Осень на Пулковских высотах
И канонада воздух не трясет,
И заросли кустарником окопы.
Единственные пушки - телескопы
Штурмуют небо с Пулковских высот.
Под ногами - шелестят листья. Лежат кучки лопнувших каштанов, желуди...
Дубы уже почти облетели, березы - лишь наполовину, а каштаны - слепят яркими красками листьев. И тишина. Тут всегда тихо. Даже местные и те говорят негромко, а все приходящие в обсерваторию - поневоле снижают голос на пол тона.
Не реже раза в год я приезжаю сюда. Когда-то я здесь жил. Несколько лет. В детстве.
Гонял на велосипеде по узким зеленым улочкам летом, несся на санках со склона зимой, пускал кораблики в ручейки спускающиеся с высот весной и соберал гербарии по осени. Тут были линейки, Сентябрь, красные галстуки... Тут прошла та самая пора, которую мы все так любим вспоминать.
И теперь каждый раз, когда я еду по Киевскому шоссе, и понимаю, что у меня есть несколько минут - я обязательно останавливаюсь и иду в обсерваторию...
Так и сегодня. Я припарковал машину, взял фотоаппарат и вышел.
Самое первое место куда я иду каждый раз - это небольшая поляна перед главным корпусом на самом склоне возвышенности. Это братская могила. Зеленое спокойное место. Редкие увядшие цветы, и гранитные плиты с прочерченными золотом фамилиями в столбик. Десять плит с одной стороны полянки, десять - с другой. И все. Вокруг вечно зеленые елки, старенькие скамейки и тишина. А внизу - разутюженной лентой, лежит трасса на Питер.
Мы привыкли говорить о потерях. Мы потеряли там-то столько-то тысяч человек. Там-то еще столько. И не всегда понимаешь насклько это обыденно звучит. У меня есть одна привычка. Приходя туда, на поляну напротив главного здания Обсерватории, я каждый раз выкуриваю сигарету и читаю фамилии. Из раза в раз. И думаю.
А думаю я вот о чем. На каждой плите - в одном столбике тридцать три фамилии. Столбцов на плите - три. Плит с одной стороны - десять. С другой - столько же. Значит под моими ногами лежат без малого две тысячи человек! Вы понимаете? Две тысячи! Возьмите себя любимого, и представьте что завтра - все. Совсем все. И умножьте в две тысячи раз... А их там именно столько.
Нет, не дедов. И даже не отцов. Братьев.
Таких же молодых как я. А многие были намного моложе.
И все они лежат там в тяжком забытии для того, чтобы я мог жить. Мог жить, любить, дышать...
А что мы можем дать им кроме нескольких срезанных гвоздик? Им, срезанным пулеметной очередью или осколком снаряда? Тем, которые тысячами отдавали свои жизни для того чтобы мы - жили.
И что мы можем сказать им, лежащим под нашими ногами?
Мне кажется, что говорить не стоит. Нужно жить. Достойно. Достойно их дел.
Когда-то, еще не так давно, было принято считать, что все кто потом - должны быть лучше.
Но я не знаю, что мы должны сделать, чтобы превзойти их Подвиг. Тех, чьи тела до сих пор ведут ту войну.
Возможно и нам еще придется пойти по их стопам. А может быть и нет. Но сдается мне, что мы плохие братья. Ведь оглянувшись по сторонам я вижу лишь усохшие гвоздики. А наши дети даже не знают тех имен.
А Пулковские высоты - это показатель того забвения, что охватило нас всех. Город заповедник. Город музей. Город герой... С заросшими дорожками, крошащимися зданиями, и заброшенными могилами.
Хотя, тут все так же хорошо гулять осенними деньками, под золотым листопадом.
