Оскудела земля российская талантами
- Да это, Пархом, положительно роман! - восторженно воскликнул Гайкин, захлопав себя по ляжкам. - Если бы это описать в виде… в виде… так сказать, художественного произведения, то это была бы бомба!
- Эх, Марк Борисович, Марк Борисович… - сокрушённо вздохнул Пархомчиков, который, учитывая свой, как он выражался, «общественный вес», всё-таки начал брать уроки у логопеда. - Кому в наше время писать-то? Уж не Рубинчику же! - Пархом Пархомович ехидно хохотнул.
- Да уж, - согласился Гайкин. - Рубинчик - он помело, а не писатель, ярмарочный массовик-затейник. - И вообще… - Марк Борисович пригорюнился. - Кого пускают в наши рестораны! И ведь всё наши люди, наши люди… Мы их пестуем, мы их, можно сказать, с рук кормим, премии им устраиваем, а они что? Вон, Гале заказали летопись нашего века, а она что? - Записала на диктофон чьи-то байки, наняла негров их расшифровать… ну да, дали ей премию… как не дать, если столько в неё инвестировали? Но разве это литература? Или вот взять Люсю, тоже из наших… Ну и прохиндейка, доложу я вам! Ей заказали что? - Интеллектуальную прозу! А она что? - Гайкин возмущённо высморкался в лист писчей бумаги, не найдя в кармане платка, который он потерял в туалете, обтирая один жизненно важный орган. - А она сварганила фолиант из своей переписки с собственным литагентом. Это, говорит, роман в письмах, эпистолярный жанр, что-то с чем-то… А я ей говорю: «Люся, ну имей же совесть! Это всего лишь тысяча пустых льстивых писем, в которых твоя литагентша лижет твою… ну, неважно что, выклянчивая новые гонорары!» А она мне: «Ах, Марк Борисович, вы совсем не в мейнстриме, это последний писк!» - «Да этот твой писк никто читать не будет, это же невозможно!» - А она мне, такая: «Ещё как будут читать, такие бабки в рекламу вложили! Один только Израильский фонд изящной литературы».
- Да, оскудела земля российская талантами, - согласился Пархомчиков. - Однако слушайте дальше…
- Эх, Марк Борисович, Марк Борисович… - сокрушённо вздохнул Пархомчиков, который, учитывая свой, как он выражался, «общественный вес», всё-таки начал брать уроки у логопеда. - Кому в наше время писать-то? Уж не Рубинчику же! - Пархом Пархомович ехидно хохотнул.
- Да уж, - согласился Гайкин. - Рубинчик - он помело, а не писатель, ярмарочный массовик-затейник. - И вообще… - Марк Борисович пригорюнился. - Кого пускают в наши рестораны! И ведь всё наши люди, наши люди… Мы их пестуем, мы их, можно сказать, с рук кормим, премии им устраиваем, а они что? Вон, Гале заказали летопись нашего века, а она что? - Записала на диктофон чьи-то байки, наняла негров их расшифровать… ну да, дали ей премию… как не дать, если столько в неё инвестировали? Но разве это литература? Или вот взять Люсю, тоже из наших… Ну и прохиндейка, доложу я вам! Ей заказали что? - Интеллектуальную прозу! А она что? - Гайкин возмущённо высморкался в лист писчей бумаги, не найдя в кармане платка, который он потерял в туалете, обтирая один жизненно важный орган. - А она сварганила фолиант из своей переписки с собственным литагентом. Это, говорит, роман в письмах, эпистолярный жанр, что-то с чем-то… А я ей говорю: «Люся, ну имей же совесть! Это всего лишь тысяча пустых льстивых писем, в которых твоя литагентша лижет твою… ну, неважно что, выклянчивая новые гонорары!» А она мне: «Ах, Марк Борисович, вы совсем не в мейнстриме, это последний писк!» - «Да этот твой писк никто читать не будет, это же невозможно!» - А она мне, такая: «Ещё как будут читать, такие бабки в рекламу вложили! Один только Израильский фонд изящной литературы».
- Да, оскудела земля российская талантами, - согласился Пархомчиков. - Однако слушайте дальше…