Прекрасное от Егора Холмогорова (2) или „Припадок… Ноги ему держи!“
Я никогда не был на Донбассе, а вот в Риме был и это чудесный город. Но представить себе, чтобы я променял принадлежность Донбасса моей Родине на возможность ездить или даже поселиться в Риме я не могу. Мало того, если надо будет не оставить камня на камне от Вечного Рима ради состоящей из бетонных коробок Горловки - это будет для меня вообще не вопрос.
Точно так же я знаю немало симпатичных экс-националистов и либералов, а вот многие из донбасских ополченцев мне бы, наверное, не понравились и показались грубоватыми, гоповатыми и т.д. Но если мне скажут вывести этих симпатичных московских иностранцев, построить рядком и покосить из пулеметов, ради того, чтобы спасти жизни и даровать победу тем "ватникам и гопникам", которых я никогда не видел, то положу не раздумывая, если другого метода нет.
Чем-то напомнило:
Андрей неотрывно смотрел в лицо Нагульнова, одевавшееся мертвенной пленкой. Неожиданно для Давыдова он быстро встал, и тотчас же, как кинутый трамплином, подпрыгнул Нагульнов.
- Гад! - выдохнул звенящим шепотом, стиснув кулаки. - Как служишь революции? Жа-ле-е-ешь? Да я… тысячи станови зараз дедов, детишков, баб… Да скажи мне, что надо их в распыл… Для революции надо… Я их из пулемета… всех порешу! - вдруг дико закричал Нагульнов, и в огромных, расширенных зрачках его плеснулось бешенство, на углах губ вскипела пена.
- Да не кричи ты! Сядь! - встревожился Давыдов.
Андрей, опрокинув стул, торопливо шагнул к Нагульнову, но тот, прислонясь к стенке, запрокинув голову, с закатившимися глазами, пронзительно, протяжно закричал:
- Зарублю-у-у-у!.. - а сам уже валился на бок, левой рукой хватая воздух в поисках ножен, правой судорожно шаря невидимый эфес шашки.
Андрей успел его подхватить на руки, чувствуя, как страшно напряглись все мускулы отяжелевшего Макарова тела, как стальной пружиной распрямились ноги.
- Припадок… Ноги ему держи!.. - успел Андрей крикнуть Давыдову.
Точно так же я знаю немало симпатичных экс-националистов и либералов, а вот многие из донбасских ополченцев мне бы, наверное, не понравились и показались грубоватыми, гоповатыми и т.д. Но если мне скажут вывести этих симпатичных московских иностранцев, построить рядком и покосить из пулеметов, ради того, чтобы спасти жизни и даровать победу тем "ватникам и гопникам", которых я никогда не видел, то положу не раздумывая, если другого метода нет.
Чем-то напомнило:
Андрей неотрывно смотрел в лицо Нагульнова, одевавшееся мертвенной пленкой. Неожиданно для Давыдова он быстро встал, и тотчас же, как кинутый трамплином, подпрыгнул Нагульнов.
- Гад! - выдохнул звенящим шепотом, стиснув кулаки. - Как служишь революции? Жа-ле-е-ешь? Да я… тысячи станови зараз дедов, детишков, баб… Да скажи мне, что надо их в распыл… Для революции надо… Я их из пулемета… всех порешу! - вдруг дико закричал Нагульнов, и в огромных, расширенных зрачках его плеснулось бешенство, на углах губ вскипела пена.
- Да не кричи ты! Сядь! - встревожился Давыдов.
Андрей, опрокинув стул, торопливо шагнул к Нагульнову, но тот, прислонясь к стенке, запрокинув голову, с закатившимися глазами, пронзительно, протяжно закричал:
- Зарублю-у-у-у!.. - а сам уже валился на бок, левой рукой хватая воздух в поисках ножен, правой судорожно шаря невидимый эфес шашки.
Андрей успел его подхватить на руки, чувствуя, как страшно напряглись все мускулы отяжелевшего Макарова тела, как стальной пружиной распрямились ноги.
- Припадок… Ноги ему держи!.. - успел Андрей крикнуть Давыдову.