послепанихидное
Служил в Ребриково.
После Литургии - панихида.
35 заказных.
В каждом списочке (синодике) не менее 20 имен. Значит всего 700.
Плюс текущие сорокоусты, годовые и вечные. Получается около тысячи.
Прочесть надобно два раза. Вслух. Желательно погромче (старушки слышат не очень отчетливо).
Когда дочитывал они передо мной уже стояли, умершие эти. Много их.
Полный храм.
Молящихся - пятьдесят душ, а усопших (тоже молящихся) - тысяча.
На одного, еще живого прихожанина, 20 покойников. Это только тех, кого они помнят...
После того, как имена в голове успокоились, пошел отпевать Веру.
Ей 54 года.
В одиннадцать месяцев отроду она вскрикнула, дернулась, закашлялась и... изменилась.
Так пол века изменившись и прожила, никого не узнавая, ничего не понимая и никому, кроме родителей не нужная.
Скрюченная, с большими руками и маленькими ножками.
Причащал ее каждый год, в пост Великий. Она просто открывала рот и ждала, когда я поднесу к ней лжицу.
О чем думала?
Не знаю.
В громадных карих глазах взгляда не было, она, казалось, не вокруг себя смотрела, а в иное пространство.
Когда мне вчера сказали, что померла Вера, не по себе стало, да и вопрос не разрешался: как же ее отпевать?
Она ведь как была младенцем так и осталась им...
Уже поздно вечером, по аське устроил богословское "совещание" с тремя священниками. Доказали они мне, что надобно отпевать, как обычно
ибо:
"несть человек, иже жив будет и не согрешит".
Хотя, какая она грешница?
Харитоныч мой один остался. Боюсь, долго не протянет старик.
Бабушку свою в позапрошлом году похоронил, теперь вот и дочку.
Нет, дети у него еще есть. Рядом живут.
Но вот эта Вера, пролежавшая 54 года и ничего не понимавшая, ни слова не говорившая, наверное самым крепким узлом
держала Харитоныча в мире этом.
После Литургии - панихида.
35 заказных.
В каждом списочке (синодике) не менее 20 имен. Значит всего 700.
Плюс текущие сорокоусты, годовые и вечные. Получается около тысячи.
Прочесть надобно два раза. Вслух. Желательно погромче (старушки слышат не очень отчетливо).
Когда дочитывал они передо мной уже стояли, умершие эти. Много их.
Полный храм.
Молящихся - пятьдесят душ, а усопших (тоже молящихся) - тысяча.
На одного, еще живого прихожанина, 20 покойников. Это только тех, кого они помнят...
После того, как имена в голове успокоились, пошел отпевать Веру.
Ей 54 года.
В одиннадцать месяцев отроду она вскрикнула, дернулась, закашлялась и... изменилась.
Так пол века изменившись и прожила, никого не узнавая, ничего не понимая и никому, кроме родителей не нужная.
Скрюченная, с большими руками и маленькими ножками.
Причащал ее каждый год, в пост Великий. Она просто открывала рот и ждала, когда я поднесу к ней лжицу.
О чем думала?
Не знаю.
В громадных карих глазах взгляда не было, она, казалось, не вокруг себя смотрела, а в иное пространство.
Когда мне вчера сказали, что померла Вера, не по себе стало, да и вопрос не разрешался: как же ее отпевать?
Она ведь как была младенцем так и осталась им...
Уже поздно вечером, по аське устроил богословское "совещание" с тремя священниками. Доказали они мне, что надобно отпевать, как обычно
ибо:
"несть человек, иже жив будет и не согрешит".
Хотя, какая она грешница?
Харитоныч мой один остался. Боюсь, долго не протянет старик.
Бабушку свою в позапрошлом году похоронил, теперь вот и дочку.
Нет, дети у него еще есть. Рядом живут.
Но вот эта Вера, пролежавшая 54 года и ничего не понимавшая, ни слова не говорившая, наверное самым крепким узлом
держала Харитоныча в мире этом.