Repetitia est mater scientiae
Гумилев
Впервые я услышал эту фамилию в 1980 году.
Я учился тогда в пятом классе обычной советской школы. А все прогрессивное человечество праздновало 600-летие Куликовской битвы. Как сейчас помню, по указу Леонида Ильича Брежнева даже медаль выпустили «Участнику Куликовской битвы», которая давала право на покупку колбасы без очереди.
Но я отвлекся. Итак, у метро "Удельная" в ларьке «Академкниги» купил я тогда две книги: Михаила Горелика и Юлия Худякова. Посвящены они были доспехам и вооружению кочевых народов. Прочел я их и загорелся.
До того-то я думал, что древнерусские витязи закованные в броню героически пали в драке с одетыми в шкуры кочевниками, которым числа не было. А тут, два уважаемых ученых человека объяснили мне, что у монголов была самая тяжеловооруженная конница на то время, так что раскатали они Киевские княжества вполне по объективным причинам. Впрочем, и Китай раскатали, и Хорезмшахов, ну а всяких западных варваров типа германцев и венгров им сам Бог велел отдубасить.
Увлекло это меня - весь энтузиазмом запылал. Наворовал в школе олова, мама принесла гипса, и сел я солдатиков делать очередную серию.
Как делаются оловянные солдатики по Нюрнбергскому стандарту - все знают. Из гипса изготавливаются две симметричные пластины. Потом на них гравируется фигурка, ну а затем в этой форме отливается игрушка. Форма выдерживает 10-20 отливок.
Наделал я тогда корпус Субудая - фигурок 300, и княжескую дружину - человечков 100, ну и мирных в лаптях, чтобы рвы заполнять при штурмах - тоже около сотни.
С этой бандой оловянных фигурок я все монгольское завоевание и разыгрывал у себя в комнате. Городищ естественно понастроил, даже Золотые ворота Владимирские замастырил из кубиков, жести и папье-маше. Орудий стенобитных, камнеметов китайского образца само собой. Полное погружение в реалии. Куда там современным компьютерным играм.
Вот в таком энтузиастическом переживании событий XIII века и попалась мне книга Владимира Чивилихина «Память», вышедшая сразу в двух «Роман-газетах».
«Память» я проглотил за сутки. Из книги этой я и узнал, что есть такой фашиствующий ученый Лев Николаевич Гумилев, который извращает и искажает историю России.
Так в детскую память и вбился негатив на фамилию Гумилев, благо детскому уху вятского паренька фамилия «Гумилев» по восприятию мало отличалась от «Бронштейн» или «Троцкий».
Второй раз фамилию Гумилев я услышал уже после школы. Я тогда слесарем механосборочных работ на заводе работал. Послали меня от цеха на курсы пропагандистов при Петроградском райкоме КПСС. Там-то на лекции товарища Романенко я познакомился с Николаем Перумовым. Его послали эти лекции отсиживать от института одного. Ну, того, из которого директор с фамилией Пасечник на запад сбежал и сдал супостату, Иуда, нашу программу создания эффективного биологического оружия.
От Коли я много интересного узнал про отечественную генетику и биологию. Про Толкиена, конечно, послушал. Помимо того, узнал я, что Коля любит поэзию, и что любимый поэт его - Гумилев.
-- Это фашиствующий фальсификатор истории, что ли? - спросил я.
Коля посмотрел на меня как на чумного. Потом задумался и ответил:
-- Нет. Это его папа. А мама его - Анна Ахматова.
Потом Коля прочел мне наизусть «Дракона», «Память», «Рабочего»… Много чего прочел, он Николая Степановича всего на память знает.
В общем, Колин авторитет, авторитет Ахматовой и обаяние стихов отца заставили меня задуматься: «А с чего это я о человеке сужу по Чивилихину только?» Одно мнение против трех, однако.
С тех пор я Львом Гумилевым заинтересовался и стал откладывать в голове все, что о нем читал или слышал. Помню вот такой пассаж из убитого не так давно русского писателя Балашова: «Изучали бы историю по Гумилеву, давно бы уже дурью перестали маяться».
С подачи Ника Перумова я прочел «Этногенез и биосфера Земли». Прочел и не понял: «И чего тут Чивилихина задело?» Вроде все складно.
Когда же мне удалось на семинар Льва Николаевича попасть, где он как про своих знакомых рассказывал про разных Жужей и Жужаней, мое недоверие сменилось на абсолютный восторг.
«Вот каким должен быть настоящий ученый!» -- решил я и пошел служить в армию.
В армии я, конечно, выучил почти все стихи Николая Степановича наизусть, ну а все, что писал в журналах его сын, мне друзья присылали. Тексты эти я как откровение воспринимал.
И до такой степени я наинспирялся в своем почитании Льва Николаевича, что попросил девушку свою, Аню Суворову, выяснить домашний адрес Гумилева. Она выяснила и прислала.
И написал я Льву Николаевичу письмо примерно следующего содержания: «Дескать, пишет вам солдат Новокшонов, который вас начитался и истину просек. А раз так решил он креститься, а вас просит быть его крестным папой».
Смех смехом, но через две недели, стоя в наряде дежурным по роте получаю ответ:
«Дело хорошее, Дмитрий Евгеньевич. Покрещу. Будете в отпуске или демобилизуетесь - звоните». И номер телефона квартиры на Большой Московской тут же.
Уже потом, учась на филфаке Ленгосуниверситета, обратил я внимание на странную вещь. Люди, общение с которыми мне было неприятно, Гумилева или ненавидели или подсмеивались над ним. А так как таких людей было большинство, помалкивал я. И оттого тоже пользу приобрел - научился молчать, и осознал Псалом о том, что «блажен муж, иже не ходит»…
Однажды в 1992 году, придя на кафедру, я узнал от Александра Иосифовича Зайцева, что Лев Николаевич в больнице, и что очень плох. Тут мне что-то не по себе стало. Александр Иосифович тоже явно переживал и на лицо посерел. И сказал, как сейчас помню:
-- Помоги ему Зевс.
Забухал я тогда. Впрочем, а что еще можно было сделать?
А потом Лев Николаевич умер.
Потом был скандал с похоронами. Александр Невзоров, помню, какие-то движухи по телеку делал, но я в апатии был. Просто пил.
Удивительная штука. С улицами Коломенской и Разъезжей в моей жизни потом много связано было. И хорошего, и дурного, и веселого, и смертельно опасного. И вот всегда я сухим из воды выходил там находясь. Уж не знаю почему, может потому, что как только я в этот район попадаю, сразу о Льве Николаевиче вспоминаю.
А в конце 90-х годов, Минтимер Шаймиев выделил денег, чтобы мемориальную доску у парадного подъезда дома Льва Николаевича повесить. А я как раз в питерском филиале «Коммерсанта» служил тогда рерайтером. Велели мне про то написать. Помню, что написал я какую-то херню, которая всем отчего-то понравилась. А мне стыдно было от того, что я такую фигню написал.
Оправдывал я свое малодушие так: «Надо же, чтоб в формате «Коммерсанта» было». Так вот, все равно, неформатно получилось, и написанное еще выпускающий редактор Андрей Синицын поправил. Эх… Поправил.
Хотел вот Кашина попросить, пошарить в «Шерше» и найти мне этот текст, чтоб еще раз устыдиться. Да Кашина что-то не было в ЖЖ, когда я этот пост выставлял.
Впервые я услышал эту фамилию в 1980 году.
Я учился тогда в пятом классе обычной советской школы. А все прогрессивное человечество праздновало 600-летие Куликовской битвы. Как сейчас помню, по указу Леонида Ильича Брежнева даже медаль выпустили «Участнику Куликовской битвы», которая давала право на покупку колбасы без очереди.
Но я отвлекся. Итак, у метро "Удельная" в ларьке «Академкниги» купил я тогда две книги: Михаила Горелика и Юлия Худякова. Посвящены они были доспехам и вооружению кочевых народов. Прочел я их и загорелся.
До того-то я думал, что древнерусские витязи закованные в броню героически пали в драке с одетыми в шкуры кочевниками, которым числа не было. А тут, два уважаемых ученых человека объяснили мне, что у монголов была самая тяжеловооруженная конница на то время, так что раскатали они Киевские княжества вполне по объективным причинам. Впрочем, и Китай раскатали, и Хорезмшахов, ну а всяких западных варваров типа германцев и венгров им сам Бог велел отдубасить.
Увлекло это меня - весь энтузиазмом запылал. Наворовал в школе олова, мама принесла гипса, и сел я солдатиков делать очередную серию.
Как делаются оловянные солдатики по Нюрнбергскому стандарту - все знают. Из гипса изготавливаются две симметричные пластины. Потом на них гравируется фигурка, ну а затем в этой форме отливается игрушка. Форма выдерживает 10-20 отливок.
Наделал я тогда корпус Субудая - фигурок 300, и княжескую дружину - человечков 100, ну и мирных в лаптях, чтобы рвы заполнять при штурмах - тоже около сотни.
С этой бандой оловянных фигурок я все монгольское завоевание и разыгрывал у себя в комнате. Городищ естественно понастроил, даже Золотые ворота Владимирские замастырил из кубиков, жести и папье-маше. Орудий стенобитных, камнеметов китайского образца само собой. Полное погружение в реалии. Куда там современным компьютерным играм.
Вот в таком энтузиастическом переживании событий XIII века и попалась мне книга Владимира Чивилихина «Память», вышедшая сразу в двух «Роман-газетах».
«Память» я проглотил за сутки. Из книги этой я и узнал, что есть такой фашиствующий ученый Лев Николаевич Гумилев, который извращает и искажает историю России.
Так в детскую память и вбился негатив на фамилию Гумилев, благо детскому уху вятского паренька фамилия «Гумилев» по восприятию мало отличалась от «Бронштейн» или «Троцкий».
Второй раз фамилию Гумилев я услышал уже после школы. Я тогда слесарем механосборочных работ на заводе работал. Послали меня от цеха на курсы пропагандистов при Петроградском райкоме КПСС. Там-то на лекции товарища Романенко я познакомился с Николаем Перумовым. Его послали эти лекции отсиживать от института одного. Ну, того, из которого директор с фамилией Пасечник на запад сбежал и сдал супостату, Иуда, нашу программу создания эффективного биологического оружия.
От Коли я много интересного узнал про отечественную генетику и биологию. Про Толкиена, конечно, послушал. Помимо того, узнал я, что Коля любит поэзию, и что любимый поэт его - Гумилев.
-- Это фашиствующий фальсификатор истории, что ли? - спросил я.
Коля посмотрел на меня как на чумного. Потом задумался и ответил:
-- Нет. Это его папа. А мама его - Анна Ахматова.
Потом Коля прочел мне наизусть «Дракона», «Память», «Рабочего»… Много чего прочел, он Николая Степановича всего на память знает.
В общем, Колин авторитет, авторитет Ахматовой и обаяние стихов отца заставили меня задуматься: «А с чего это я о человеке сужу по Чивилихину только?» Одно мнение против трех, однако.
С тех пор я Львом Гумилевым заинтересовался и стал откладывать в голове все, что о нем читал или слышал. Помню вот такой пассаж из убитого не так давно русского писателя Балашова: «Изучали бы историю по Гумилеву, давно бы уже дурью перестали маяться».
С подачи Ника Перумова я прочел «Этногенез и биосфера Земли». Прочел и не понял: «И чего тут Чивилихина задело?» Вроде все складно.
Когда же мне удалось на семинар Льва Николаевича попасть, где он как про своих знакомых рассказывал про разных Жужей и Жужаней, мое недоверие сменилось на абсолютный восторг.
«Вот каким должен быть настоящий ученый!» -- решил я и пошел служить в армию.
В армии я, конечно, выучил почти все стихи Николая Степановича наизусть, ну а все, что писал в журналах его сын, мне друзья присылали. Тексты эти я как откровение воспринимал.
И до такой степени я наинспирялся в своем почитании Льва Николаевича, что попросил девушку свою, Аню Суворову, выяснить домашний адрес Гумилева. Она выяснила и прислала.
И написал я Льву Николаевичу письмо примерно следующего содержания: «Дескать, пишет вам солдат Новокшонов, который вас начитался и истину просек. А раз так решил он креститься, а вас просит быть его крестным папой».
Смех смехом, но через две недели, стоя в наряде дежурным по роте получаю ответ:
«Дело хорошее, Дмитрий Евгеньевич. Покрещу. Будете в отпуске или демобилизуетесь - звоните». И номер телефона квартиры на Большой Московской тут же.
Уже потом, учась на филфаке Ленгосуниверситета, обратил я внимание на странную вещь. Люди, общение с которыми мне было неприятно, Гумилева или ненавидели или подсмеивались над ним. А так как таких людей было большинство, помалкивал я. И оттого тоже пользу приобрел - научился молчать, и осознал Псалом о том, что «блажен муж, иже не ходит»…
Однажды в 1992 году, придя на кафедру, я узнал от Александра Иосифовича Зайцева, что Лев Николаевич в больнице, и что очень плох. Тут мне что-то не по себе стало. Александр Иосифович тоже явно переживал и на лицо посерел. И сказал, как сейчас помню:
-- Помоги ему Зевс.
Забухал я тогда. Впрочем, а что еще можно было сделать?
А потом Лев Николаевич умер.
Потом был скандал с похоронами. Александр Невзоров, помню, какие-то движухи по телеку делал, но я в апатии был. Просто пил.
Удивительная штука. С улицами Коломенской и Разъезжей в моей жизни потом много связано было. И хорошего, и дурного, и веселого, и смертельно опасного. И вот всегда я сухим из воды выходил там находясь. Уж не знаю почему, может потому, что как только я в этот район попадаю, сразу о Льве Николаевиче вспоминаю.
А в конце 90-х годов, Минтимер Шаймиев выделил денег, чтобы мемориальную доску у парадного подъезда дома Льва Николаевича повесить. А я как раз в питерском филиале «Коммерсанта» служил тогда рерайтером. Велели мне про то написать. Помню, что написал я какую-то херню, которая всем отчего-то понравилась. А мне стыдно было от того, что я такую фигню написал.
Оправдывал я свое малодушие так: «Надо же, чтоб в формате «Коммерсанта» было». Так вот, все равно, неформатно получилось, и написанное еще выпускающий редактор Андрей Синицын поправил. Эх… Поправил.
Хотел вот Кашина попросить, пошарить в «Шерше» и найти мне этот текст, чтоб еще раз устыдиться. Да Кашина что-то не было в ЖЖ, когда я этот пост выставлял.