(no subject)
Уговорили поехать доделать недоделанный объект. Четыреста километров от большой сибирской цивилизации в сторону бывших братьев расплевавшейся семьи. Объект- больница в расшвыренном по предгорной степи селе.
Одуревшая за месяцы ремонта бригада шлялась по коридору и пустым, вновь требуемых ремонта, палатам. Кто-то что-то пытался делать, но не получалось.
В воздухе витал одичавший мужской дух.
К темноте моя бригада тесно сплотились с аборигентской бригадой.
Ночью проснувшись, увидел родившуюся алкогольную тоску, сидящую на соседней кровати.
Пошли дни безнадежной работы. Работа не делалась, она накапливалась.
По вечерам появлялись местные и, привезенные из соседних деревень, бабы с истекшим сроком годности. С ними редко спали. С ними пили. Внезапно ночью просыпаешься от вопроса, заданного тихим детским голосом: "А покушать можно?" Пятилетний мальчик стоит в световом проёме двери. Идешь на кухню, жаришь картошку, чем-то ещё кормишь его. Мама в плотной компании пьет разведенный хрустальной водой вонючий спирт.
За месяц троих лишили прав за пьяную езду. Один дал порулить тетке с мертвыми глазами. Машину с подбитыми в полете крыльями притащил трактор. На не заданный вопрос страдалец отвечал: " Ничего не говори!" Монтажками выгнув крылья, чтобы колеса крутились, уехал в соседнюю деревню и пропал на неделю. Забытый телефон канючил звонками жены.
Время к полудню. Четверо стойких в большом коридорном холле занимались нужными работами. У них получалось. Тихо. Упитые отсыпаются. Стойкие разбрелись.
В конце коридора, по ступенькам лестницы застучали каблучки. Не видя женщины четверо мужиков замерли, слушая звуки каблучков. Вот они застучали по полу. Никто не двигался. Появилась обычная сорокалетняя женщина. И прошла мимо, в другой конец коридора. Это было неожиданно. Никто давно не видел обычных женщин, да в туфельках!
Мы молча проводили её взглядами.
Этим вечером я уехал домой.
Одуревшая за месяцы ремонта бригада шлялась по коридору и пустым, вновь требуемых ремонта, палатам. Кто-то что-то пытался делать, но не получалось.
В воздухе витал одичавший мужской дух.
К темноте моя бригада тесно сплотились с аборигентской бригадой.
Ночью проснувшись, увидел родившуюся алкогольную тоску, сидящую на соседней кровати.
Пошли дни безнадежной работы. Работа не делалась, она накапливалась.
По вечерам появлялись местные и, привезенные из соседних деревень, бабы с истекшим сроком годности. С ними редко спали. С ними пили. Внезапно ночью просыпаешься от вопроса, заданного тихим детским голосом: "А покушать можно?" Пятилетний мальчик стоит в световом проёме двери. Идешь на кухню, жаришь картошку, чем-то ещё кормишь его. Мама в плотной компании пьет разведенный хрустальной водой вонючий спирт.
За месяц троих лишили прав за пьяную езду. Один дал порулить тетке с мертвыми глазами. Машину с подбитыми в полете крыльями притащил трактор. На не заданный вопрос страдалец отвечал: " Ничего не говори!" Монтажками выгнув крылья, чтобы колеса крутились, уехал в соседнюю деревню и пропал на неделю. Забытый телефон канючил звонками жены.
Время к полудню. Четверо стойких в большом коридорном холле занимались нужными работами. У них получалось. Тихо. Упитые отсыпаются. Стойкие разбрелись.
В конце коридора, по ступенькам лестницы застучали каблучки. Не видя женщины четверо мужиков замерли, слушая звуки каблучков. Вот они застучали по полу. Никто не двигался. Появилась обычная сорокалетняя женщина. И прошла мимо, в другой конец коридора. Это было неожиданно. Никто давно не видел обычных женщин, да в туфельках!
Мы молча проводили её взглядами.
Этим вечером я уехал домой.