Две перелётные птицы в отдельных клетках
Совершенно заезженный, казалось бы, в смысле хрестоматийности, рассказ - "Дама с собачкой". Прежде, когда я его читала, у меня всегда возникало ощущение, что вот-де, буржуазная либеральная интеллигенция от нехрен делать дурью мается. Что-де за бином Ньютона - ну, полюбили друг друга, ну, разошлись бы со своими "бывшими"... Нельзя развестись по причине строгостей тогдашнего брачного законодательства - так просто разъехались бы... Ну там, поскандалили бы малость, произвели бы небольшой переполох в среде родных, близких и либеральной общественности, опять же. Зато пожили бы вместе. Ну хоть какое-то время. А потом жизнь предложила бы очередной сюжет "на неизведанном пути": может, всё бы и устроилось. А может, и, наоборот, расстроилось. Всякое ведь бывает - жизнь не стоит на месте, никто ничего не гарантирует. Да и, в общем, лучше всё, что угодно, чем маразм неопределённости, бесконечные мудовые рыдания с обеих сторон. Правильно сказал классик: "Жертва - это сапоги всмятку". Движение - это жизнь, мудовые рыдания - смерть. День довлеет дневи, постоянно приносит новые заботы. Да и вообще - жизнь должна быть подобна итальянской опере, когда из каждой очередной арии совершенно ничего не вытекает, в смысле логики, потому что в каждой следующей сцене герой и героиня могут как слиться в поцелуе, так и заколоть друг друга кинжалами. Но именно этим, своей непредсказуемостью, она-то и интересна - и жизнь, и опера. Всё так, но...
Но вот открыла сейчас, совершенно случайно, "Даму с собачкой" - и была на удивление тронута. И даже глубже, чем, по собственному цинизму, ожидала. Потому что очень точно изложено, в общем-то:
Для него было очевидно, что эта их любовь кончится ещё не скоро, неизвестно когда. Анна Сергеевна привязывалась к нему всё сильнее, обожала его, и было бы немыслимо сказать ей, что всё это должно же иметь какой-нибудь конец; да она бы и не поверила этому... Анна Сергеевна и он любили друг друга, как очень близкие, родные люди, как муж и жена, как близкие друзья; им казалось, что сама судьба предназначила их друг для друга, и было непонятно, для чего он женат, а она замужем; и точно это были две перелётные птицы, самец и самка, которых поймали и заставили жить в отдельных клетках. Они простили друг другу то, чего стыдились в своём прошлом, прощали всё в настоящем и чувствовали, что эта любовь изменила их обоих.
Это с одной стороны. Но, с другой, правда, опять же непонятно:
Они долго советовались, говорили о том, как избавить себя от необходимости прятаться, обманывать, жить в разных городах, не видеться подолгу. Как освободиться от этих невыносимых пут?
- Как? как? - спрашивал он, хватая себя за голову. - Как?.
И вот в этом вот "невыносимых пут", и в этом вот хватании за голову и трагическом "Как?" - вся суть ненавистной мне чеховщины. Чего "как"-то? Два пальца оплевать, в общем-то: собрал саквояж, приехал в губернский город по чугунке, подал визитную карточку мужу Анны Сергеевны. "Милостивый государь, извольте меня выслушать". - "Да вы... да я... да вы подлец, милостивый государь! Я сейчас позову лакея: он вас отсюда вышвырнет!" - "Хорошо, но только прежде давайте поговорим".
Вот в этом, по-моему, вся суть - с чего-то всё-таки нужно начинать - и в каждой конкретной ситуации с чего-то одного, самого существенного. И быть, в общем, ко всему готовым. Всё что угодно, но только не это:
Казалось, что ещё немного - и решение будет найдено...
Когда кажется, креститься надо, господин Гуров. Потому что то, чего не ищут - оно и не находится.
Но вот открыла сейчас, совершенно случайно, "Даму с собачкой" - и была на удивление тронута. И даже глубже, чем, по собственному цинизму, ожидала. Потому что очень точно изложено, в общем-то:
Для него было очевидно, что эта их любовь кончится ещё не скоро, неизвестно когда. Анна Сергеевна привязывалась к нему всё сильнее, обожала его, и было бы немыслимо сказать ей, что всё это должно же иметь какой-нибудь конец; да она бы и не поверила этому... Анна Сергеевна и он любили друг друга, как очень близкие, родные люди, как муж и жена, как близкие друзья; им казалось, что сама судьба предназначила их друг для друга, и было непонятно, для чего он женат, а она замужем; и точно это были две перелётные птицы, самец и самка, которых поймали и заставили жить в отдельных клетках. Они простили друг другу то, чего стыдились в своём прошлом, прощали всё в настоящем и чувствовали, что эта любовь изменила их обоих.
Это с одной стороны. Но, с другой, правда, опять же непонятно:
Они долго советовались, говорили о том, как избавить себя от необходимости прятаться, обманывать, жить в разных городах, не видеться подолгу. Как освободиться от этих невыносимых пут?
- Как? как? - спрашивал он, хватая себя за голову. - Как?.
И вот в этом вот "невыносимых пут", и в этом вот хватании за голову и трагическом "Как?" - вся суть ненавистной мне чеховщины. Чего "как"-то? Два пальца оплевать, в общем-то: собрал саквояж, приехал в губернский город по чугунке, подал визитную карточку мужу Анны Сергеевны. "Милостивый государь, извольте меня выслушать". - "Да вы... да я... да вы подлец, милостивый государь! Я сейчас позову лакея: он вас отсюда вышвырнет!" - "Хорошо, но только прежде давайте поговорим".
Вот в этом, по-моему, вся суть - с чего-то всё-таки нужно начинать - и в каждой конкретной ситуации с чего-то одного, самого существенного. И быть, в общем, ко всему готовым. Всё что угодно, но только не это:
Казалось, что ещё немного - и решение будет найдено...
Когда кажется, креститься надо, господин Гуров. Потому что то, чего не ищут - оно и не находится.