Сан Жерман и Ла Дефанс, где поселяли армян, были самыми дешевыми, земля здесь стоила копейки. А сегодня Исси Ле Мулино - один из самых богатых пригородов Парижа! Возможно, в будущем центр Парижа будет здесь, в Исси. За последние 50 лет пригород очень изменился, раньше он был хуже, чем Курнёв, Сан Дени (пригороды Парижа). Я даже как-то подумал, что мне следует написать про Исси ле Мулино, ведь никто уже не помнит, каким он был, очень мало тех, кто достиг моего возраста и постоянно жил в Исси. Многие умерли или уже не в здравом рассудке. Я, знаете ли, наоборот, чем больше старею, тем больше ко мне возвращаются воспоминания давних времен. Например, совсем недавно я открыл для себя, что понимаю греческий. Я виделся с одним греком - когда он говорил, я понимал абсолютно все. И даже турецкий язык я начал вспоминать! Один мой знакомый родом из Турции - когда он говорит по-турецки, я все понимаю. Зато не помню фильм, который вчера вечером смотрел по телевизору. Забываю вчерашние или позавчерашние события. Мозг - это такая машина: когда ты молод, она регистрирует все, а в старости ничего больше не записывает. Например, я до сих пор не могу запомнить, на красную или зеленую кнопку мне нажимать, чтобы включить или выключить сотовый телефон. Мне кажется, что на самом деле всеми этими новыми механизмами, машинами, аппаратами нетрудно управлять, но лично мне не удается ничего запомнить!
Мы знаем великих армянских художников, таких как Сарьян, Минас Аветисян. Но почему в армянской живописи не существовало таких направлений, как, скажем, импрессионизм во Франции, передвижники в России и т.д.? Каждый художник был сам по себе.
Это связано с тем, что армянской живописи не существует. Армянское искусство существовало, когда существовала сама Великая Армения как независимое государство. Когда исчезает государство, исчезает и искусство. Это взаимосвязано. Искусство больше не развивается, идут только повторения или существует искусство на местном уровне.
Точно так же и армянские художники: они копируют в большей или меньшей степени то, что раньше было армянским искусством, например, миниатюры. Но армянское искусство как таковое не существует. Такая маленькая страна, как Армения, сегодня не может иметь специфическое, типично армянское искусство. Если изучать историю, можно увидеть, что национальное искусство развивается в богатых, развитых странах.
Взять, например, голландскую школу, она сводится в основном к Рембрандту в эпоху ее величия. Испанская школа в пору своего расцвета резюмируется Веласкесом. Французская школа - это прежде всего эпоха Людовика XIV, Людовика XV, XVIII век. Франция всегда была великой страной, поэтому у нее периоды развития искусства следовали один за другим. В эпоху средневековья - это кафедральные соборы. После великих XVII и XVIII веков, эпохи королей, в XIX веке появилось буржуазное, реалистическое искусство. Потом революция в искусстве - контрреализм: импрессионизм, позднее абстракционизм, который пришел из России. А сейчас, когда Франция, как великая нация, склоняется к упадку, ее искусство более гибридно, находится под влиянием американского. Модно абстрактное искусство, которое для своего выражения нуждается в миллионах долларов. Такие страны, как Армения, Греция, Египет, имеют великое прошлое. Но армянские художники современности не могут формировать направление, школу. На творчество того же Сарьяна повлияла французская школа.
К какой школе относится то, что я делаю? Это не импрессионизм и не реализм, не идеализм и не классика. Это что-то специфическое. Вообще, французское искусство XX века не имеет никакой школы! Например, Пикассо - испанец, Модильяни - итальянец, Ван Гог - голландец, Матисс, Вийяр, Руо - французы. Если вы поставите их картины рядом, вы не найдете ничего общего! Нет ничего общего между Пикассо, Матиссом и Руо! Они все индивидуальны. Но всех их собирают под названием «парижская школа». На самом деле сегодня во Франции больше не существует однородного течения, каким, например, был импрессионизм. Существуют разные маленькие группы. Точно так же и в других странах. В Армении, например, есть маленькая группа художников, которые передают специфические армянские краски, пейзажи. Я всегда узнаю работы армянских художников. У них очень выделяются декоративное искусство, миниатюры. Но это всего лишь маленькая группа, а не целое движение!
В прошлом году, в рамках Года Армении во Франции, была организована совместная выставка «Жансем-Гарзу-Жеранян». Что объединяет этих художников, кроме их армянского происхождения?
Ничто. Хотя Гарзу мне очень нравился. Живопись Гарзу очень похожа на него самого. Я бы ее назвал антиреалистической. Я знал Гарзу лично, он был мечтателем. Когда мы познакомились, мне было около 20 лет, а ему около 35. В то время в Париже даже действовало объединение армянских художников. Он и повел меня туда, к художникам. На выходные мы все вмести ездили за город рисовать на природе, ездили на поезде, так как у нас не было машин. Брали с собой еду, устраивали что-то вроде пикника, потом все садились отдельно друг от друга и рисовали. Так что я видел, как рисовал Гарзу. Глядя на дерево, он рисовал, например, замок. Точнее, маленькое деревце превращал в нечто иное - стену, старенький домик, замок и т.д. Он соблюдал реальность вещей, но одновременно рисовал то, что было у него в голове. Создавал такой вот мир замков, мечтаний. Его картины имеют аутентичность, хочется войти туда. Он все рисовал с натуры, с природы, но одновременно все изображенное искусственно. А я - полная противоположность: рисую то, что вижу, не изменяю предметы.
Что Вас вдохновляет? Принято считать, что у художников всегда есть муза...
Если Вы хотите писать картины, нужно, чтобы какие-то сюжеты, темы вас притягивали. У меня всегда есть желание рисовать, но вдруг я говорю себе: вот эти три рядом стоящие бутылки могут хорошо смотреться. То же самое с человеческими персонажами. Например, я вижу мужчину и сразу представляю, как он будет выглядеть на холсте, мне хочется его рисовать. То же самое с женщинами, вот эту я сразу вижу, вижу, как будет выглядеть ее портрет. С некоторыми я работаю несколько лет. Например, одна танцовщица мне очень нравится, и мне все время хочется ее рисовать. Можете назвать это вдохновением или музой. Но у меня огромное желание рисовать именно ее!
Расскажите о своей семье. Ваши дети, насколько мне известно, тоже связали свою жизнь с искусством.
Когда-то я был президентом объединения «Молодая живопись» («Jeune peinture») и знал всех художников. Среди них у меня было много друзей, но, к несчастью, все они уже умерли. Раньше в моем саду, здесь, в этом доме в каждый выходной собирались от десяти до тридцати художников. Ты помнишь, Флора? (Художник обращается к старшей дочери, которая также присутствует при разговоре и подтверждает слова отца. - Д.С.) Они приезжали по воскресеньям, поскольку я их предупредил, что в этот день никуда не выхожу - если у них есть желание провести время за городом, пусть приезжают. Мы играли в пинг-понг, обедали, общались. Мои дети считали эту атмосферу невероятной. И когда я спрашивал детей, чем они хотят заняться, они отвечали, что хотели бы заняться искусством, работать в артистической среде. «Но чем именно? Музыкой? Скульптурой? Живописью?» - «Не важно чем, главное - оставаться в искусстве!» Так и случилось: они все работают с художниками, работают в сфере искусств. Сын старшей дочери, Флоры, делает рисунки для телевидения, виртуальные вещи. Другой ее сын - эксперт по современной живописи. У самой Флоры - галерея. Младшая дочь, Софи, иллюстрирует книги для детей. Мой сын Жани управляет моей галереей. Его младший сын, Артур, играет на скрипке лучше, чем я (смеется), и на гитаре. Иногда даже учит меня. Одна из дочерей моего сына Жани рисует юмористические картинки, другая - режиссер, снимает фильмы. Так что все остались в сфере искусства. Но, несмотря на одаренность, никто из них не решился заняться живописью как таковой.
Боялись, наверное, Вашей критики?
Наверное, у них есть какой-то комплекс внутри. Моя дочь рисует для детей, но никогда не показывала мне свои рисунки, до того как подписывала контракт с издателем. Я сохранил некоторые ее рисунки, которые она сама не хотела мне показывать. И даже мой сын... Как-то мы были с семьей на пляже, и я увидел листок с рисунками - карикатурами, персонажами. Я спросил, чьи они, и мне ответили, что это рисунки Жани. А я даже и не знал, что он вообще умеет рисовать. Они все умеют.
Мы обычно передаем своим детям и хорошие свои качества, и недостатки.
У Вас в мастерской много карнавальных масок...
Это маски того времени, когда я писал серию «Маскарады». Когда я пишу картины на какую-то особую тематику, моя мастерская выглядит в стиле этой темы. Например, как-то я привез из Испании шапки тореадоров, копья и т.д. Они были разбросаны по всей мастерской. Аксессуары по теме картины помогают мне работать. Когда я писал цикл картин «Процессии», я привез из Италии всякие предметы, которые используются в таких случаях. Так что в моей мастерской есть разные вещи, связанные с циклами моих картин. Вот эти маски и куклы относятся ко времени создания «Маскарадов». Поскольку тема очень красива, она длилась у меня довольно долго, где-то 8-10 лет. Тогда здесь было в два раза больше масок и костюмов, сейчас я оставил только половину. Только к серии картин «Мифология» у меня не было аксессуаров. Нужно было все искать в воспоминаниях. Я хотел найти лиры, музыкальные инструменты. В отличие от Гарзу, я предпочитаю иметь перед глазами подлинный предмет, который собираюсь рисовать.
В серии «Мифология» предметы Вам не «позировали», но натурщики, скорее всего, были... Вы ведь всегда рисуете своих персонажей с натуры?
Одна из моих моделей, как я уже говорил, танцовщица. Она преподает искусство танца в художественной школе. Она приводила меня с собой, я садился в углу и делал наброски. У меня всегда очень много набросков. А в мастерской модель позирует в позах, которые намечены в эскизах. После того как я отдельно рисую каждого персонажа, я перехожу к маленькой картине и только потом начинаю большую.
Любой картине предшествует долгая подготовительная работа. Я ничего не беру исключительно из воображения, я всегда пользуюсь какими-то набросками, сделанными с настоящих предметов и людей. Даже мою серию картин «Резня» я тоже рисовал с натуры. Все персонажи из этого цикла - настоящие люди, которые позировали мне для картин. У меня есть натурщица Сильви, безумно худая. Когда я начал ее рисовать, даже не думал, что сделаю серию картин «Резня». Она очень высокая, очень худая, но не уродливая, она меня вдохновляет. Она преподает в университете курс по литературе. На моих картинах сразу видно, где она - Сильви позировала для очень многих картин. Другая моя любимая модель - танцовщица Жоэль, о которой я рассказывал. Все картины из серии о танцовщицах - это Жоэль. Все картины серий «Резня» и «Мифология» - Сильви. Мне, конечно, позируют и другие, но, как правило, именно эти двое.
Есть и мужчины. Как-то в музее я увидел мужчину, который внимательно разглядывал картины, у него была очень интересная внешность. Я подошел к нему и спросил: не хотел бы он позировать для моих картин? Он посмотрел на меня как на ненормального, испугался - наверное, принял, не знаю, за кого, за гомосексуалиста. Я ему говорю: "Если вы в музее, значит, интересуетесь живописью, а я художник - не хотите мне позировать?" Объяснил, где можно увидеть мои картины, и оставил номер телефона: "Если вам они понравятся, можете позвонить". И он позировал, полностью обнаженный, для картины "Адам и Ева", для мужских персонажей серии "Мифология".
Серия "Мифология" возникла из-за одной девушки с греческим типажом. Жена, которая занималась моей галерей, однажды отправила ко мне одну девушку - та часами стояла перед моими картинами. У девушки был ярко выраженный греческий типаж: темные глаза, черные волосы. Жена сказала: "Я нашла тебе модель, с которой ты нарисуешь шедевры". Потом был еще один грек, молодой преподаватель. Все это напомнило мне мое детство в Греции, мою школу и т.д. И с этими воспоминаниями я начал рисовать греческую мифологию.
Сейчас я продолжаю рисовать серию "Танцовщицы". Делаю наброски, потом пишу картины. В один из периодов моей жизни я уже рисовал танцы - с 1968 года, в течение около 10 лет. Тогда я часто бывал на репетициях балетных трупп в Италии. А по возвращении во Францию мне представили одну звезду парижской Оперы, которая привела меня в театр - я ходил на репетиции и рисовал. Год за годом занимался только этим, настолько был увлечен.
Каждый раз, когда я меняю тему своих картин, у меня такое чувство, что новый сюжет я буду рисовать всегда, всю жизнь. Обычно я долго рисую на одну тематику, но настает момент, когда мне кажется, что я насытился. Я перестаю рисовать, наступает пауза, период поиска. Это как любовь, вы влюбляетесь в кого-то, вам кажется, что это на всю жизнь, но через 3-5 лет все заканчивается, а потом начинается снова. Так и живопись: как только я нахожу новый сюжет, я говорю себе: "Вот, наконец-то, я нашел тему своей жизни!" Когда я начал "Маскарады", я говорил себе, что хочу заниматься этим всю жизнь! Через 10 лет я начал тему "Резня". Потом рисовал "Стены": большие полотна, на них ничего нет, кроме стен. На стенах я даже изображал граффити, писал нечитабельные надписи на армянском. Может, я вернусь к этой теме, мне очень понравилось рисовать стены. Такие абстракции. В любом случае живопись - это абстракция, а не реальность.
Работы каких художников Вам нравятся?
Я люблю всех художников, даже плохих (смеется). Потому что рисование - это уже специфический менталитет. Новыми художниками я уже особо не интересуюсь, так как не общаюсь с ними, редко посещаю большие выставки. Я уже хожу с трудом и начинаю стареть. Пока я могу работать, все хорошо. Хотя я уже решил: если не смогу больше рисовать, начну заниматься другим. Начну писать, точнее, диктовать (улыбается). Все мои воспоминания, все, что со мной произошло в жизни. У меня все-таки была очень красивая жизнь! Очень насыщенная! У меня есть все, что мне нужно! Дети, прекрасные внуки, рабочие мастерские... В какой-то момент у меня было целых шесть мастерских! Сейчас их три, даже четыре. У меня есть дома... В общем, все, что мне нужно, у меня есть. Я очень много путешествовал по всему миру.
Значит, Вы счастливый человек! Вы считаете себя счастливым?
Нет! Вовсе нет. Когда вы имеете все, вы несчастливы. Когда у вас мало чего-то, но вы желаете чего-то большего, тогда вы счастливы.
В молодости я мечтал только о мастерской. Каждый раз, когда я видел какую-нибудь мастерскую, мое сердце сильно билось, и я говорил себе: вот если бы у меня была такая... Я мечтал о маленькой мастерской. И, честно сказать, в своей жизни я, кроме как о мастерской, больше ни о чем и не мечтал, ничего не хотел. Я не мечтал ни о жене, ни о детях, только хотел рисовать. Но если бы у меня не было жены и детей, моя жизнь в этом возрасте была бы очень печальной. Дети - это невероятный дар, так что я всем советую иметь много детей.
Я не любил и не люблю награды. Они добавляют ответственности и обязанностей. Как-то Азнавур мне признался: «У меня больше ни на что нет времени». Он президент многих организаций и т.д., это обязывает его присутствовать на разных мероприятиях и отнимает очень много времени. А я говорю: «Мне повезло, я уже плохо хожу, так что больше не посещаю мероприятия» (смеется).
интервью из журнала анив