Легенды нашей семьи - 2. Ренуар и страшная месть.
В Абастумани находилась резиденция кого-то из родственников царской семьи, думаю, что того самого, который основал знаменитую Абастуманскую лабораторию, а может, и нет, не знаю точно. Так или иначе, после революционного грабления награбленного дед с гордостью привез бабке кусок холста, уляпанный маслянной краской. На холсте сидела небрежно нарисованная рыжеволосая женщина в чем мать родила.
Это был эскиз к "Купальщице" Ренуара.
Бабка взвыла в голос и погналась за дедом с предметом кухонной утвари. Суть ее претензий сводилась к тому, что мало ей того, что он всех окрестных девиц переделал в недевиц, теперь еще и в дом похабные картинки тащит. Дед уворачивался и твердил по поводу Ренуара, но поскольку и сам не очень был уверен, кто это такой, получалось неубедительно. Почему из всего абастуманского изобилия он приволок именно кусок холста сомнительной для него ценности - не знаю и уж не узнаю, видать.
Так или иначе, холст был скатан в трубочку и запихнут в самый дальний чердачный угол. Время от времени дед его находил, любовался, вздыхал и прятал подальше, пока бабушка не увидела - он, конечно, командовал "Молчать, старый хрен!", да она не шибко его боялась.
Со временем дети подросли, им дед тоже иногда в добрую минуту хвастался добычей. Бабушка медленно свирепела. И в один прекрасный день холста не нашли. Чердак был обыскан трижды, но холст просто улетучился - в буквальном смыле слова. Прижатая к стенке мужем и чадами бабушка призналась, что собственноручно спалила срамоту...
Бесславный конец.
Однако, следует сказать пару слов в бабкино оправдание. Бабник дед был феерический, просто уникальный. Бабка же ревновала как кошка. Не один женский волосяной покров пострадал в тех местах, где они жили - она не гнушалась найти его и вытащить из постели пассии. Крик, шум, скандал, посулы убийства являлись самым обычным делом в этой благословенной семье. И все же жизни они друг без друга не мыслили.
Как-то дед брился за столом (а брил он свою чудовищную щетину острейшей опасной бритвой, которую правил собственноручно. Он брился начисто, оставляя лишь крошечный кустик усов под носом. "Дед, а почему у тебя усы как у Гитлера?" - спросила я как-то в детстве. Дед, обожавший правнучку, несколько опешил от такого вероломства: "Да ты что? - сказал он оскорбленно. - Какие же они такие же?! У Гитлера-то "мушка" была, а у меня-то "пчелка"!" Щегольство не пропьешь, впрочем, никогда не видела деда пьяным, пить он, видимо, умел) - так вот, брился он, выскребая кадык лезвием, а бабка ругалась на него за что-то. Он огрызался, да видать, удачно, потому что бабка, проходя мимо , в шутку замахнулась на него. Беда была в том, что, поминмо прочих достоинств, дед был великий драчун и с шашкой управлялся будьте-нате, поэтому реакция опережала мысль - и он выбросил навстречу замаху руку с золлингеном. Ладонь бабки только что пополам не распалась. Кинулись врача, насилу остановили кровь, перевязали - и все время, пока бабка не сняла повязку, дед был при ней, не отходя, вел дом и был так нежен и предупредителен, что просто трудно было поверить. И опять семейный ангел-хранитель не подвел - сухожилия не пострадали, а шрам у бабки на ладони затерся потом годами непрестанного труда и стал едва различим.
Так вот, возвращаясь к деду и женщинам. Надо сказать, что у бабки был двоюродный брат, Лев, Левушка, за него вышла замуж бабкина лучшая подруга, Ниночка. Лева был так похож на Якова, что все принимали их за родных братьев - высокие, плечистые, черные, белозубые, сухота девичья. И сдружились они со страшной силой. И по бабам ходили вдвоем. А жены их вдвоем ходили вызволять своих мужей и бить морду разлучницам.
Однажды, изнемогшие после боевых действий, женщины дали друг другу страшную клятву: если случится пережить мужей - схоронить их как положено, а на могилу наложить большую кучу. Угроза была озвучена, но мужья не шибко испугались, и жизнь пошла своим чередом.
Бабке не суждено было исполнить клятву. Со временем дед сам отпал от баб, и жили они долго и счастливо - но деда она не пережила.
А вот Лев умер довольно молодым, от чего - не помню. И клятву Нина выполнила. На следующий же день после похорон.
А про колдовство и как дед гестапо вокруг пальца обвел - об этом в следующий раз.
Это был эскиз к "Купальщице" Ренуара.
Бабка взвыла в голос и погналась за дедом с предметом кухонной утвари. Суть ее претензий сводилась к тому, что мало ей того, что он всех окрестных девиц переделал в недевиц, теперь еще и в дом похабные картинки тащит. Дед уворачивался и твердил по поводу Ренуара, но поскольку и сам не очень был уверен, кто это такой, получалось неубедительно. Почему из всего абастуманского изобилия он приволок именно кусок холста сомнительной для него ценности - не знаю и уж не узнаю, видать.
Так или иначе, холст был скатан в трубочку и запихнут в самый дальний чердачный угол. Время от времени дед его находил, любовался, вздыхал и прятал подальше, пока бабушка не увидела - он, конечно, командовал "Молчать, старый хрен!", да она не шибко его боялась.
Со временем дети подросли, им дед тоже иногда в добрую минуту хвастался добычей. Бабушка медленно свирепела. И в один прекрасный день холста не нашли. Чердак был обыскан трижды, но холст просто улетучился - в буквальном смыле слова. Прижатая к стенке мужем и чадами бабушка призналась, что собственноручно спалила срамоту...
Бесславный конец.
Однако, следует сказать пару слов в бабкино оправдание. Бабник дед был феерический, просто уникальный. Бабка же ревновала как кошка. Не один женский волосяной покров пострадал в тех местах, где они жили - она не гнушалась найти его и вытащить из постели пассии. Крик, шум, скандал, посулы убийства являлись самым обычным делом в этой благословенной семье. И все же жизни они друг без друга не мыслили.
Как-то дед брился за столом (а брил он свою чудовищную щетину острейшей опасной бритвой, которую правил собственноручно. Он брился начисто, оставляя лишь крошечный кустик усов под носом. "Дед, а почему у тебя усы как у Гитлера?" - спросила я как-то в детстве. Дед, обожавший правнучку, несколько опешил от такого вероломства: "Да ты что? - сказал он оскорбленно. - Какие же они такие же?! У Гитлера-то "мушка" была, а у меня-то "пчелка"!" Щегольство не пропьешь, впрочем, никогда не видела деда пьяным, пить он, видимо, умел) - так вот, брился он, выскребая кадык лезвием, а бабка ругалась на него за что-то. Он огрызался, да видать, удачно, потому что бабка, проходя мимо , в шутку замахнулась на него. Беда была в том, что, поминмо прочих достоинств, дед был великий драчун и с шашкой управлялся будьте-нате, поэтому реакция опережала мысль - и он выбросил навстречу замаху руку с золлингеном. Ладонь бабки только что пополам не распалась. Кинулись врача, насилу остановили кровь, перевязали - и все время, пока бабка не сняла повязку, дед был при ней, не отходя, вел дом и был так нежен и предупредителен, что просто трудно было поверить. И опять семейный ангел-хранитель не подвел - сухожилия не пострадали, а шрам у бабки на ладони затерся потом годами непрестанного труда и стал едва различим.
Так вот, возвращаясь к деду и женщинам. Надо сказать, что у бабки был двоюродный брат, Лев, Левушка, за него вышла замуж бабкина лучшая подруга, Ниночка. Лева был так похож на Якова, что все принимали их за родных братьев - высокие, плечистые, черные, белозубые, сухота девичья. И сдружились они со страшной силой. И по бабам ходили вдвоем. А жены их вдвоем ходили вызволять своих мужей и бить морду разлучницам.
Однажды, изнемогшие после боевых действий, женщины дали друг другу страшную клятву: если случится пережить мужей - схоронить их как положено, а на могилу наложить большую кучу. Угроза была озвучена, но мужья не шибко испугались, и жизнь пошла своим чередом.
Бабке не суждено было исполнить клятву. Со временем дед сам отпал от баб, и жили они долго и счастливо - но деда она не пережила.
А вот Лев умер довольно молодым, от чего - не помню. И клятву Нина выполнила. На следующий же день после похорон.
А про колдовство и как дед гестапо вокруг пальца обвел - об этом в следующий раз.