Смысл Петербурга: диалектические трансформации
Смысл Петербурга: диалектические трансформации
Дмитрий Новокшонов: После возвращения Ленинграду прежнего наименования Петербург стал обыкновенным русским городом с необычной, феерической историей. В массовом сознании Петербург стал памятником величию Российской Империи, ее побед и достижений. Монументом мужеству русских людей в блокаду - этой самой долгой и кровопролитной битве Второй Мировой войны. Главным музеем России под открытым небом, который стараются разорить и испохабить злокозненные москвичи разными кукурузинами и бизнес-центрами на месте исторических зданий, в которых умирали от холода и голода несгибаемые ленинградцы. читать далее
С какими целями император Петр I построил Петербург, проницательно заметил историк его Александр Пушкин:
И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу,
Здесь будет город заложен
На зло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно,
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
Таким образом, постройка Петербурга преследовала две главные цели: грозить иностранцам и завлекать иностранцев для пиров. В петровском понимании пира: для оргиастических диких попоек в честь Бахуса.
В допетровской Руси к иностранцам относились не очень приветливо. Вот как описывает встречу в нынешней Московской области с простыми поселянами 23 декабря 1668 года голландский путешественник Ян Стрейтс: «Как только мы немного отъехали, нам повстречались два московита, которые с большой наглостью подошли вплотную и намеревались затеять ссору. Чтобы предотвратить это, мы посторонились, но они не отступили, говоря: «Мы у себя дома, вы -- чужеземцы и становитесь нам поперек дороги» и т.д. Мы ответили, что состоим на службе царского величества, что дорога одна как для нас, так и для них, что мы даем им свободный проезд и хотим того же»…
К голландцам тогда в России относились сравнительно мягко. Вот как злорадно рассказывает другой голландец Исаак Масса о менее счастливых иностранцах: «Сколько здесь (в Москве) прежде англичан уважали, столько их ныне презирают. Сколько они прежде здесь гордились, столько они теперь повесили нос… С нашими купцами в нынешний год поступлено чрезвычайно милостиво».
Россия, вздернутая на дыбы Петербурга
Таким образом, Петербург стал первым и долгое время единственным местом в России, где к иностранцам относились подчеркнуто доброжелательно. Где они чувствовали себя как дома и часто даже более чем дома, ощущая себя привилегированной частью населения.
Грозить шведам и ублажать гостей из-за моря сравнительно гармонично удавалось до начала XIX века, пока Швеция со страху не превратилась во второразрядную Европейскую державу. К тому времени Петербург стал уже самым толерантным городом Империи. Настолько толерантным, что большая часть петербургской знати, и значительная часть горожан были иностранцами. Русскоязычная же часть горожан, превратилась в своеобразную сервис-обслугу гостей из-за морей. Этаких менеджеров по комфорту и услугам, которых в те времена называли лакеями. Жили они хорошо, настолько хорошо, что в русском языке появился новый глагол, зафиксированный Владимиром Далем: «запитереть», зажить по-питерскому, столичному; важно, барски, мотовато.
Страшно далеки были от народа жители Петербурга. Это не ускользало от глаз пристальных наблюдателей. Вот Василий Жуковский печально пишет в 1817 году:
«О, Петербург, проклятый Петербург с своими мелкими, убийственными рассеяниями! Здесь, право, нельзя иметь души! Здешняя жизнь давит меня и душит! Рад все бросить и убежать к вам, чтобы приняться за доброе настоящее, которого здесь у меня нет и быть не может». Есть в Живом Журнале пользователь под ником cldlune. Ему удалось составить примечательную подборку мнений о Петербурге XIX века классиков отечественного эпистолярного жанра. Приведу здесь некоторые из них.
Вот Николай Гоголь в «Петербургских записках 1836 года»: «Москва нужна для России; для Петербурга нужна Россия. [...] Петербург любит подтрунить над Москвой, над ее аляповатостью, неловкостью и безвкусием; Москва кольнет Петербург тем, что он человек продажный и не умеет говорить по-русски. За два года до этого Александр Пушкин жалуется жене: «Ты разве думаешь, что свинский Петербург не гадок мне? Что мне весело в нем жить между пасквилями и доносами?»
А вот обобщение Александра Герцена в «Москве и Петербурге», 1842 года: «В Петербурге все люди вообще и каждый в особенности прескверные. Петербург любить нельзя, а я чувствую, что не стал бы жить ни в каком другом городе России. В Москве, напротив, все люди предобрые, только с ними скука смертельная. [...] Оригинального, самобытного в Петербурге ничего нет, не так как в Москве, где все оригинально - от нелепой архитектуры Василия Блаженного до вкуса калачей. Петербург - воплощение общего, отвлеченного понятия столичного города; Петербург тем и отличается от всех городов европейских, что он на все похож; Москва - тем, что она вовсе не похожа ни на какой европейский город, а есть гигантское развитие русского богатого села».
В народе же о Петербурге говорили стихами и проще:
С одной стороны море,
С другой горе,
С третьей мох,
А с четвертой ох.
Навстречу смерти
Отношение к Петербургу среди русских людей изначально было недобрым. Широко известно пророчество о его неминуемой гибели 1722 года, когда слухи о зловещих знамениях в петербургском Троицком соборе быстро охватили весь город: «Петербургу быть пусту!» Дьякон от Троицы, который первым разнес слух о грозящем запустении Петербурга, был осужден на три года каторги.
Славянофилы эту ненависть разделяли и через век. Вот Аксаков пишет Достоевскому в 1863 году: "Первое условие освобождения русского народного чувства - это от всего сердца и всеми силами души ненавидеть Петербург". Достоевский вторит ему: "Петербург самый отвлеченный и умышленный город на всем земном шаре". И добавляет в «Подростке»: «А что как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы бронзовый всадник на жаркодышащем загнанном коне?»
Не жаловали Петербург не только славянофилы. Вот пишет критик Белинский: «Питер имеет необыкновенное свойство оскорбить в человеке все святое и заставить в нем выйти наружу все сокровенное. Только в Питере человек может узнать себя - человек он, получеловек или скотина: если будет страдать в нем - человек; если Питер полюбится ему - будет или богат, или действительным статским советником».
Такое отношение к Петербургу господствовало вплоть до начала его преображения в 1917 году. Все не так в нем тогдашним интеллигентам. Вот Максимилиан Волошин жалуется Вячеславу Иванову в 1907 году: «Только в Петербурге с его ненастоящими людьми и ненастоящей жизнью я мог так запутаться раньше. [...] На этой земле я хочу с тобой встретиться, чтобы здесь навсегда заклясть все темные призраки петербургской жизни [...]».
А вот тоскующий Эйхенбаум в 1905: «На меня нападала тоска. Петербург - не город, а государство. Здесь нельзя жить, а нужно иметь программу, убеждения, врагов, нелегальную литературу, нужно произносить речи, слушать резолюции по пунктам, голосовать и т.д. Нужно, одним словом, иметь другое зрение, другой мозг». Александр Блок, по воспоминаниям Сергея Соловьева тоже не жаловал Петербург: «В январе Блок вернулся в Петербург завзятым москвичом. Петербург и Москва стали для него символами двух непримиримых начал».
Из Петербурга в Ленинград и обратно
Перед революцией Петербург шел впереди всей России по венерическим заболеваниям, по чахотке, по алкоголизму, гомосексуализму, по числу душевнобольных и по числу самоубийств. Ни в одном русском городе не было столь много иностранцев и нигде они не играли столь видную роль в структурах власти, начиная с царского двора, администрации, в армии, науке и искусстве, в сфере обслуживания, промышленности, медицине и т.п. В народе потешались над этой нерусскостью русского города резко нетолерантно:
А это город Питер,
Которому жид нос вытер...
Неудивительно, что для преображения в новое качество Петербургу потребовалось пережить немало трагических моментов. Это и голод Гражданской войны и красный террор, и переименование в Ленинград. И самая страшная страница истории - блокада. После блокады прежний Петербург можно сказать исчез.
Интересно, но роль, которую играл Петербург в народном сознании медленно, но уверенно стала перехватывать Москва.
После возвращения Ленинграду прежнего наименования Петербург стал обыкновенным русским городом с необычной, феерической историей. В массовом сознании Петербург стал памятником величию Российской Империи, ее побед и достижений. Монументом мужеству русских людей в блокаду - этой самой долгой и кровопролитной битве Второй Мировой войны. Главным музеем России под открытым небом, который стараются разорить и испохабить злокозненные москвичи разными кукурузинами и бизнес-центрами на месте исторических зданий, в которых умирали от холода и голода несгибаемые ленинградцы.
Ну а самым нерусским городом России уже лет 15 как стала Москва, жители которой уничтожили не только историческую застройку Первопрестольной, но и всякие следы русского духа в себе.