Легенды нашей семьи - 3. Карты и гестапо.
А прабабка моя была натуральной колдуньей. По крайней мере, карты говорили с ней, как соседка, забежавшая за луковицей. Поэтому бабка гадать не любила и делала это очень редко и всегда бесплатно.
(Однажды к ней пришел старый друг и сказал - сын поехал с друзьями к морю, должен был приехать неделю назад, а все нет, мать места не находит... Бабка разложила карты, хмыкнула и сказала: "Иди домой, он у калитки запертой торчит" - и так оно и было в точности. История повторилась год спустя, только бабка долго мялась, а когда наконец разложила - побледнела и сказала только: "Готовь Шуру" - жену, то есть. Парень утонул уже несколько дней тому, а перетрусившие дружки боялись сообщить родителям...)
Вообще, мы ведь тут о легендах, да? - так что я не буду рассказывать о "лидии" прямо над обеденным столом во дворе и "изабелле" на решетке сразу за калиткой, о тарелках кубанского борща, рыжее самого рыжего тигра, оставлявшего рыжую поволоку на фаянсе, и о долме, которая едва не проглатывалась вместе с языком; не будем о смутной иконке Спаса Нерукотворного в уголке ее комнаты, и пиявок, которыми она лечилась от давления - они были в шашечку, как такси; о соседских голубях, которым мы носили с дедом арбузные семечки - они были теплые, настоящие турманы, и несли крошечные яйца, завораживавшие миниатюрным совершенством; скажу лишь, что меня в этом доме любили до дрожи и не давали в обиду даже матери. "Я вас с Валеркой сколько раз мыла?! - наступала бабушка на внучку, сиречь мою маму. - Я вас хоть раз ругала?! Подумаешь - трусы постирать! Пусть бегает!" Именно она решила проблему поедания ребенком арбузов традиционным южным способом - раздеванием до трусов, почему-то моим омурманившимся родителям это в голову не пришло.
А ведь мягчайшая бабушка моя была отнюдь не мягкотелой. В годы после гражданской, когда голод пожирал деревни и уезды, бабка посадила деда с двумя детьми и бочкой жмыха, а сама моталась по городам и весям на прицепах и буферах, в дождь и в холод, волокла какие-то мешки, билась с продразверсточниками - и даже не всегда проигрывала! Бабушку мою, мамину маму, в те годы едва не съели - их с подругой пытались заманить в кусты на конфету - конфету, подумать только! Это когда и хлеба не было, и живот не отлипал от позвоночника! И подружка поддалась, а бабушка, как и все женщины нашей семьи отличавшаяся редким послушанием в юном возрасте (и режким норовом в зрелом), памятуя родительские наказы, отскочила и опрометью кинулась домой. Дед. к сожалению, отсутствовал, вернулся только к вечеру и, выслушав рассказ дочери, взял топор и пошел собирать мужиков. Нечто среднее между домом и шалашом поодаль от дороги нашли не без труда, но довольно быстро. В подробности вдаваться не хочется, дед не любил об этом вспоминать. Обитатели логова промышляли продажей пирожков с мясом на вокзале. Мясо было в основном детское - мерзавцы ловили голодных детей по всей округе. Выродков повязали и, насколько я помню, расстреляли.
А бабушка моталась, мерзла, мокла, ругалась - и выжила! И вытащила своих - и мужа, и детей.
(Ох, эти женщины моей семьи! Все они по маминой линии такие, и мама в том числе - если нельзя вместе, то уж лучше сама, страшней бояться за того, кого любишь, чем бояться за себя, если нужно что-то делать - делать, повыть можно и потом, при сытых и здоровых свих. "Счастье - это когда все дома!" - этот вопль мультипликационной вороны мама всегда почитала за первейший девиз, и по-моему, это у нее наследственное.)
Дед, впрочем, ей не уступал. И именно с дедовым характером и связана главная легенда маминой ветви.
На войну его не взяли - он был уже стар и нездоров. Семья попала в оккупацию и эвакуироваться не успела. Были ли у него связи с партизанами - не знаю, как-то не спрашивала никогда. Метла как-то мела то мимо, то над головой, немцы наступали и потому были благодушны - пока все не переломилось. Красная армия была совсем рядом, и озверевшие от ужаса наци хватали всех, кто попадал под руку, не забывая педантично оформить бумаги. Между взятием и расстрелом во рву неподалеку - на виселицы не было времени - проходило обычно от получаса до нескольких часов.
И вот однажды перед сидевшим на крылечке дедом затормозил мотоцикл и, аккуратно козырнув, подтянутый гестаповец с акцентом сообщил, что у него бумаги на арест Якова Макарова.
Дед и бровью не повел.
- Накладочка! - сказал он, спокойно глядя в глаза гестаповцу, не выказывая ни малейшего страха, а лишь положенное вежливое почтение. - Его вчера забрали. Ваши, вроде, и забрали.
Немец козырнул, извинился и затарахтел прочь. Дед вошел в дом и упал.
На следующий день Красная Армия вошла в станицу, в которой они жили тогда. Обман вскрыть не успели. Выигранные сутки оказались решающими.
Я их очень любила обоих. Мне тепло о них вспоминать - я помню их лучше, чем должна бы. И этой историей я закончу легенды материнской ветви нашей семьи. А продолжу отцовской, надеясь, что не слишком надоела.
(Однажды к ней пришел старый друг и сказал - сын поехал с друзьями к морю, должен был приехать неделю назад, а все нет, мать места не находит... Бабка разложила карты, хмыкнула и сказала: "Иди домой, он у калитки запертой торчит" - и так оно и было в точности. История повторилась год спустя, только бабка долго мялась, а когда наконец разложила - побледнела и сказала только: "Готовь Шуру" - жену, то есть. Парень утонул уже несколько дней тому, а перетрусившие дружки боялись сообщить родителям...)
Вообще, мы ведь тут о легендах, да? - так что я не буду рассказывать о "лидии" прямо над обеденным столом во дворе и "изабелле" на решетке сразу за калиткой, о тарелках кубанского борща, рыжее самого рыжего тигра, оставлявшего рыжую поволоку на фаянсе, и о долме, которая едва не проглатывалась вместе с языком; не будем о смутной иконке Спаса Нерукотворного в уголке ее комнаты, и пиявок, которыми она лечилась от давления - они были в шашечку, как такси; о соседских голубях, которым мы носили с дедом арбузные семечки - они были теплые, настоящие турманы, и несли крошечные яйца, завораживавшие миниатюрным совершенством; скажу лишь, что меня в этом доме любили до дрожи и не давали в обиду даже матери. "Я вас с Валеркой сколько раз мыла?! - наступала бабушка на внучку, сиречь мою маму. - Я вас хоть раз ругала?! Подумаешь - трусы постирать! Пусть бегает!" Именно она решила проблему поедания ребенком арбузов традиционным южным способом - раздеванием до трусов, почему-то моим омурманившимся родителям это в голову не пришло.
А ведь мягчайшая бабушка моя была отнюдь не мягкотелой. В годы после гражданской, когда голод пожирал деревни и уезды, бабка посадила деда с двумя детьми и бочкой жмыха, а сама моталась по городам и весям на прицепах и буферах, в дождь и в холод, волокла какие-то мешки, билась с продразверсточниками - и даже не всегда проигрывала! Бабушку мою, мамину маму, в те годы едва не съели - их с подругой пытались заманить в кусты на конфету - конфету, подумать только! Это когда и хлеба не было, и живот не отлипал от позвоночника! И подружка поддалась, а бабушка, как и все женщины нашей семьи отличавшаяся редким послушанием в юном возрасте (и режким норовом в зрелом), памятуя родительские наказы, отскочила и опрометью кинулась домой. Дед. к сожалению, отсутствовал, вернулся только к вечеру и, выслушав рассказ дочери, взял топор и пошел собирать мужиков. Нечто среднее между домом и шалашом поодаль от дороги нашли не без труда, но довольно быстро. В подробности вдаваться не хочется, дед не любил об этом вспоминать. Обитатели логова промышляли продажей пирожков с мясом на вокзале. Мясо было в основном детское - мерзавцы ловили голодных детей по всей округе. Выродков повязали и, насколько я помню, расстреляли.
А бабушка моталась, мерзла, мокла, ругалась - и выжила! И вытащила своих - и мужа, и детей.
(Ох, эти женщины моей семьи! Все они по маминой линии такие, и мама в том числе - если нельзя вместе, то уж лучше сама, страшней бояться за того, кого любишь, чем бояться за себя, если нужно что-то делать - делать, повыть можно и потом, при сытых и здоровых свих. "Счастье - это когда все дома!" - этот вопль мультипликационной вороны мама всегда почитала за первейший девиз, и по-моему, это у нее наследственное.)
Дед, впрочем, ей не уступал. И именно с дедовым характером и связана главная легенда маминой ветви.
На войну его не взяли - он был уже стар и нездоров. Семья попала в оккупацию и эвакуироваться не успела. Были ли у него связи с партизанами - не знаю, как-то не спрашивала никогда. Метла как-то мела то мимо, то над головой, немцы наступали и потому были благодушны - пока все не переломилось. Красная армия была совсем рядом, и озверевшие от ужаса наци хватали всех, кто попадал под руку, не забывая педантично оформить бумаги. Между взятием и расстрелом во рву неподалеку - на виселицы не было времени - проходило обычно от получаса до нескольких часов.
И вот однажды перед сидевшим на крылечке дедом затормозил мотоцикл и, аккуратно козырнув, подтянутый гестаповец с акцентом сообщил, что у него бумаги на арест Якова Макарова.
Дед и бровью не повел.
- Накладочка! - сказал он, спокойно глядя в глаза гестаповцу, не выказывая ни малейшего страха, а лишь положенное вежливое почтение. - Его вчера забрали. Ваши, вроде, и забрали.
Немец козырнул, извинился и затарахтел прочь. Дед вошел в дом и упал.
На следующий день Красная Армия вошла в станицу, в которой они жили тогда. Обман вскрыть не успели. Выигранные сутки оказались решающими.
Я их очень любила обоих. Мне тепло о них вспоминать - я помню их лучше, чем должна бы. И этой историей я закончу легенды материнской ветви нашей семьи. А продолжу отцовской, надеясь, что не слишком надоела.