(no subject)
Лето. Июль.
Выходные.
Вязкая, как растопленный мёд духота.
Город плавится на дне гигантской сковороды, прикрытой белесой накипью облаков и слепящей крышкой свихнувшегося светила. На термометре + 46, и это только начало. В августе будет под 60, и автомобили, прилипая к асфальту, станут проплывать медленно и величаво, словно баржи на Волге.
По вечерам в городе никого. Все поголовно на море, взмокнув и отстояв три часа в пробках, расползаются по прибрежным клубам от Анапы до Сочи, а те немногие, что остались, бестелесными призраками бредут в пустые кафе, где искусственная прохлада и неоновый свет, настенные плазмы и «городские пижоны», где можно провести пару часов, заполненных мятной свежестью, музыкой и движениями, которые не имеют другого вкуса, кроме терпкой истомы.
Калифрения у нас тут
Калифрения
***
Мои ребра, ключицы и череп, собранный врачами, точно пазл из мелких кусочков, в жару не болят. Лето - едва ли не единственное благословение для меня; девяносто две ночи спокойного сна без снотворного и обезболивающих. Я избегаю ночевать в городе, каждым вечером проезжая восемьдесят километров, из которых почти пятьдесят - по заброшенным лесовозным дорогам.
В лесной хижине совсем другое тысячелетие. Здесь ничего не напоминает о супермаркетах, бесчисленных кабриолетах и ядовитых неоновых пятнах этого душного города. Вековые пихты, тисы, самшиты, заплетенные плющом валуны ртутно блестят в лунном свете; в ночном воздухе запах прели, раскрывшихся олеандров и цветочной пыльцы. Где-то недалеко, прорываясь сквозь шум ручья, плачет просветленный шакал. Иногда (впрочем, не часто) я слышу волков, их заунывные однообразные кличи. А в последний час ночи мимо дома проходят маралы. Их рев в предутренней тишине взывает к самой потаенной, едва ли не клеточной памяти, воскрешая ужас минувших, бесповоротно-древних времен.
Время от времени с гор спускаются грозы, и тогда молнии бьют прямо у дома, взрывая воздух таким всепоглощающим рёвом, что кажется, будто рядом, зацепив крылом гору, упал самолет. По комнатам пробегает сдавленный стон, дребезжат стекла, распахивается какая-то дверь, но слабые звуки тут же растворяются в шуме дождя, незыблемом и мощном, как плеск вод самой бесконечности.
Но лучше всего здесь по утрам. В ущелье еще прячется ночь, но нависающие над головой снежники уже сверкают под солнцем. Время стекает тонкими нитями водопадов и вливается в холодные реки, как это было за тысячелетия до меня и будет долго после меня.
Вечность не участвует в играх и не придается химерам.
Господи, благослови жаркий июль.