болтофобия
Трудно, ой трудно - разговаривать с людями. Особенно с коллегами, которых я плохо знаю и которые пытаются мне помочь минимально, а лучше ничем. И еще дурой выставить. Но это неважно. Важно то, что я боюсь идти и разговаривать. Приходится брать бамажку, записывать на ней все, что я хочу сказать, прочитывать это пару раз, а потом иттить и выдавать текст, надеясь, что никто не собьет. Конечно, я при этом улыбаюсь. Хоть так я могу защититься от злых коллег. Есть, правда, такие, которые нихера в обратку не лыбятся, даже ни намека на искусственную улыбку. И я чувствую, как начинаю сутулиться и мямлить. Мой гордый мозг восходит на распятие унижения и вяло разматывается, извилина за извилиной. О, мой гордый, бедный, воспаленный мозг.
Сегодня я провела доверительные беседы на тему «поможите, чем могете», «я не знаю, что мне от вас надо, но что-то надо» с четырьмя митарбайтерами и одним немцем. Митарбайтеры сказали: «Да делай, деффка, шо хошь. Не напрягайся. Нас не кантовать». Я выдохнула и пошла к немцу. С ним мне говорить вообще не хотелось. Он ассистент Главного немца. А с такими людьми говорить надо с особым почтением, забыв о своей звездности. Я заучила текст. Он был шопесдец длинный. Я понимаю, что лучше не говорить долгими текстами, пушто начальство от этого скучает, а может и заснуть. Только я ж должна начальство сначала вдуплить в курс дела. Через полчаса я зашла к нему в кабинет (соседний с нашим, как я так долго до него шла?). И исполнила. На слове sprechen, пятом с начала моего выступления, я запнулась, потому что у меня не получалось это кросивое немецкое ры. То есть Ы получалось, а вот ры - ну никак. ЫЫЫЫЫ - сказала я. Ассистент Главного немца закивал. Я прибегла к защитной улыбке. Он залыбился (добрый немец!) в ответ. Я залыбилась еще шире. Мы бы так и лыбились, как два америкоса, буде не вспомни я, что текст-то заготовлен большой. Вдохнула поглубже, так, что чуть не закашлялась, и продолжила. А кивал-то немец самым противным манером. Это вот когда ты стишок долдонишь, стоя на стуле подле елки, а взрослые слышат, как ты тупо перевираешь интонации, не выговаЛиваешь это пЛесловутое ры и в итоге забываешь две последних строчки, и ОБОДРЯЮЩЕ кивают. Мол, молодец, Сонюшка, песди себе уже, песди, не то чтобы мы в ахуе, но типа для дауна ты неплохо на стульчике смотришься. Мы потерпим. И кивают себе, пока голова не разболится. Вот так вот, пытаясь изобразить расположением бедер в пространстве непринужденную позу, расчесывала немца на полный для него бред. Немец - ффух - решил поржать от души после. А для виду дал свое формально согласие и спровадил меня нах-нах. Даньке фильмальс.
Я пришла на свою гембу. Села. И выморозила весь свой бюрораум просьбой к шефу: «А отпустите меня, пожалуйста, на перерыв на 15 минут». Весь наш кабинет задержал дыхание, пытаясь представить масштабы тирании моего руководства. Шеф тоже замолчал, потому что обиделся. «Вы заставляете меня чувствовать угрызения совести», - сказал он. Все заерзали. «Тогда отпустите меня, и будете чувствовать себя великодушным». Отпустил. Метнулась кабанчиком в лабазЪ, прикупила себе чудо-творожок и шапку-невидимку тульский пряник. Похавала. Отпустило. Немножко. Когда рот жует вкусное, он забывает, что только что говорил глупости.
Сегодня я провела доверительные беседы на тему «поможите, чем могете», «я не знаю, что мне от вас надо, но что-то надо» с четырьмя митарбайтерами и одним немцем. Митарбайтеры сказали: «Да делай, деффка, шо хошь. Не напрягайся. Нас не кантовать». Я выдохнула и пошла к немцу. С ним мне говорить вообще не хотелось. Он ассистент Главного немца. А с такими людьми говорить надо с особым почтением, забыв о своей звездности. Я заучила текст. Он был шопесдец длинный. Я понимаю, что лучше не говорить долгими текстами, пушто начальство от этого скучает, а может и заснуть. Только я ж должна начальство сначала вдуплить в курс дела. Через полчаса я зашла к нему в кабинет (соседний с нашим, как я так долго до него шла?). И исполнила. На слове sprechen, пятом с начала моего выступления, я запнулась, потому что у меня не получалось это кросивое немецкое ры. То есть Ы получалось, а вот ры - ну никак. ЫЫЫЫЫ - сказала я. Ассистент Главного немца закивал. Я прибегла к защитной улыбке. Он залыбился (добрый немец!) в ответ. Я залыбилась еще шире. Мы бы так и лыбились, как два америкоса, буде не вспомни я, что текст-то заготовлен большой. Вдохнула поглубже, так, что чуть не закашлялась, и продолжила. А кивал-то немец самым противным манером. Это вот когда ты стишок долдонишь, стоя на стуле подле елки, а взрослые слышат, как ты тупо перевираешь интонации, не выговаЛиваешь это пЛесловутое ры и в итоге забываешь две последних строчки, и ОБОДРЯЮЩЕ кивают. Мол, молодец, Сонюшка, песди себе уже, песди, не то чтобы мы в ахуе, но типа для дауна ты неплохо на стульчике смотришься. Мы потерпим. И кивают себе, пока голова не разболится. Вот так вот, пытаясь изобразить расположением бедер в пространстве непринужденную позу, расчесывала немца на полный для него бред. Немец - ффух - решил поржать от души после. А для виду дал свое формально согласие и спровадил меня нах-нах. Даньке фильмальс.
Я пришла на свою гембу. Села. И выморозила весь свой бюрораум просьбой к шефу: «А отпустите меня, пожалуйста, на перерыв на 15 минут». Весь наш кабинет задержал дыхание, пытаясь представить масштабы тирании моего руководства. Шеф тоже замолчал, потому что обиделся. «Вы заставляете меня чувствовать угрызения совести», - сказал он. Все заерзали. «Тогда отпустите меня, и будете чувствовать себя великодушным». Отпустил. Метнулась кабанчиком в лабазЪ, прикупила себе чудо-творожок и шапку-невидимку тульский пряник. Похавала. Отпустило. Немножко. Когда рот жует вкусное, он забывает, что только что говорил глупости.