(no subject)
Пожалуй, если бы я вдруг узнала, что неизлечимо больна, все стало бы куда проще. Никаких тебе фальшивых запретов, никаких страхов, кроме одного, ну, того, древнего и ужасного. Контуры приобретают четкость, а жизнь теряет смысл. Глаза плывут, плывут, а там судорожный вдох и еще и еще и еще напоследок. И сразу сожаления: не налюбилась, не надышалась, не смогла, не сделала, не договорила, не сказала, не смогла, не смогла, и последней дурой принялась бы жить взахлеб без разбору. А, может, и нет. Разлила слезы пригорошнями, утопилась сентиментальными мольбами. Я ведь не похожа на ремарковских женщин. Крепких, горьких и полупьяных. Рыхлая я, дребезжащая. Розовый студень, а не женщина. Женщина-все-не-так. Молчу, когда надо громко орать, сдавленно хриплю, если нужно ответить. Все невпопад. Дура, дура.