Д.Л.Талмон : Истоки тоталитарной демократии (1961) [часть 1]
Известны два типа, два течения демократии - либеральная и тоталитарная. Оба течения сосуществуют с XVIII века. Противоречия между ними составляют одну из важнейших проблем нашего времени.
Принципиальное различие между двумя школами демократической мысли по мере их развития состоит отнюдь не в утверждении ценности свободы одной из них и отрицания таковой со стороны другой. Это различие лежит в их различном подходе к политике. "Либеральный подход" исходит из того, что политика является средоточием проб и ошибок, а политические системы есть прагматический продукт человеческой изобретательности и спонтанности. Тоталитарный подход", напротив, исходит из примата и эксклюзивности истины в политике. Этот подход можно назвать политическим мессианством в том смысле, что он постулирует предопределенный, гармоничный и совершенный порядок вещей, к которому неизменно влечет человека и к которому он неизбежно прибудет. В конечном счете "тоталитарный подход" признает лишь одну плоскость существования, а именно, политическую. Причем политические идеи рассматриваются не как набор прагматических установок, применимых к особой отрасли человеческого предприятия, а как составная часть всеохватывающей единой философии. Политика же определяется как искусство приложения этой философии к организации общества; ее конечная цель достижима лишь тогда, когда эта философия безраздельно царствует во всех сферах жизни.
Обе школы демократии - либеральная и тоталитарная - утверждают высшую ценность свободы. Но если одна из них видит сущность свободы в спонтанности и отсутствии принуждения, то другая полагает, что свобода может быть реализована лишь в процессе стремления к абсолютной коллективной цели и в ее достижении. Как бы то ни было, ясно одно, что конечные цели либеральной демократии не носят, в отличие от тоталитарной, конкретного характера. Эти цели задуманы скорее с позиций негативизма, причем применение силы для их реализации считается злом. Либеральные демократы полагают, что в отсутствие принуждения люди и общество могут в один прекрасный день прийти, через пробы и ошибки, к состоянию идеальной гармонии. Для тоталитарных демократов такое состояние является целью, достигаемой прямыми действиями, и в конечном счете неизбежно.
Проблема, с которой сталкивается тоталитарная демократия, может быть названа парадоксом свободы. Совместима ли свобода человека с исключительностью его существования как социального феномена, даже если эта исключительность нацелена на достижение максимума социальной справедливости и безопасности?
Парадокс тоталитарной демократии состоит в том, что она отвечает на этот вопрос положительно. Провозглашаемая ею цель никак не предстает абсолютной идеей, существовавшей вне человека и предшествовавшей ему. Она рассматривается как имманентная для разума и воли человека, как обеспечивающая наиболее полное удовлетворение его подлинного интереса, являющаяся гарантией его свободы. Именно по этой причине крайние формы народного суверенитета стали наиболее важным сопутствующим элементом этой абсолютной идеи. Все конкретные проблемы и парадоксы тоталитарной демократии объясняются трудностью примирения свободы с идеей абсолютной цели. Эту трудность можно преодолеть лишь при условии, если мы будем мыслить исходя не из того, каков есть человек, а из того, каким он должен и может быть при создании соответствующих условий. При таких условиях должен исчезнуть конфликт между спонтанностью и долгом, а вместе с ним и необходимость в принуждении. На практике проблема состоит, конечно, в том, исчезнет ли принуждение в силу того, что все научатся жить и действовать в гармонии, или же в силу того, что все инакомыслящие будут ликвидированы.
Истоки политического мессианства XVIII века
Выделение двух форм демократии - либеральной и тоталитарной из демократии как таковой произошло лишь после того, как в ходе мучительной Французской революции прошли проверку практикой повсеместно разделявшиеся концепции.
Вторая половина XVIII в. изменила взгляды людей. Люди пришли к выводу, что условия жизни (как продукт их верований, времени и традиций), в которых жили их предки и живут они сами, являются противоестественными и должны быть заменены на хорошо проработанные единые модели, столь же естественные, сколь и рациональные. Такая модификация во взглядах явилась результатом упадка традиционного статус-кво в Европе: религия потеряла свое интеллектуальное и эмоциональное влияние; иерархический феодализм развалился под воздействием социальных и экономических факторов; прежняя концепция общества, в основе которого лежало гражданское состояние, оказалась замененной идеей абстрактного человека - личности.
Взамен традиции рационалистская идея предложила в качестве главного критерия общественных институтов и ценностей социальную полезность. Кроме того, она предложила разновидность социального детерминизма, к которой неизменно влечет людей и которую они так или иначе примут.
Закат религиозной власти означал освобождение человеческой совести, но не только. Религиозную этику предстояло быстро заменить секуляристской общественной моралью. Отвергая церковь, а с ней и трансцедентальную справедливость, государство оставалось единственным источником и хранителем морали.
Закат идеи гражданского состояния как результат подъема индивидуализма означал обреченность привилегии и одновременно потенциал тоталитаризма. Если эмпиризм является союзником свободы, а доктринерский дух - друг тоталитаризма, то идея человека как абстракции, независимой от исторических групп, к которым он принадлежит, должна стать мощным движителем тоталитаризма.
Современная тоталитарная демократия есть диктатура, основывающаяся на энтузиазме масс и потому совершенно отличная от абсолютной власти божественного монарха или узурпатора-тирана. Поскольку в основе этой диктатуры лежат идеология и энтузиазм масс, она есть результат синтеза между идеей XVIII в. о естестве порядка и идей Руссо о народном действе и самовыражении. Благодаря этому синтезу рационализм превратился в страстную веру. Двусмысленная концепция "всеобщей воли", рассматриваемая порой как априори действенная, порой как имманентная в воле человека и подразумевающая единодушие, стала движущей силой тоталитарной демократии и источником всех ее противоречий и парадоксов.
Тоталитаризм правых и тоталитаризм левых
Если исходной точкой для тоталитаризма слева был и остается человек, его разум и спасение, то для тоталитаризма справа таковой являются коллективная сущность, государство, нация или раса.
Левый тоталитаризм остается в основном индивидуалистским, атомистским и рационалистским даже тогда, когда он поднимает класс или партию до уровня абсолютных целей.
Правый тоталитаризм оперирует всецело с историческими расовыми и органическими сущностями - концепциями, в целом чуждыми индивидуализму и рационализму. По этой причине тоталитарные идеологии левых всегда склонны принимать характер универсального кредо - тенденция, которая у тоталитаризма правых совершенно отсутствует. Ибо разум есть объединяющая сила, предполагающая, что человечество есть сумма мыслящих индивидуумов. Тоталитаризм правых подразумевает отрицание такого единства, равно как и отрицание универсальности человеческих ценностей. Он представляет собой особую форму прагматизма.
Второе принципиальное различие между двумя видами тоталитаризма следует искать в их расходящихся концепциях человеческой природы. Левые говорят о присущих натуре человека доброте и способности к совершенствованию. Правые утверждают, что человек по природе слаб и испорчен. И те, и другие могут говорить о необходимости принуждения. При этом правые видят в применении силы устойчивый способ поддержания порядка среди бедных и непокорных, а также обучения их действовать в манере, чуждой их посредственной природе. Левые, говоря о необходимости прибегать к силе, считают, что такое возможно лишь для ускорения поступи человечества к совершенству и социальной гармонии. Поэтому вполне закономерно использовать термин "демократия" применительно к тоталитаризму слева. Соответственно он неприменим к тоталитаризму справа.
Светское и религиозное мессианство
Как социологическая сила новая светская религия в лице тоталитарной демократии действовала непрерывно на протяжении свыше ста пятидесяти лет. Следует подчеркнуть оба аспекта этой демократии - ее постоянство и общественную природу. Эти важные черты позволяют нам оставить без внимания отдельные утопические предвидения в более ранние века, хотя трудно отрицать влияние Платона на Т.Мора и Кампанеллы на людей типа Руссо, Дидро, Мабли, Сен-Жюста и Буонаротти. Если поискать их предшественников, то можно обратиться к различным вспышкам хилиазма в средние века и в годы Реформации. Существование либеральной демократии революционного мессианства в новое время можно справедливо сравнить с отношениями между официальной церковью и эсхатологическим революционным течением в христианстве. Не будучи на поверхности официального общества, христианский революционный поток время от времени вырывался наружу в виде движений евангелической бедности, еретических сект и социально-религиозных мятежей. Подобно двум крупным тенденциям нового времени, церковь и восставшие против нее черпали свои идеи из одного источника.
Между хилиастическими движениями раннего времени и новым политическим мессианством имелись, однако, принципиальные различия. Первые были лишь спорадическими явлениями, хотя источник напряженности, их порождавший, всегда был скрыт. Пламя быстро вспыхивало, но вскоре оказывалось либо Потушенным, либо безвредным для большей части общества. Кризис мог оставлять в качестве своего результата секту. Возникший миф мог даже зажечь искру в отдаленном месте или возродиться в более позднее время. Общество в целом продолжало идти своим путем, хотя после вспышки оставались некоторый страх и чувство ментального дискомфорта.
Религиозная сущность хилиазма, предшествовавшего XVIII в., не позволяла ему играть ту роль, какую в новое время стало играть политическое мессианство. Новое мессианство всегда было нацелено на революцию в обществе в целом. Движущей силой для сект стало Слово Божье, а также надежда на обретение Спасения, для чего требовалось предстать перед одним лишь Всевышним без посредников и без поклонения последним, духовного или мирского. Такой идеал не отличается от иллюзий по поводу общества людей, совершенно свободных и равных и при этом действующих в спонтанном и совершенном согласии. Несмотря на это поверхностное сходство, различия между двумя подходами носят принципиальный характер. Хотя христианские революционеры боролись за право личности на интерпретацию Слова Божьего, сувереном для них был не человек, а Бог. Они стремились к личному спасению и к элитарному обществу, в основе которого лежит Закон природы, ибо последняя дана им Богом, в котором и заключено спасение. При этом они полагали, что повиновение Богу есть условие личной свободы. Исходный пункт нового мессианства для христианских революционеров - разум и воля человека, а цель -счастье на Земле, что достигается трансформацией общества. Исходный пункт преходящ, но притязания абсолютны.
Сильнейшее влияние на отцов тоталитарной демократии оказала древность, которую они интерпретировали на свой лад. Их миф о древности воплощался в образе свободы, уравненной с добродетелью. Гражданин Спарты или Древнего Рима был горд своей свободой, хотя и удивлял при этом своей аскетичной дисциплиной. Он был равным членом суверенной нации, и в то же время жизнь или интересы вне коллективной ткани для него отсутствовали.
ТОТАЛИТАРНАЯ
ДЕМОКРАТИЯ
(по взглядам Руссо)
Психологический фон
Руссо часто использует слова "природа", "естественный порядок" в том смысле, в каком его современники использовали их для обозначения логической структуры Вселенной. В то же время термин "природа" используется им для описания стихийного в противопоставлении усилиям и достижениям духовного, направленным на преодоление и подчинение стихийного. Исторически природа до появления организованного общества представляла собой царство стихии. Появление государства-общества означало торжество духа. Для материалистов естественный порядок означал, как известно, готовую машину, которую нужно лишь найти и привести в действие. Для Руссо, к тому же, такой машиной является Государство при условии, что оно отвечает своему назначению. Таков категорический императив.
Общая воля и личность
Для Руссо представляется жизненно важным идеал свободы. Но одновременно он стремится подчеркнуть роль дисциплины. Если иметь в виду, что Руссо высоко ценил героическое, то становится ясно, что над его мышлением доминировала весьма плодотворная и в то же время весьма опасная двойственность. С одной стороны, личность, как утверждают, подчиняется лишь собственной воле - ее все время побуждают соответствовать какому-то субъективному критерию. С другой - ее все время побуждают соответствовать какому-то объективному критерию. Это противоречие решается с помощью постулата, в силу которого внешний критерий есть его лучшее, высокое и истинное, или, как его называет Руссо, внутренний голос. Следовательно, даже если его вынуждают повиноваться внешнему стандарту, человек не может жаловаться на то, что его принуждают, ибо на самом деле его просто заставляют подчиняться его собственной истинной личности. Таким образом, он все еще свободен и даже более свободен, чем прежде, ибо свобода есть триумф духа над естественным, стихийным инстинктом. Она есть принятие морального обязательства и подчинение иррациональных и эгоистических побуждений рассудку и долгу. Принятие обязательств, заложенных в Общественном договоре, означает рождение личности, человека и его инициативы в мир свободы. Каждое проявление общей воли означает подтверждение свободы человека.
Проблема всеобщей воли может рассматриваться с двух точек зрения - с точки зрения индивидуальной этики и с точки зрения политической законности. Дидро (как и Руссо) рассматривает ее в качестве дилеммы примирения свободы с внешним абсолютным стандартом. Ему представлялось недопустимым, что индивидууму как таковому принадлежит окончательный вердикт в проблемах "виноват - невиноват", "прав - неправ". Воля конкретной личности всегда сомнительна. Единственный судья - общая воля. В суждениях всегда следует адресоваться к всеобщему добру и общей воле. Тот, кто не согласен с общей волей, отрекается от человечности и становится "denature" (неестественным). Общая воля призвана просвещать человека, в какой степени он должен быть человеком, гражданином, субъектом, отцом или ребенком. Общая воля должна устанавливать характер и пределы всех наших обязанностей.
Для Руссо общая воля в конечном итоге является чем-то подобным математической истине или идее Платона. Она существует объективно сама по себе, независимо от того, осознается она или нет. Тем не менее человеческий ум должен открыть ее для себя. В этом смысле всеобщая воля существует одновременно вне нас и внутри нас. Человек не приглашается к выражению своих личных симпатий. Его не просят высказывать одобрение или неодобрение. От него требуется лишь уточнить, согласуется ли данное конкретное предложение с общей волей или нет. Что касается свободы, то она есть способность избавиться от соображений, интересов, симпатий или предрассудков, как личных, так и коллективных, затуманивающих то объективно истинное и доброе, которое, если я верен своей истинной природе, я обязан хотеть.
Что относится к личности, в равной мере относится и к народу. Человек и народ должны подводиться к выбору свободы, и, если это необходимо, их следует принуждать быть свободными.
В конечном счете общая воля становится вопросом просвещения и морали. Несмотря на то, что для достижения гармонии и единодушия требуется общая воля, цель политической жизни фактически состоит в том, чтобы воспитывать и готовить людей, желающих такой воли без какого-либо принуждения. Человеческий эгоизм должен быть искоренен, а природа человека изменена. Индивидуализм должен уступить место коллективизму, эгоизм - добродетели, которая есть соответствие личности общей воле. Законодатель должен отобрать у человека его ресурсы и наделить его новыми, которые не только были чужды ему, но и которые не могли бы быть использованы им без помощи других людей. Конечная цель, по Руссо, состоит не в обеспечении для личности возможности самовыражения, появления своих дарований и реализации своего собственного, неповторимого образа жизни. Напротив, цель состоит в растворении личности в обществе, для чего требуется создавать людей, способных с послушанием нести ярмо общественного счастья, т.е. создать человека нового типа, некое политическое существо без каких-либо индивидуальных или социальных, или как их назвал Руссо, частных интересов.
(Реферат Б.Н.Новоселова)
Принципиальное различие между двумя школами демократической мысли по мере их развития состоит отнюдь не в утверждении ценности свободы одной из них и отрицания таковой со стороны другой. Это различие лежит в их различном подходе к политике. "Либеральный подход" исходит из того, что политика является средоточием проб и ошибок, а политические системы есть прагматический продукт человеческой изобретательности и спонтанности. Тоталитарный подход", напротив, исходит из примата и эксклюзивности истины в политике. Этот подход можно назвать политическим мессианством в том смысле, что он постулирует предопределенный, гармоничный и совершенный порядок вещей, к которому неизменно влечет человека и к которому он неизбежно прибудет. В конечном счете "тоталитарный подход" признает лишь одну плоскость существования, а именно, политическую. Причем политические идеи рассматриваются не как набор прагматических установок, применимых к особой отрасли человеческого предприятия, а как составная часть всеохватывающей единой философии. Политика же определяется как искусство приложения этой философии к организации общества; ее конечная цель достижима лишь тогда, когда эта философия безраздельно царствует во всех сферах жизни.
Обе школы демократии - либеральная и тоталитарная - утверждают высшую ценность свободы. Но если одна из них видит сущность свободы в спонтанности и отсутствии принуждения, то другая полагает, что свобода может быть реализована лишь в процессе стремления к абсолютной коллективной цели и в ее достижении. Как бы то ни было, ясно одно, что конечные цели либеральной демократии не носят, в отличие от тоталитарной, конкретного характера. Эти цели задуманы скорее с позиций негативизма, причем применение силы для их реализации считается злом. Либеральные демократы полагают, что в отсутствие принуждения люди и общество могут в один прекрасный день прийти, через пробы и ошибки, к состоянию идеальной гармонии. Для тоталитарных демократов такое состояние является целью, достигаемой прямыми действиями, и в конечном счете неизбежно.
Проблема, с которой сталкивается тоталитарная демократия, может быть названа парадоксом свободы. Совместима ли свобода человека с исключительностью его существования как социального феномена, даже если эта исключительность нацелена на достижение максимума социальной справедливости и безопасности?
Парадокс тоталитарной демократии состоит в том, что она отвечает на этот вопрос положительно. Провозглашаемая ею цель никак не предстает абсолютной идеей, существовавшей вне человека и предшествовавшей ему. Она рассматривается как имманентная для разума и воли человека, как обеспечивающая наиболее полное удовлетворение его подлинного интереса, являющаяся гарантией его свободы. Именно по этой причине крайние формы народного суверенитета стали наиболее важным сопутствующим элементом этой абсолютной идеи. Все конкретные проблемы и парадоксы тоталитарной демократии объясняются трудностью примирения свободы с идеей абсолютной цели. Эту трудность можно преодолеть лишь при условии, если мы будем мыслить исходя не из того, каков есть человек, а из того, каким он должен и может быть при создании соответствующих условий. При таких условиях должен исчезнуть конфликт между спонтанностью и долгом, а вместе с ним и необходимость в принуждении. На практике проблема состоит, конечно, в том, исчезнет ли принуждение в силу того, что все научатся жить и действовать в гармонии, или же в силу того, что все инакомыслящие будут ликвидированы.
Истоки политического мессианства XVIII века
Выделение двух форм демократии - либеральной и тоталитарной из демократии как таковой произошло лишь после того, как в ходе мучительной Французской революции прошли проверку практикой повсеместно разделявшиеся концепции.
Вторая половина XVIII в. изменила взгляды людей. Люди пришли к выводу, что условия жизни (как продукт их верований, времени и традиций), в которых жили их предки и живут они сами, являются противоестественными и должны быть заменены на хорошо проработанные единые модели, столь же естественные, сколь и рациональные. Такая модификация во взглядах явилась результатом упадка традиционного статус-кво в Европе: религия потеряла свое интеллектуальное и эмоциональное влияние; иерархический феодализм развалился под воздействием социальных и экономических факторов; прежняя концепция общества, в основе которого лежало гражданское состояние, оказалась замененной идеей абстрактного человека - личности.
Взамен традиции рационалистская идея предложила в качестве главного критерия общественных институтов и ценностей социальную полезность. Кроме того, она предложила разновидность социального детерминизма, к которой неизменно влечет людей и которую они так или иначе примут.
Закат религиозной власти означал освобождение человеческой совести, но не только. Религиозную этику предстояло быстро заменить секуляристской общественной моралью. Отвергая церковь, а с ней и трансцедентальную справедливость, государство оставалось единственным источником и хранителем морали.
Закат идеи гражданского состояния как результат подъема индивидуализма означал обреченность привилегии и одновременно потенциал тоталитаризма. Если эмпиризм является союзником свободы, а доктринерский дух - друг тоталитаризма, то идея человека как абстракции, независимой от исторических групп, к которым он принадлежит, должна стать мощным движителем тоталитаризма.
Современная тоталитарная демократия есть диктатура, основывающаяся на энтузиазме масс и потому совершенно отличная от абсолютной власти божественного монарха или узурпатора-тирана. Поскольку в основе этой диктатуры лежат идеология и энтузиазм масс, она есть результат синтеза между идеей XVIII в. о естестве порядка и идей Руссо о народном действе и самовыражении. Благодаря этому синтезу рационализм превратился в страстную веру. Двусмысленная концепция "всеобщей воли", рассматриваемая порой как априори действенная, порой как имманентная в воле человека и подразумевающая единодушие, стала движущей силой тоталитарной демократии и источником всех ее противоречий и парадоксов.
Тоталитаризм правых и тоталитаризм левых
Если исходной точкой для тоталитаризма слева был и остается человек, его разум и спасение, то для тоталитаризма справа таковой являются коллективная сущность, государство, нация или раса.
Левый тоталитаризм остается в основном индивидуалистским, атомистским и рационалистским даже тогда, когда он поднимает класс или партию до уровня абсолютных целей.
Правый тоталитаризм оперирует всецело с историческими расовыми и органическими сущностями - концепциями, в целом чуждыми индивидуализму и рационализму. По этой причине тоталитарные идеологии левых всегда склонны принимать характер универсального кредо - тенденция, которая у тоталитаризма правых совершенно отсутствует. Ибо разум есть объединяющая сила, предполагающая, что человечество есть сумма мыслящих индивидуумов. Тоталитаризм правых подразумевает отрицание такого единства, равно как и отрицание универсальности человеческих ценностей. Он представляет собой особую форму прагматизма.
Второе принципиальное различие между двумя видами тоталитаризма следует искать в их расходящихся концепциях человеческой природы. Левые говорят о присущих натуре человека доброте и способности к совершенствованию. Правые утверждают, что человек по природе слаб и испорчен. И те, и другие могут говорить о необходимости принуждения. При этом правые видят в применении силы устойчивый способ поддержания порядка среди бедных и непокорных, а также обучения их действовать в манере, чуждой их посредственной природе. Левые, говоря о необходимости прибегать к силе, считают, что такое возможно лишь для ускорения поступи человечества к совершенству и социальной гармонии. Поэтому вполне закономерно использовать термин "демократия" применительно к тоталитаризму слева. Соответственно он неприменим к тоталитаризму справа.
Светское и религиозное мессианство
Как социологическая сила новая светская религия в лице тоталитарной демократии действовала непрерывно на протяжении свыше ста пятидесяти лет. Следует подчеркнуть оба аспекта этой демократии - ее постоянство и общественную природу. Эти важные черты позволяют нам оставить без внимания отдельные утопические предвидения в более ранние века, хотя трудно отрицать влияние Платона на Т.Мора и Кампанеллы на людей типа Руссо, Дидро, Мабли, Сен-Жюста и Буонаротти. Если поискать их предшественников, то можно обратиться к различным вспышкам хилиазма в средние века и в годы Реформации. Существование либеральной демократии революционного мессианства в новое время можно справедливо сравнить с отношениями между официальной церковью и эсхатологическим революционным течением в христианстве. Не будучи на поверхности официального общества, христианский революционный поток время от времени вырывался наружу в виде движений евангелической бедности, еретических сект и социально-религиозных мятежей. Подобно двум крупным тенденциям нового времени, церковь и восставшие против нее черпали свои идеи из одного источника.
Между хилиастическими движениями раннего времени и новым политическим мессианством имелись, однако, принципиальные различия. Первые были лишь спорадическими явлениями, хотя источник напряженности, их порождавший, всегда был скрыт. Пламя быстро вспыхивало, но вскоре оказывалось либо Потушенным, либо безвредным для большей части общества. Кризис мог оставлять в качестве своего результата секту. Возникший миф мог даже зажечь искру в отдаленном месте или возродиться в более позднее время. Общество в целом продолжало идти своим путем, хотя после вспышки оставались некоторый страх и чувство ментального дискомфорта.
Религиозная сущность хилиазма, предшествовавшего XVIII в., не позволяла ему играть ту роль, какую в новое время стало играть политическое мессианство. Новое мессианство всегда было нацелено на революцию в обществе в целом. Движущей силой для сект стало Слово Божье, а также надежда на обретение Спасения, для чего требовалось предстать перед одним лишь Всевышним без посредников и без поклонения последним, духовного или мирского. Такой идеал не отличается от иллюзий по поводу общества людей, совершенно свободных и равных и при этом действующих в спонтанном и совершенном согласии. Несмотря на это поверхностное сходство, различия между двумя подходами носят принципиальный характер. Хотя христианские революционеры боролись за право личности на интерпретацию Слова Божьего, сувереном для них был не человек, а Бог. Они стремились к личному спасению и к элитарному обществу, в основе которого лежит Закон природы, ибо последняя дана им Богом, в котором и заключено спасение. При этом они полагали, что повиновение Богу есть условие личной свободы. Исходный пункт нового мессианства для христианских революционеров - разум и воля человека, а цель -счастье на Земле, что достигается трансформацией общества. Исходный пункт преходящ, но притязания абсолютны.
Сильнейшее влияние на отцов тоталитарной демократии оказала древность, которую они интерпретировали на свой лад. Их миф о древности воплощался в образе свободы, уравненной с добродетелью. Гражданин Спарты или Древнего Рима был горд своей свободой, хотя и удивлял при этом своей аскетичной дисциплиной. Он был равным членом суверенной нации, и в то же время жизнь или интересы вне коллективной ткани для него отсутствовали.
ТОТАЛИТАРНАЯ
ДЕМОКРАТИЯ
(по взглядам Руссо)
Психологический фон
Руссо часто использует слова "природа", "естественный порядок" в том смысле, в каком его современники использовали их для обозначения логической структуры Вселенной. В то же время термин "природа" используется им для описания стихийного в противопоставлении усилиям и достижениям духовного, направленным на преодоление и подчинение стихийного. Исторически природа до появления организованного общества представляла собой царство стихии. Появление государства-общества означало торжество духа. Для материалистов естественный порядок означал, как известно, готовую машину, которую нужно лишь найти и привести в действие. Для Руссо, к тому же, такой машиной является Государство при условии, что оно отвечает своему назначению. Таков категорический императив.
Общая воля и личность
Для Руссо представляется жизненно важным идеал свободы. Но одновременно он стремится подчеркнуть роль дисциплины. Если иметь в виду, что Руссо высоко ценил героическое, то становится ясно, что над его мышлением доминировала весьма плодотворная и в то же время весьма опасная двойственность. С одной стороны, личность, как утверждают, подчиняется лишь собственной воле - ее все время побуждают соответствовать какому-то субъективному критерию. С другой - ее все время побуждают соответствовать какому-то объективному критерию. Это противоречие решается с помощью постулата, в силу которого внешний критерий есть его лучшее, высокое и истинное, или, как его называет Руссо, внутренний голос. Следовательно, даже если его вынуждают повиноваться внешнему стандарту, человек не может жаловаться на то, что его принуждают, ибо на самом деле его просто заставляют подчиняться его собственной истинной личности. Таким образом, он все еще свободен и даже более свободен, чем прежде, ибо свобода есть триумф духа над естественным, стихийным инстинктом. Она есть принятие морального обязательства и подчинение иррациональных и эгоистических побуждений рассудку и долгу. Принятие обязательств, заложенных в Общественном договоре, означает рождение личности, человека и его инициативы в мир свободы. Каждое проявление общей воли означает подтверждение свободы человека.
Проблема всеобщей воли может рассматриваться с двух точек зрения - с точки зрения индивидуальной этики и с точки зрения политической законности. Дидро (как и Руссо) рассматривает ее в качестве дилеммы примирения свободы с внешним абсолютным стандартом. Ему представлялось недопустимым, что индивидууму как таковому принадлежит окончательный вердикт в проблемах "виноват - невиноват", "прав - неправ". Воля конкретной личности всегда сомнительна. Единственный судья - общая воля. В суждениях всегда следует адресоваться к всеобщему добру и общей воле. Тот, кто не согласен с общей волей, отрекается от человечности и становится "denature" (неестественным). Общая воля призвана просвещать человека, в какой степени он должен быть человеком, гражданином, субъектом, отцом или ребенком. Общая воля должна устанавливать характер и пределы всех наших обязанностей.
Для Руссо общая воля в конечном итоге является чем-то подобным математической истине или идее Платона. Она существует объективно сама по себе, независимо от того, осознается она или нет. Тем не менее человеческий ум должен открыть ее для себя. В этом смысле всеобщая воля существует одновременно вне нас и внутри нас. Человек не приглашается к выражению своих личных симпатий. Его не просят высказывать одобрение или неодобрение. От него требуется лишь уточнить, согласуется ли данное конкретное предложение с общей волей или нет. Что касается свободы, то она есть способность избавиться от соображений, интересов, симпатий или предрассудков, как личных, так и коллективных, затуманивающих то объективно истинное и доброе, которое, если я верен своей истинной природе, я обязан хотеть.
Что относится к личности, в равной мере относится и к народу. Человек и народ должны подводиться к выбору свободы, и, если это необходимо, их следует принуждать быть свободными.
В конечном счете общая воля становится вопросом просвещения и морали. Несмотря на то, что для достижения гармонии и единодушия требуется общая воля, цель политической жизни фактически состоит в том, чтобы воспитывать и готовить людей, желающих такой воли без какого-либо принуждения. Человеческий эгоизм должен быть искоренен, а природа человека изменена. Индивидуализм должен уступить место коллективизму, эгоизм - добродетели, которая есть соответствие личности общей воле. Законодатель должен отобрать у человека его ресурсы и наделить его новыми, которые не только были чужды ему, но и которые не могли бы быть использованы им без помощи других людей. Конечная цель, по Руссо, состоит не в обеспечении для личности возможности самовыражения, появления своих дарований и реализации своего собственного, неповторимого образа жизни. Напротив, цель состоит в растворении личности в обществе, для чего требуется создавать людей, способных с послушанием нести ярмо общественного счастья, т.е. создать человека нового типа, некое политическое существо без каких-либо индивидуальных или социальных, или как их назвал Руссо, частных интересов.
(Реферат Б.Н.Новоселова)