Аокигахара: Ночь (ч.IV)
Знаменитая японская законопослушность (впрочем, как и любая другая) - понятие эфемерное. Вдоль тропинок Аокигахары развешаны картинки, запрещающие разводить огонь, однако старых кострищ в Дзюкае с избытком. Не знаю, самоубийцы их разводили, или досужие искатели приключений, вроде меня, но без огня в этом лесу, видимо, никто не ночует. Вообще говоря, меньше всего мне хотелось встретить именно недавних самоубийц. Есть у меня такая необъяснимая особенность - где угодно натыкаться на трупы. К счастью, в этот раз обошлось, хотя шансы были выше, чем в любой другой точке планеты
Теперь о страхе. Как я уже как-то писал, по происхождению я из трусов, поэтому даже сейчас, на седом склоне лет, испытываю некоторый трепет от одиночного нахождения в малоизвестной лесной местности. Особенно если в радиусе нескольких километров на протяжении многих десятилетий каждые три-четыре дня кто-нибудь убивает себя. Это, знаете ли, днем можно бахвалиться, что, дескать, и не такое видали, где наша не пропадала, ёкай бояться, в Дзюкай не ходить. Ночью-то оно по-другому
С другой стороны, необходимо уточнить один момент. Я не экстрасенс, не «эзотерик», не «контактер». Я ни черта не понимаю в «геопатогенных зонах», не впадаю в спонтанные трансы и не определяю присутствие потусторонних сущностей по нестерпимой боли в затылке. И взгляда из темноты в этот самый затылок я тоже не сильно боюсь, потому что ночной лес всегда и везде глядит на тебя тысячью глаз, и если концентрировать на этом внимание, то можно ночь напролет цепенеть от ужаса даже в березовом подмосковном лесу
В этом смысле Дзюкай ничем не отличается от прочих лесов. Сумерки, костерок среди лавовых валунов, звон цикад, летучие мыши… Признаться, к полуночи я заскучал. Тот самый случай, когда возбужденное эго просто требует внезапного хруста ветки у тебя за спиной, а ветка все не ломается, и вокруг как-то слишком уж мирно. Большой костер я разводить постеснялся (Аокигахара все-таки национальный парк), ограничился щепками и сосновыми шишками; сидишь, да подбрасываешь - хороший шанс не уснуть. Занятие однообразное, меланхоличное, вызывающее дремоту. И в какой-то момент это, конечно, случилось. Я отключился от происходящего и, как часто бывает, убрел куда-то в далекое прошлое. Вспомнил родной город во времена моего глубокого детства; в нем всегда стояла бесконечная теплая ночь, и цвело много сирени. Улыбающиеся девушки продавали мороженое из стеклянных ящиков, где дымились и таяли кусочки луны. Запах сирени обволакивал лавочки в парках, кувшинки плавали в ртутных прудах, и я вновь почувствовал незамутненное волшебство жизни, в те времена еще ожидающее меня впереди. Потом пришли люди - бесчисленные вереницы позабытых людей. Трудно поверить, что я запомнил все эти лица, их мимику, их слова-паразиты, их манеру удивляться, обижаться, шутить. Каждый из тех, с кем меня когда-либо свели обстоятельства, подсаживался к костру и пересказывал историю своей жизни, в которую я был включен коротким абзацем или беглой главой. Некоторые из этих людей уже умерли, а те, что все еще живы, давно стерлись из памяти, поэтому для меня они все были одинаково - мертвецы. После каждой рассказанной ими историй оставалось чувство утраты, словно увидел в окошке призывный огонь, но не остановился - прошел мимо. Прошел по жизни буквально мимо всего. В конце концов, это стало невыносимо. То чувство, когда воспоминания наполняют ужасом до такой степени, что боишься вспомнить что-то еще, но все равно вспоминаешь; каждая подробность повторяет себя, и это бесконечное возвращение кажется самым страшным из возможных кошмаров. Какие там юрэй и ёкай, когда внутри тебя столько тоски и скелетов
В какой-то момент - не помню уж почему, - я поднял голову и увидел, что небо стало светлее ветвей криптомерии, под которой я коротал эту ночь. Костер погас, печаль отступила, и тут до меня наконец-то дошло. Не умирать они сюда ехали, эти статистические одинокие мужчины сорока-пятидесяти лет. Да, вероятно в их жизни к этому шло. По-видимому, они серьезно задумывались о суициде, но в Аокигахару приезжали лишь на разведку - посидеть у костра, понять, чем притягателен этот таинственный лес. И одной-двух ночей им хватало. Никто не способен выдержать пытку жалости к себе, никчемность и вопиющее одиночество собственной жизни. Если б у меня были хотя бы крошечные мысли о самоубийстве, я наверняка остался бы в этом лесу
Подводя итог, можно сказать, что в сущности, Аокигахара Дзюкай - огромное кладбище. Двенадцать столетий назад тут рос лес, жили звери, вполне вероятно и люди. Но извержение Фудзи в одночасье замуровало их гигантской могильной плитой. На лавовом надгробье (возможно, самом большом на земле) со временем выросли новые деревья, и снова поселились животные, но смерть никуда не исчезла. Она по-прежнему здесь, среди пещер и лавовых гротов, ищет и находит дорогу вовне. Только утром я понял, что же мне напоминала эта странная энергетика Аокигахары. Погост. Старый, забытый погост. Переночевать в Аокигахаре все равно, что остаться ночью на кладбище. Причем не просто на кладбище, а в окружении до слез близких могил. К тому же хорошо понимая, что ты - последний оставшийся, которого никто не оплачет, не помянет. Не всякая психика выдержит подобный удар. А если учесть, что приезжающие сюда люди и так существуют в персональном аду, то результат вполне закономерен. Первые жертвы создали культ, а теперь он живет собственной жизнью и требует новых жертв
В этом, на мой взгляд, и заключается разгадка мрачной славы леса Аокигахара