На уход Мицгола
Еврейские расовые жиды умучили Мицгол Зе Вебмастер. Безмерно, глубоко, пронзительно скорблю.
Я не читал его, не был лично представлен, не касался пытливым умом его мудрости. Я даже не был им забанен. Корчусь от жалости и сожаления. Вою от бессмысленности бытия. Захлебывая клокочет в горле. Рву волосы по одному.
Сейчас, видя, как озверевшие от многодесятковлетнего упырства русской крови, хрюкающие и подло жующие жиды, своим омерзительным, глубоко противным совести и человечности скотством довели Мастера до ухода от невыносимости зрелища их говнодейств и блудофрикций, я скорблю. Архиглубоко. Запредельно. На высокой ноте.
Да не останется без карающего возмездия могучего русского слова, та гниль, те жидопомои, те московские говном наполненные ягодичнополушарцы, что вызвали приступ немыслимой брезгливости у Мастера и тем выбили из его десницы и шуи карающие мечи разящего родного слова.
Уверен, тень Мицгола в ФИДО будет пристально, пистолетным зраком, стозевно, смотреть и радоваться, оглушительно хохотать, громогласно хихикать, молниеносно смеяться, когда дело его жизни будет доведено до конца.
Задумчиво гудит винчестер. Поскрипывает СиДи. Злобно чешется ляжка и девятым валом играют скулы.
Безмерна тяжесть ухода таких глыб. Таких мощных гранитных, железобетонных, фигур.
Скорблю. И клянусь, что буду скоблить. Неутомимо продолжать соскабливать вербогнилье и убогие говнолитеры изнасилованного русского языка, которым расовые жиды, обло и лаяй, пытаются навести тень на русский плетень, превратить русский мозг в пень, сделать для русских ночью день.
Блуждай спокойно Великий. Твое дело в надежных руках. А тело смело и яростно нырнуло от грязных жидоклешней.
По моей небритой щеке течет скупая мужская дистиллированная слеза.
Интервью с Мастером.
Наследие Мастера.
Я не читал его, не был лично представлен, не касался пытливым умом его мудрости. Я даже не был им забанен. Корчусь от жалости и сожаления. Вою от бессмысленности бытия. Захлебывая клокочет в горле. Рву волосы по одному.
Сейчас, видя, как озверевшие от многодесятковлетнего упырства русской крови, хрюкающие и подло жующие жиды, своим омерзительным, глубоко противным совести и человечности скотством довели Мастера до ухода от невыносимости зрелища их говнодейств и блудофрикций, я скорблю. Архиглубоко. Запредельно. На высокой ноте.
Да не останется без карающего возмездия могучего русского слова, та гниль, те жидопомои, те московские говном наполненные ягодичнополушарцы, что вызвали приступ немыслимой брезгливости у Мастера и тем выбили из его десницы и шуи карающие мечи разящего родного слова.
Уверен, тень Мицгола в ФИДО будет пристально, пистолетным зраком, стозевно, смотреть и радоваться, оглушительно хохотать, громогласно хихикать, молниеносно смеяться, когда дело его жизни будет доведено до конца.
Задумчиво гудит винчестер. Поскрипывает СиДи. Злобно чешется ляжка и девятым валом играют скулы.
Безмерна тяжесть ухода таких глыб. Таких мощных гранитных, железобетонных, фигур.
Скорблю. И клянусь, что буду скоблить. Неутомимо продолжать соскабливать вербогнилье и убогие говнолитеры изнасилованного русского языка, которым расовые жиды, обло и лаяй, пытаются навести тень на русский плетень, превратить русский мозг в пень, сделать для русских ночью день.
Блуждай спокойно Великий. Твое дело в надежных руках. А тело смело и яростно нырнуло от грязных жидоклешней.
По моей небритой щеке течет скупая мужская дистиллированная слеза.
Интервью с Мастером.
Наследие Мастера.