Юрий Орлицкий и русский верлибр
У верлибра (в переводе с французского - "свободный стих") в русской литературе сложная судьба. Само явление трактуют то так то эдак, не удосуживаясь заглянуть в первоисточники, французские и английские стихи на французском и английском языках. Сейчас у этого понятия несколько десятков определений. Овчаренко говорит об этом просто: "Верлибр - это система стихосложения, характеризующаяся нерегламентированной (непредсказуемой) сменой мер повтора". А Жовтис приводит в своей известной статье "От чего не свободен свободный стих?" на мой взгляд весьма странное определение: "Верлибр сохраняет верность стиху и является стихом, а не прозой, потому что в нем обнаруживается корреспондирование рядов, графически выделенных авторской установкой на стих. В верлибре, в отличие от всех "несвободных" систем, нет сквозных мер повтора (слог в силлабической, стопа в силлабо-тонической, ударение в тонической системах). Свободный стих строится на повторении периодически сменяющих одна другую фонетических сущностей разных уровней, причем компонентами повтора в соотносимых рядах в русской поэзии может быть фонема, слог, стопа, ударение, клаузула, слово, группа слов и фраза". Да если сейчас все перечислять, можно вскипятить себе мозг. В одном сходятся все любители "определений" - свободный стих должен быть свободным. Только вот меру этой свободы каждый определяет по-своему. Несколько лет назад Данил Файзов в личной беседе сказал мне, что ритм и рифма в свободном стихе не просто не обязательны (как обычно считается), но и невозможны. Если бы все было так просто! Лично я понимаю свободу свободного стиха несколько по-другому - так как это делал любимый мною Уолт Уитмен, в верлибрах которого встречались внутренние рифмы, перечисления, повторы (в том числе интонационные). Впрочем, у него для своего верлибра было философское объяснения - он пытался через свое "я" выразить "я" всего, что есть на свете. Отсюда эти бесконечные перечисления. Я хорошо помню, как в его знаменитой "Песне о себе" зависла на строках "Apart from the pulling and hauling stands what I am; Stands amused, complacent, compassionating, idle, unitary; Looks down, is erect, or bends an arm on an impalpable certain rest, Looking with side-curved head, curious what will come next; Both in and out of the game, and watching and wondering at it". Эта инвариантность всего происходящего, возможность и необходимость охватить все точки зрения, посмотреть на событие с каждого угла заставила меня полюбить верлибр всею душой. Когда у тебя в руках все, что только может быть в твоих руках, пусть и потенциально, нет необходимости в самоограничении. Нет смысла. Нужно только горящее сердце, острый ум и умение говорить. Но Уолт Уитмен умер, навсегда оставшись в девятнадцатом веке, прослыв авангардом авангарда, сделав такой смелый поступок, на который не способен сейчас никто из поэтов. Мы - не авангард. Теперь уже мы - арьергард. И это печально.
По возможности я стараюсь слушать русских верлибристов. Иногда меня забавит то, как сейчас звучит верлибр. Иногда мне скучно. Иногда думаю, каким способом умирает Уитмен в каждом из нас. А какой предпочли бы вы - удушение, утопление, ножевое или огнестрельное? Впрочем, не каждый почитает для себя кумиром именно этого автора. В ком-то медленно умирает Гейне, Лафлер или Верхарн. Но никто не был так смел, как Уитмен. И никто не будет.
26 сентября, в эту среду, я смогла послушать филолога, поэта и литературного критика, еще в 1995 году написавшего статью "Русский верлибр: мифы и мнения", Юрия Орлицкого. В клубе "Билингва" группа "Культурная инициатива" устроила ему презентацию сразу двух книг "Страшное прекрасное стихотворение" (М, Арго-риск, 2012) и "Опыт прощания" (СПб, Свое издательство, 2012). За все время я сделала всего 23 фотографии. Это значит, что я слушала. И слушала крайне внимательно. Любителю русской поэзии, к коим себя причисляю, просто необходимо знать, как пишет человек, организовывающий фестивали верлибра. Как? - спросите вы меня. Никак! - отвечу я вам. Критики называют это сдержанной манерой. Я называю это отсуствием жизни в стихе, писанием которого порою занимаются только потому что надо настрочить такое-то количество текстов для такого-то количества конкурсов и фестивалей. Так бывает. Это не хорошо и не плохо, как и большая часть событий в русской литературе. Экзистенциальный факт арьергардного авангарда. Это не графомания. Это не ужасный ужас, а вполне приличные строки. Но это скучно. Знаю. В последнее время стала поразительно часто жаловаться на скуку. Я сама поражаюсь себе. Но даже в литературной Москве на большей части литературных вечеров бывает скучно. Вот отрывок из "Спасибо, горькие травы", запомнившийся мне более всего, возможно, еще даже с какого-то из фестивалей "М-8": "Среди сладких трав / и среди горьких трав / светло ему на свете / Бредет по полю улыбаясь / сочная травинка в зубах / белая рубашка и брюки / в зеленой травяной крови / пальцы в свежих порезах / Бредет себе улыбаясь / парит над травами / над сладкими травами / над горькими травами / царит". Если честно на воспоминание меня натолкнуло лишь словосочетание "горькие травы", но картинка не появилась перед глазами. Вроде бы есть образ человека, идущего по траве и в траве, как бы парящего над травой. Но образ этот блеклый и пустой. Это пример того поэтического высказывания, на которое хочется сказать: "И что?". Потому что - ничего. Но это мое личное мнение. Данила Давыдов, к примеру, пишет об этом цикле так: "Но в том-то и дело, что свободу данного верлибра оспаривают «бесконечные» повторы, «бесконечно» - в таком небольшом, в общем-то, тексте чередующиеся «горькие травы», «сладкие травы». Естественно, нет никакой здесь «бесконечности», - все очень дозировано и отмерено, просто мастерство поэта устраняет внешние признаки сделанности. Нет, на самом деле, тавтологии. Тут, скорее, реализованная метафора, шествие через поля, с чередующимися травами, прохождение через самотождественность природы, в которой самой нет и не может быть никакой тавтологии, может лишь быть циклической чередование, явленное в цикле". Наберусь смелости не согласиться с Данилой Давыдовым (надеюсь, он меня простит). Есть повторение, работающее на наполнение стиха смыслом, как у Уолта Уитмена. А есть повторения, напоминающие речь бабушки по телефону. Не знаю, как ваши бабушки, а моя очень любит повторять что-то мне по нескольку раз. Когда ее речь выходит на четвертый круг (пирожки - почта - больница - дедушка снова пьет - пирожки), я пытаюсь закончить разговор. Но это не так легко сделать. Наверное, я покажусь вам занудой (впрочем, так и есть), но мне в стихах Юрия Орлицкого не достает того чувства всепоглощающего знания, которое всякий раз появляется у меня после чтения "Листьев травы".
Между "освобожденным стихом" Верлена и "калиграммами" Аполлинера есть огромное пространство для многоликого верлибра. Иными словами, верлибр - это свобода каждого быть свободным по-своему. Свободный стих - это огромное количество авторских вариантов его понимания. Именно поэтому мне всегда жалко поэтов, не умеющих находить свой. Конечно, для них свобода выбора не свободна. К сожалению, большая часть русских верлибристов - из этой категории. Их верлибр - профанация, а знание матчасти оставляет желать лучшего. Ведь верлибр предполагает острую необходимость в увеличении концентрации смысла, в знании предыстории и так далее. Свободный стих - это ответственность перед своим чувством прекрасного, поэтому интонация в нем также важна, как смысл. Рифма и ритм не важны, но по моему мнению они могут быть. Все может быть, если это не скучно и не противно. Наверное, в своей точке зрения я покажусь вам почти такой же смелой, как Уолт Уитмен. Но это только кажется. Просто быть в современной русской литературе смелым сродни самоубийству. Верлибр Уитмена, кстати сказать, не был оценен его современниками. Те считали, что поэзия невозможна без правильных размеров и системы рифм. Ирония состоит в том, что сейчас отрицание отрицает само отрицание. Видимо, некоторые люди просто не представляют жизнь вне добровольной тюрьмы. Уолт Уитмен умер, и вряд ли теперь кто-нибудь сможет высказаться точно и определенно по поводу того, какой должна быть настоящая поэзия. Поэзии слишком много. Или слишком мало. Как поглядеть.
По возможности я стараюсь слушать русских верлибристов. Иногда меня забавит то, как сейчас звучит верлибр. Иногда мне скучно. Иногда думаю, каким способом умирает Уитмен в каждом из нас. А какой предпочли бы вы - удушение, утопление, ножевое или огнестрельное? Впрочем, не каждый почитает для себя кумиром именно этого автора. В ком-то медленно умирает Гейне, Лафлер или Верхарн. Но никто не был так смел, как Уитмен. И никто не будет.
26 сентября, в эту среду, я смогла послушать филолога, поэта и литературного критика, еще в 1995 году написавшего статью "Русский верлибр: мифы и мнения", Юрия Орлицкого. В клубе "Билингва" группа "Культурная инициатива" устроила ему презентацию сразу двух книг "Страшное прекрасное стихотворение" (М, Арго-риск, 2012) и "Опыт прощания" (СПб, Свое издательство, 2012). За все время я сделала всего 23 фотографии. Это значит, что я слушала. И слушала крайне внимательно. Любителю русской поэзии, к коим себя причисляю, просто необходимо знать, как пишет человек, организовывающий фестивали верлибра. Как? - спросите вы меня. Никак! - отвечу я вам. Критики называют это сдержанной манерой. Я называю это отсуствием жизни в стихе, писанием которого порою занимаются только потому что надо настрочить такое-то количество текстов для такого-то количества конкурсов и фестивалей. Так бывает. Это не хорошо и не плохо, как и большая часть событий в русской литературе. Экзистенциальный факт арьергардного авангарда. Это не графомания. Это не ужасный ужас, а вполне приличные строки. Но это скучно. Знаю. В последнее время стала поразительно часто жаловаться на скуку. Я сама поражаюсь себе. Но даже в литературной Москве на большей части литературных вечеров бывает скучно. Вот отрывок из "Спасибо, горькие травы", запомнившийся мне более всего, возможно, еще даже с какого-то из фестивалей "М-8": "Среди сладких трав / и среди горьких трав / светло ему на свете / Бредет по полю улыбаясь / сочная травинка в зубах / белая рубашка и брюки / в зеленой травяной крови / пальцы в свежих порезах / Бредет себе улыбаясь / парит над травами / над сладкими травами / над горькими травами / царит". Если честно на воспоминание меня натолкнуло лишь словосочетание "горькие травы", но картинка не появилась перед глазами. Вроде бы есть образ человека, идущего по траве и в траве, как бы парящего над травой. Но образ этот блеклый и пустой. Это пример того поэтического высказывания, на которое хочется сказать: "И что?". Потому что - ничего. Но это мое личное мнение. Данила Давыдов, к примеру, пишет об этом цикле так: "Но в том-то и дело, что свободу данного верлибра оспаривают «бесконечные» повторы, «бесконечно» - в таком небольшом, в общем-то, тексте чередующиеся «горькие травы», «сладкие травы». Естественно, нет никакой здесь «бесконечности», - все очень дозировано и отмерено, просто мастерство поэта устраняет внешние признаки сделанности. Нет, на самом деле, тавтологии. Тут, скорее, реализованная метафора, шествие через поля, с чередующимися травами, прохождение через самотождественность природы, в которой самой нет и не может быть никакой тавтологии, может лишь быть циклической чередование, явленное в цикле". Наберусь смелости не согласиться с Данилой Давыдовым (надеюсь, он меня простит). Есть повторение, работающее на наполнение стиха смыслом, как у Уолта Уитмена. А есть повторения, напоминающие речь бабушки по телефону. Не знаю, как ваши бабушки, а моя очень любит повторять что-то мне по нескольку раз. Когда ее речь выходит на четвертый круг (пирожки - почта - больница - дедушка снова пьет - пирожки), я пытаюсь закончить разговор. Но это не так легко сделать. Наверное, я покажусь вам занудой (впрочем, так и есть), но мне в стихах Юрия Орлицкого не достает того чувства всепоглощающего знания, которое всякий раз появляется у меня после чтения "Листьев травы".
Между "освобожденным стихом" Верлена и "калиграммами" Аполлинера есть огромное пространство для многоликого верлибра. Иными словами, верлибр - это свобода каждого быть свободным по-своему. Свободный стих - это огромное количество авторских вариантов его понимания. Именно поэтому мне всегда жалко поэтов, не умеющих находить свой. Конечно, для них свобода выбора не свободна. К сожалению, большая часть русских верлибристов - из этой категории. Их верлибр - профанация, а знание матчасти оставляет желать лучшего. Ведь верлибр предполагает острую необходимость в увеличении концентрации смысла, в знании предыстории и так далее. Свободный стих - это ответственность перед своим чувством прекрасного, поэтому интонация в нем также важна, как смысл. Рифма и ритм не важны, но по моему мнению они могут быть. Все может быть, если это не скучно и не противно. Наверное, в своей точке зрения я покажусь вам почти такой же смелой, как Уолт Уитмен. Но это только кажется. Просто быть в современной русской литературе смелым сродни самоубийству. Верлибр Уитмена, кстати сказать, не был оценен его современниками. Те считали, что поэзия невозможна без правильных размеров и системы рифм. Ирония состоит в том, что сейчас отрицание отрицает само отрицание. Видимо, некоторые люди просто не представляют жизнь вне добровольной тюрьмы. Уолт Уитмен умер, и вряд ли теперь кто-нибудь сможет высказаться точно и определенно по поводу того, какой должна быть настоящая поэзия. Поэзии слишком много. Или слишком мало. Как поглядеть.