Виктор Пивоваров: «Немного напоминает мечту».
Виктор Пивоваров: «Немного напоминает мечту».
Я стал художником для детей, наверное, потому, что в моем собственном детстве книг не было. Война была, а книг не было. А после войны, когда вернулись из эвакуации, было радио. Книга вошла в мою жизнь, но не видимая, а слышимая. Оле-Лукойе завораживающим голосом Бабановой пел свою колыбельную песенку и душераздирающе звенели цепи на руках министра из «Черной курицы».
Такое на всю жизнь.
Вот вырос, стал художником и нарисовал то, что запало так глубоко в детстве, - и «Оле-Лукойе» и «Черную курицу».
Иногда графический образ книги возникает мгновенно, еще до чтения рукописи, вспыхивая от названия или рукописи автора. Так было со «Скандинавскими сказками». И хотя я приступил к работе полгода или год спустя, этот вспыхнувший образ не погас, а где-то в глубине сохранился, как уголек в золе.
А иногда образ книги вырисовывается после долгой и кропотливой эскизной работы, когда для каждой иллюстрации делается куча эскизов и вариантов. Так и было с «Черной курицей».
Одно время, когда я был в первом или во втором классе, мама работала в библиотеке. Библиотека была скучная, при фабричном училище. Но было немного и художественной литературы. Среди книг я нашел одну, не помню уже ее название, которая мне страшно понравилась. Понравилась не содержанием и не картинками. Их в книге не было. Понравилась она мне тем, что была маленькая и толстенькая. С ней было как-то хорошо жить. Я попросил разрешения и некоторое время брал эту книжку с собой, и, когда ложился спать, клал ее под подушку. Я думаю, что в идеале детская книжка должна быть такой, чтобы хотелось на ночь ее класть под подушку. Она должна и снаружи и изнутри как-то быть соразмерной тебе, должна быть и по руке и по душе.
По молодости Гофман нравился мне больше Андерсена. Меня покоряла гофмановская фантазия, острота и изощренность коллизий. А Андерсен казался мне чересчур сентиментальным, даже слащавым. Потом, когда я стал старше и немного умнее, я стал понимать, что в бесхитростности андерсеновских историй таится бездна смысла.
Я несколько раз иллюстрировал Андерсена, но даже близко не подошел к тому, как его надо делать. Кто знает, даст ли судьба случай сделать его так, как я это чувствую. А если такой случай и выдастся, буду ли я сам готов к этой встрече.
Какой должна быть детская книги, сказать очень просто: во-первых, она должна быть такой, чтобы в нее можно было войте. А во-вторых, там внутри, когда войдешь, должно быть хорошо.
Когда я был в пионерском лагере, кто-то из ребят поймал маленькую лесную мышку. Ее отдали мне. Днем я носил ее в нагрудном кармане, кормил кашей и хлебом и разговаривал с ней. А ночью укладывал спать в небольшой мешочек с травой и листьями. Почему-то в лагере не нашлось не только клетки, но даже коробки какой-нибудь. И вот каждую ночь мой мышонок удирал из этого мешочка. Как это происходило я не мог понять. Мешочек утром был цел и завязан, а мышонка в нем не было. Вся палата ползала под кроватями и наконец находила беглеца в чьем-нибудь ботинке или сандалии. В последний день лета, вернее в последнюю ночь, мой мышонок удрал и утонул в банке с какой-то микстурой, стоявшей на окне.
У меня нет, кажется, ни одной книжки, где я бы обошелся без мышонка. Он обязательно где-нибудь прогрызет себе дырочку и выглянет.
Кто знает, может быть эта маленькая история из моего детства как-то связана с этими неистребимыми мышами, пролезающими в мои книги.
…чтобы можно было войти в книгу, и чтобы там внутри было хорошо…
Что это значит?
Войти в книгу можно в том случае, если вся она, все ее внутреннее пространство, представляет собой какой-то целостный мир. У Лебедева есть книжка про какую-то лампу, книжка про инструменты и прочее. В такую книгу войти нельзя. У нее другая задача. Она показывает нечто, в данном случае предмет, вещь. Книга, в которую можно войти, ничего не показывает, она просто есть некое обитаемое пространство, в котором и сам читатель может найти себе место. В такой книге важной становится пространственность картинки-иллюстрации. Это как бы само собой разумеется. Но вот не всегда понимается, что и сама книжная страница должна быть пространственной, неважно, располагается ли на ней чистый текст, имеются ли какие-нибудь графические элементы или нет вообще ничего.
Ну а что значит - хорошо?
Хорошо - это когда в книге ты встречаешь интересного героя, может быть странного и нелепого, но в чем-то похожего на тебя и поэтому могущего стать твоим другом. Хорошо - это когда очень смешно и очень интересно. И, наконец, хорошо - это когда добро сильнее, чем зло, когда вся книга пронизана этим добром, когда она немного напоминает мечту.
Я оформил три книги Овсея Дриза.
Этот старик с белым пламенем седины и горящими угольями глаз, лежа уже на смертном своем ложе, поманил меня пальцем и прошептал:
- Витя, я придумал одну вещь. Она начинается с таких слов: «На той стороне зари, где свечи наплакали целый город…»
Стихи Дриза не только находили ответный отзвук в моей душе, они учили меня, как надо рисовать, как быть художником.
Большая часть книг, которые я иллюстрировал, стихотворные. И это не случайно. Стихи дают больше свободы художнику. Стихи иллюстрировать, в буквальном смысле слова, не нужно и невозможно. Стихи можно интерпретировать, сопровождать, аккомпанировать им. А это значит, что художнику самому можно быть поэтом.
Рассказывают, что Конашевич, незадолго до смерти рассматривая свои ранние не книжные работы, горько вздохнул и сказал: «А ведь мог бы быть художник».
Это трагичные и глубоко честные слова. Мы, потомки, благодарны ему за его книжки, но сам-то он понимал, что быть только книжным художником - это еще на значит быть художником.
Быть художником книги и большое счастье и большое несчастье. Счастье, потому что трудно представить себе работу более интересную. А несчастье, потому что ты делаешь только проект книги, а выполняет проект типография. И ни разу в жизни не увидишь ты свой проект выполненный так, как видишь ты это своим внутренним зрением, как ты запроектировал. Каждая вышедшая книга - это каждый раз страшный удар. Нет! Ни за что! Это книга последняя! Больше в издательство меня за уши не затащищь. И снова делаешь, и снова надеешься, и, как всегда, напрасно.
(1979)
Фронтиспис. А.Погорельский. Черная курица, или Подземные жители. М.: Детская литература, 1973.
Иллюстрация. А.Погорельский. Черная курица, или Подземные жители. М.: Детская литература, 1973.
Иллюстрация. Г.-Х.Андерсен. Сказки. М.: Детская литература, 1975.
Иллюстрация. О.Дриз. Мальчик и дерево. М.: Детская литература, 1976.
Разворот. В.Пивоваров. Большое и маленькое. М.: Детская литература, 1978.
Иллюстрация. Г.-Х.Андерсен. Сказки. М.: Детская литература, 1975.
Из книги "Художники детской книги о себе и своем искусстве"
Я стал художником для детей, наверное, потому, что в моем собственном детстве книг не было. Война была, а книг не было. А после войны, когда вернулись из эвакуации, было радио. Книга вошла в мою жизнь, но не видимая, а слышимая. Оле-Лукойе завораживающим голосом Бабановой пел свою колыбельную песенку и душераздирающе звенели цепи на руках министра из «Черной курицы».
Такое на всю жизнь.
Вот вырос, стал художником и нарисовал то, что запало так глубоко в детстве, - и «Оле-Лукойе» и «Черную курицу».
Иногда графический образ книги возникает мгновенно, еще до чтения рукописи, вспыхивая от названия или рукописи автора. Так было со «Скандинавскими сказками». И хотя я приступил к работе полгода или год спустя, этот вспыхнувший образ не погас, а где-то в глубине сохранился, как уголек в золе.
А иногда образ книги вырисовывается после долгой и кропотливой эскизной работы, когда для каждой иллюстрации делается куча эскизов и вариантов. Так и было с «Черной курицей».
Одно время, когда я был в первом или во втором классе, мама работала в библиотеке. Библиотека была скучная, при фабричном училище. Но было немного и художественной литературы. Среди книг я нашел одну, не помню уже ее название, которая мне страшно понравилась. Понравилась не содержанием и не картинками. Их в книге не было. Понравилась она мне тем, что была маленькая и толстенькая. С ней было как-то хорошо жить. Я попросил разрешения и некоторое время брал эту книжку с собой, и, когда ложился спать, клал ее под подушку. Я думаю, что в идеале детская книжка должна быть такой, чтобы хотелось на ночь ее класть под подушку. Она должна и снаружи и изнутри как-то быть соразмерной тебе, должна быть и по руке и по душе.
По молодости Гофман нравился мне больше Андерсена. Меня покоряла гофмановская фантазия, острота и изощренность коллизий. А Андерсен казался мне чересчур сентиментальным, даже слащавым. Потом, когда я стал старше и немного умнее, я стал понимать, что в бесхитростности андерсеновских историй таится бездна смысла.
Я несколько раз иллюстрировал Андерсена, но даже близко не подошел к тому, как его надо делать. Кто знает, даст ли судьба случай сделать его так, как я это чувствую. А если такой случай и выдастся, буду ли я сам готов к этой встрече.
Какой должна быть детская книги, сказать очень просто: во-первых, она должна быть такой, чтобы в нее можно было войте. А во-вторых, там внутри, когда войдешь, должно быть хорошо.
Когда я был в пионерском лагере, кто-то из ребят поймал маленькую лесную мышку. Ее отдали мне. Днем я носил ее в нагрудном кармане, кормил кашей и хлебом и разговаривал с ней. А ночью укладывал спать в небольшой мешочек с травой и листьями. Почему-то в лагере не нашлось не только клетки, но даже коробки какой-нибудь. И вот каждую ночь мой мышонок удирал из этого мешочка. Как это происходило я не мог понять. Мешочек утром был цел и завязан, а мышонка в нем не было. Вся палата ползала под кроватями и наконец находила беглеца в чьем-нибудь ботинке или сандалии. В последний день лета, вернее в последнюю ночь, мой мышонок удрал и утонул в банке с какой-то микстурой, стоявшей на окне.
У меня нет, кажется, ни одной книжки, где я бы обошелся без мышонка. Он обязательно где-нибудь прогрызет себе дырочку и выглянет.
Кто знает, может быть эта маленькая история из моего детства как-то связана с этими неистребимыми мышами, пролезающими в мои книги.
…чтобы можно было войти в книгу, и чтобы там внутри было хорошо…
Что это значит?
Войти в книгу можно в том случае, если вся она, все ее внутреннее пространство, представляет собой какой-то целостный мир. У Лебедева есть книжка про какую-то лампу, книжка про инструменты и прочее. В такую книгу войти нельзя. У нее другая задача. Она показывает нечто, в данном случае предмет, вещь. Книга, в которую можно войти, ничего не показывает, она просто есть некое обитаемое пространство, в котором и сам читатель может найти себе место. В такой книге важной становится пространственность картинки-иллюстрации. Это как бы само собой разумеется. Но вот не всегда понимается, что и сама книжная страница должна быть пространственной, неважно, располагается ли на ней чистый текст, имеются ли какие-нибудь графические элементы или нет вообще ничего.
Ну а что значит - хорошо?
Хорошо - это когда в книге ты встречаешь интересного героя, может быть странного и нелепого, но в чем-то похожего на тебя и поэтому могущего стать твоим другом. Хорошо - это когда очень смешно и очень интересно. И, наконец, хорошо - это когда добро сильнее, чем зло, когда вся книга пронизана этим добром, когда она немного напоминает мечту.
Я оформил три книги Овсея Дриза.
Этот старик с белым пламенем седины и горящими угольями глаз, лежа уже на смертном своем ложе, поманил меня пальцем и прошептал:
- Витя, я придумал одну вещь. Она начинается с таких слов: «На той стороне зари, где свечи наплакали целый город…»
Стихи Дриза не только находили ответный отзвук в моей душе, они учили меня, как надо рисовать, как быть художником.
Большая часть книг, которые я иллюстрировал, стихотворные. И это не случайно. Стихи дают больше свободы художнику. Стихи иллюстрировать, в буквальном смысле слова, не нужно и невозможно. Стихи можно интерпретировать, сопровождать, аккомпанировать им. А это значит, что художнику самому можно быть поэтом.
Рассказывают, что Конашевич, незадолго до смерти рассматривая свои ранние не книжные работы, горько вздохнул и сказал: «А ведь мог бы быть художник».
Это трагичные и глубоко честные слова. Мы, потомки, благодарны ему за его книжки, но сам-то он понимал, что быть только книжным художником - это еще на значит быть художником.
Быть художником книги и большое счастье и большое несчастье. Счастье, потому что трудно представить себе работу более интересную. А несчастье, потому что ты делаешь только проект книги, а выполняет проект типография. И ни разу в жизни не увидишь ты свой проект выполненный так, как видишь ты это своим внутренним зрением, как ты запроектировал. Каждая вышедшая книга - это каждый раз страшный удар. Нет! Ни за что! Это книга последняя! Больше в издательство меня за уши не затащищь. И снова делаешь, и снова надеешься, и, как всегда, напрасно.
(1979)
Фронтиспис. А.Погорельский. Черная курица, или Подземные жители. М.: Детская литература, 1973.
Иллюстрация. А.Погорельский. Черная курица, или Подземные жители. М.: Детская литература, 1973.
Иллюстрация. Г.-Х.Андерсен. Сказки. М.: Детская литература, 1975.
Иллюстрация. О.Дриз. Мальчик и дерево. М.: Детская литература, 1976.
Разворот. В.Пивоваров. Большое и маленькое. М.: Детская литература, 1978.
Иллюстрация. Г.-Х.Андерсен. Сказки. М.: Детская литература, 1975.
Из книги "Художники детской книги о себе и своем искусстве"