Алэн Польц. "Женщина и война"
http://militera.lib.ru/memo/other/polcz/01.html
Каждым своим нервом я чувствовала, что сейчас Яноша оторвали от меня, увели, и Бог весть, что с ним будет. А может, я уже предчувствовала, что нас ожидает.
Я думала, это самая глубокая ночь в моей жизни.
Утром женщины поднялись из подвала. Плач, упреки: почему я не сказала сразу, что случилось. «А что вы могли бы сделать? - отвечала я. - Ведь до утра - комендантский час, кто осмелился бы выйти из дому ночью? Да и куда, зачем?»
Потом я пошла одна. Повязала голову платком и отправилась в комендатуру. Там сидела целая толпа народу, все ждали своей очереди. Среди них была девочка с окровавленной головой, одна прядь волос вырвана. Вид у нее был жалкий, подавленный. «Из-под русских ее вытащили», - сказала ее мать. Я не поняла, спросила: «Из-под машины?» Женщина разозлилась: «Вы что, ненормальная? Не знаете, что они делают с женщинами?»
Я слушала, о чем говорят вокруг. Кому из женщин сломали позвоночник, кто потерял сознание, у кого не могут остановить кровь, кого из мужчин застрелили за то, что он пытался заступиться за жену.
Внезапно мне открылся весь кошмар, окружавший нас. Вдруг стало ясно, что в доме священника, под охраной советского солдата, видя лишь нескольких солдат, время от времени добродушно заглядывающих к нам, мародерствующих, поедающих наш хлеб, но не осмеливающихся на большее, мы ничего не знали о том, что происходит снаружи. Может, Янош знал, только не говорил?
Он, наверное, подозревал что-то. Венгерские солдаты вели себя в русских деревнях не намного порядочнее.
Небольшие мемуары венгерской женщины. Самое удивительное, что пройдя через все то, что она описывает, она не повредилась рассудком. Откровенно, без истерики и злобы. Как бы хотелось, что бы это была лишь талантливая беллетристика. Но это не так.
Каждым своим нервом я чувствовала, что сейчас Яноша оторвали от меня, увели, и Бог весть, что с ним будет. А может, я уже предчувствовала, что нас ожидает.
Я думала, это самая глубокая ночь в моей жизни.
Утром женщины поднялись из подвала. Плач, упреки: почему я не сказала сразу, что случилось. «А что вы могли бы сделать? - отвечала я. - Ведь до утра - комендантский час, кто осмелился бы выйти из дому ночью? Да и куда, зачем?»
Потом я пошла одна. Повязала голову платком и отправилась в комендатуру. Там сидела целая толпа народу, все ждали своей очереди. Среди них была девочка с окровавленной головой, одна прядь волос вырвана. Вид у нее был жалкий, подавленный. «Из-под русских ее вытащили», - сказала ее мать. Я не поняла, спросила: «Из-под машины?» Женщина разозлилась: «Вы что, ненормальная? Не знаете, что они делают с женщинами?»
Я слушала, о чем говорят вокруг. Кому из женщин сломали позвоночник, кто потерял сознание, у кого не могут остановить кровь, кого из мужчин застрелили за то, что он пытался заступиться за жену.
Внезапно мне открылся весь кошмар, окружавший нас. Вдруг стало ясно, что в доме священника, под охраной советского солдата, видя лишь нескольких солдат, время от времени добродушно заглядывающих к нам, мародерствующих, поедающих наш хлеб, но не осмеливающихся на большее, мы ничего не знали о том, что происходит снаружи. Может, Янош знал, только не говорил?
Он, наверное, подозревал что-то. Венгерские солдаты вели себя в русских деревнях не намного порядочнее.
Небольшие мемуары венгерской женщины. Самое удивительное, что пройдя через все то, что она описывает, она не повредилась рассудком. Откровенно, без истерики и злобы. Как бы хотелось, что бы это была лишь талантливая беллетристика. Но это не так.