Маленькая история о маленьком Эрихе
Маленький Эрих очень боялся насекомых, но более всего его пугали большие чёрные тараканы. А ещё он любил красивые вещи, хотя в первую очередь ценил в них практичность и возможность полезного применения. Эриху было всего семь лет, когда эти два разных по сути личностных качества, пересеклись в нём самым странным образом, поставив его детское сознание перед первой взрослой дилеммой. Однажды мальчик копался на чердаке родительского дома (его семья проживала в австрийском Линце) и обнаружил в одном из старых кожаных чемоданов изящную деревянную шкатулку. Вещица представляла собой маленький ящичек размером не больше спичечного коробка, но при этом замечательно красивый и весьма искусно изготовленный. На полированную крышку была нанесена чёрно-белая литография в виде раскрытой книги. На её правом развороте покоился сухой кленовый лист - очевидно закладка; на левой - одна единственная буква "П". Буква была очень большая, - на всю страницу, - но её значения маленький Эрих не понимал. Зато ему очень понравилась шкатулка, а потому он с удовольствием сунул её в карман своих широких брючек и, внутренне переживая радость от столь неожиданной и приятной находки, спустился с чердака.
На следующее утро Эрих захандрил. Он вдоль и поперёк изучил своё новоё приобретение, а потому совершенно к нему охладел, и теперь шкатулка виделась ему совершенно бесполезной, хотя и весьма красивой вещицей. Надо сказать, что прагматизм всегда брал в нём верх над чувством прекрасного. Случилось это и на сей раз. С точки зрения чистой эстетики Эриху очень хотелось оставить шкатулку у себя в комнате, но с младенчества наученный из всего извлекать только пользу, он свято уверовал в то, что бесполезным вещам есть место разве что в музее или в какой-нибудь очень дорогостоящей коллекции. Так он и брёл обратно на чердак, - скрепя, сердце, сжимая в руках свою шкатулку и едва не плача от бессилия, - скованный правилами порядка и здорового австрийского прагматизма. Возможно, Эрих в силу своего юного возраста слишком буквально воспринимал то, чему его учили с детства, но всегда послушный и готовый беспрекословно исполнять волю взрослых, он даже про себя не смел ослушаться этой бессловесной воли и поддаться личным эмоциям.
Впрочем, будучи далеко не глупым мальчиком, он всё же придумал, как оставить себе шкатулку и вместе с тем извлечь выгоду из её обладания. Не так давно, в соседнем доме, где раньше жили некие Майеры, расстрелянные во время войны, поселилась семья из Индии. Семья была большая, но тихая и вполне дружелюбная. Её глава, Атри Чаудхари, - смуглый дородный мужчина, из-за сильного акцента и странной манеры одеваться похожий на сказочного раджу, - держал через улицу фруктовую лавку, где торговал либо он сам, либо его дочь - скромная симпатичная девчушка, немногим старше самого Эриха. Дело процветало. Местные жители с большой охотой расхватывали яблоки, груши, апельсины, бананы и даже вовсе экзотические авокадо и манго, нисколько при этом не удивляясь такому фруктовому изобилию в послевоенном Линце. И всё было бы хорошо, если бы не одно весьма неприятное обстоятельство. Индийская экзотика привнесла в размеренный местный уклад не только яркие краски новой жизни, но и большущих, доселе невиданных, тараканов. Эти огромные чёрные твари во множестве были замечены у дома семьи Чаудхари; порой они выползали прямо из фруктовых ящиков, после чего разбегались по округе, провоцируя женские обмороки и привлекая внимание натуралистов. Вид у тараканов был настолько мерзкий, что даже автор этих строк содрогается от отвращения при одной о них мысли. Что же тогда говорить о маленьком Эрихе, который хоть и не был женщиной, всё же испытывал ужас настолько панический, что готов был бежать без оглядки при одном только упоминании об этих неприятных на вид, но по сути совершенно безобидных насекомых. Стоило кому-нибудь пошутить или показать Эриху спичечный коробок, в котором предположительно был таракан, мальчик тут же вскрикивал обращался в бегство - позорное, но в чём-то спасительное. И даже если коробок был пуст (а так случалось каждый раз) и Эрих это видел, он всё равно отказывался верить даже своим собственным глазам. Его воспалённый от страха мозг во всём предчувствовал какой-то подвох, а потому берёг своего хозяина от раннего помешательства, заставляя того гнать что есть мочи домой и надолго запираться в комнате.
Но в то утро, когда Эрих нёс свою красивую шкатулку обратно на чердак, ему в голову пришла одна мысль - настолько дикая, но в то же время изящная и смелая, что ему непременно захотелось воплотить её в жизнь. Через пару минут он уже стоял перед домом семьи Чаудхари, вернее, даже не стоял, а сидел на корточках, но вовсе не из страха быть замеченным на чужом участке. В густой некошеной траве некогда образцового Майеровского газона Эрих искал... таракана. Нет, он вовсе не сошёл с ума и не избавился за одну лишь ночь от главной фобии своей жизни, просто ему надоело убегать, надоело прятаться и всякий раз признавать своё поражение, навлекая на себя позорные насмешки сверстников. В сущности, дело было даже не в насмешках, а в искреннем непонимании и неприятии Эрихом самого себя - такого себя, который не имел страха только в своих мечтах, а на деле был всего лишь маленьким трусом, бегущим от какого-то насекомого.
Ждать пришлось недолго. В небольшой газонной проплешине на обожжённой солнцем гальке мелькнуло что-то чёрное. Боковое зрение (особенно хорошо развитое у людей боязливых) подсказало Эриху, что цель его поисков где-то совсем рядом. Правда, первый импульс едва не обратил его в бегство, но, стиснув зубы и совершив над собой неимоверное волевое усилие, мальчик не сдвинулся ни на дюйм, а лишь ещё ниже пригнулся в высокой траве чужого сада. "Не бойся, рохля!" - шепнул он сам себе, в то время как руки его тряслись от страха. Шурша одеждой, раздвигая перед собой ростинки, ростки и колоски бурьяна он медленно, гусиным шагом, двинулся в сторону, куда по его предположению ушёл таракан. Наконец, насекомое было обнаружено вновь. Эрих увидел его, когда добрался до следующего лысого "островка". На сей раз таракан никуда не бежал. Он взобрался на большой булыжник и обозревал с него окрестности, словно решал, куда ему двигаться дальше. Быть может, он просто загорал - благо, утреннее солнце начинало изрядно припекать. Не то от зачинавшейся июльской жары, не то от нервного напряжения Эрих сильно вспотел, но от цели своей не отступился. Неслышно достав из-за пазухи приготовленную заранее стеклянную крышку от маминой салатницы, он как следует прицелился, а затем резким решительным движением накрыл таракана. Насекомое заметалось и попыталось было улизнуть, но пробежав пару кругов вдоль стеклянного периметра, сдалось и, навострив свои длинные усы, снова замерло в выжидании. Тут-то Эрих и восторжествовал. Он, конечно, всё ещё боялся, да и вспотел пуще прежнего, но всё же ему, наконец, удалось почувствовать себя хозяином положения. Он словно поймал свой страх в ловушку и теперь был волен делать с ним всё, что заблагорассудится.
Сквозь стекло крышки таракан виделся уже не таким страшным. От него больше не хотелось бежать, напротив, - маленькому Эриху было интересно изучить его как можно более подробно и пристально. Подконтрольный страх - уже не страх, а объект исследования. Так вышло и с тараканом, который теперь сам, казалось, чего-то боялся, но по-прежнему не двигался с места. Большой и чёрный - не то африканский, не то индийский - гладкий, как жук, но в то же время гораздо противнее любого жука. Эрих неотрывно смотрел на своего инсект-антагониста, во всяком случае, заставлял себя смотреть. Правда, стоило таракану пошевелить усами, по телу мальчика тут же пробегала неприятная нервная дрожь, похожая одновременно на щекотку и слабый электрический разряд. Не стоит в подробностях описывать анатомические особенности насекомого - на то есть специальная литература с красочными иллюстрациями - стоит лишь отметить тот немаловажный факт, что чем дольше Эрих пытался приспособиться к своему страху, тем меньше он боялся. Прошло немало времени, прежде чем мальчик решил всё-таки убрать крышку и попробовать хотя бы кончиком пальца тронуть объект своего изучения. Предварительно - чтобы таракан не убежал, - он сделал вокруг ещё не снятой крышки довольно крутую насыпь из камушков. Получилась своеобразный Колизей с одним усатым гладиатором в центре, который, почувствовав приток воздуха откуда-то сверху, попытался было улизнуть, но, скользнув, по булыжнику импровизированной арены, опрокинулся навзничь. После ещё нескольких безуспешных попыток покинуть периметр, таракан успокоился и вновь замер в ожидании. Эрих тем временем уже успел настолько привыкнуть к внешности таракана, что уже не видел в ней ничего особо мерзкого и даже хоть сколько-нибудь отталкивающего. Он с подлинным мальчишеским азартом наблюдал за метаниями своего пленника, а порой даже пытался представить себе, что этот пленник чувствует. "А что если бы я вот так шёл себе по улице, а потом бац - и оказался в каком-то круглом стеклянном здании, из которого никакого ходу нет? - спрашивал он себя, вместе с тем загадочно улыбаясь, словно в попытке пережить ни разу им не пережитое приключение - Я бы, наверное, тоже, как этот таракашка: сначала бы бегал-метался, а потом привык и стал бы всё изучать... ко всему ведь можно привыкнуть. А привыкать к чему-то необычному, наверное, очень интересно!"
Эрих смотрел и привыкал, привыкал и смотрел. Наконец, он решился и осторожно дотронулся до спинки насекомого, после чего быстро одёрнул руку назад. Таракан будто ничего не почувствовал, во всяком случае, остался стоять на месте без движения. Тогда Эрих, осмелев ещё больше, повторил своё касание. Таракан шевельнул усами и метнулся к каменной насыпи, где остановился и опять замер. Но мальчику, очевидно, и этого оказалось мало. Теперь, освоившись со своими чувствами, он вполне созрел для того, чтобы взять насекомое в руки. Осторожно, тремя пальцами - большим с одной стороны, указательным и средним с другой - он сначала слегка прижал таракана к земле, а затем ловко обхватил его бока и поднял. Пленник беспомощно задёргал лапками, но Эрих не испугался. Ему было немного противно, но панического страха больше не было. На его место пришёл восторг от осознания собственного бесстрашия и умения владеть собой. Эрих наслаждался происходящим, ведь он теперь не просто не боялся таракана - он преодолел страх, а потому был победителем, в том числе победителем над своими насмешливыми сверстниками, которые в отличие от него никогда ничего не преодолевали, а потому не знали, каково это. Они не боялись насекомых с младенчества, по некой врождённой данности, и никакой их личной заслуги в этой данности не было. Эрих же теперь знал, что он личность. Возможно, ему ещё не было известно само это слово, но зато он прекрасно чувствовал всю понятийную гамму, которая за этим словом скрывалась. Торжествовал он также и от того, что ему блестяще удалось осуществить задуманное: примирить свой страх и вместе с тем найти полезное применение бесполезной красоте. С тараканом в одной руке, Эрих другой достал из кармана свою шкатулку, кое-как открыл её носом и посадил в неё своего пленника. Новый приют оказался насекомому как раз впору. Оно не особо сопротивлялось, а, будучи накрытым крышечкой и вовсе успокоилось. Эрих торжественно присвистнул и напевая бравурный маршевый мотивчик побежал прочь из чужого сада.
За обедом Эрих поделился своей радостью с родителями. Те, хорошо зная страхи своего сына, немало удивились его победе, а потому похвалили и даже позволили пригласить на ужин любого из друзей. Мальчик был вне себя от восторга. Перед тем, как отправиться гулять, он ещё раз проведал своего таракана, чтобы лишний раз убедиться в своём уже отнюдь не иллюзорном бесстрашии.
К вечеру таракан умер. Эрих хотел похвастаться шкатулкой перед своим товарищем, а заодно показать ему "один маленький сюрприз". Но когда крышка была открыта, выяснилось, что насекомое не подаёт никаких признаков жизни. Оно не реагировало на прикосновения, не шевелило лапками и уж тем более никуда не стремилось. Смерть наступила где-то между обедом и ужином. Причиной её могла быль нехватка кислорода, голод, а, быть может, и банальная старость. Как бы там ни было, маленькому Эриху стало очень грустно. Он даже друга спровадил - настолько ему не хотелось ни играть, ни даже разговаривать. Смерть хоть и не вернула его страх, но зато вновь лишила шкатулку всякой практической пользы. Ловить нового таракана Эриху не хотелось - тот бы тоже умер - потому мальчик принял иное решение. Он спустился в сад, в густой аромат летних сумерек, и под седеющим небом, на котором едва наклюнулись первые звёздочки, выкопал аккуратную ямку, чтобы похоронить своего первого мертвеца, а заодно дать ставшей вновь бесполезной вещице последнее прижизненное применение.
- Не стала домиком - станешь гробиком" - шепнул Эрих шкатулке и обвёл пальцем большую букву "П" на её крышке.
Дмитрий Поплавский ©
На следующее утро Эрих захандрил. Он вдоль и поперёк изучил своё новоё приобретение, а потому совершенно к нему охладел, и теперь шкатулка виделась ему совершенно бесполезной, хотя и весьма красивой вещицей. Надо сказать, что прагматизм всегда брал в нём верх над чувством прекрасного. Случилось это и на сей раз. С точки зрения чистой эстетики Эриху очень хотелось оставить шкатулку у себя в комнате, но с младенчества наученный из всего извлекать только пользу, он свято уверовал в то, что бесполезным вещам есть место разве что в музее или в какой-нибудь очень дорогостоящей коллекции. Так он и брёл обратно на чердак, - скрепя, сердце, сжимая в руках свою шкатулку и едва не плача от бессилия, - скованный правилами порядка и здорового австрийского прагматизма. Возможно, Эрих в силу своего юного возраста слишком буквально воспринимал то, чему его учили с детства, но всегда послушный и готовый беспрекословно исполнять волю взрослых, он даже про себя не смел ослушаться этой бессловесной воли и поддаться личным эмоциям.
Впрочем, будучи далеко не глупым мальчиком, он всё же придумал, как оставить себе шкатулку и вместе с тем извлечь выгоду из её обладания. Не так давно, в соседнем доме, где раньше жили некие Майеры, расстрелянные во время войны, поселилась семья из Индии. Семья была большая, но тихая и вполне дружелюбная. Её глава, Атри Чаудхари, - смуглый дородный мужчина, из-за сильного акцента и странной манеры одеваться похожий на сказочного раджу, - держал через улицу фруктовую лавку, где торговал либо он сам, либо его дочь - скромная симпатичная девчушка, немногим старше самого Эриха. Дело процветало. Местные жители с большой охотой расхватывали яблоки, груши, апельсины, бананы и даже вовсе экзотические авокадо и манго, нисколько при этом не удивляясь такому фруктовому изобилию в послевоенном Линце. И всё было бы хорошо, если бы не одно весьма неприятное обстоятельство. Индийская экзотика привнесла в размеренный местный уклад не только яркие краски новой жизни, но и большущих, доселе невиданных, тараканов. Эти огромные чёрные твари во множестве были замечены у дома семьи Чаудхари; порой они выползали прямо из фруктовых ящиков, после чего разбегались по округе, провоцируя женские обмороки и привлекая внимание натуралистов. Вид у тараканов был настолько мерзкий, что даже автор этих строк содрогается от отвращения при одной о них мысли. Что же тогда говорить о маленьком Эрихе, который хоть и не был женщиной, всё же испытывал ужас настолько панический, что готов был бежать без оглядки при одном только упоминании об этих неприятных на вид, но по сути совершенно безобидных насекомых. Стоило кому-нибудь пошутить или показать Эриху спичечный коробок, в котором предположительно был таракан, мальчик тут же вскрикивал обращался в бегство - позорное, но в чём-то спасительное. И даже если коробок был пуст (а так случалось каждый раз) и Эрих это видел, он всё равно отказывался верить даже своим собственным глазам. Его воспалённый от страха мозг во всём предчувствовал какой-то подвох, а потому берёг своего хозяина от раннего помешательства, заставляя того гнать что есть мочи домой и надолго запираться в комнате.
Но в то утро, когда Эрих нёс свою красивую шкатулку обратно на чердак, ему в голову пришла одна мысль - настолько дикая, но в то же время изящная и смелая, что ему непременно захотелось воплотить её в жизнь. Через пару минут он уже стоял перед домом семьи Чаудхари, вернее, даже не стоял, а сидел на корточках, но вовсе не из страха быть замеченным на чужом участке. В густой некошеной траве некогда образцового Майеровского газона Эрих искал... таракана. Нет, он вовсе не сошёл с ума и не избавился за одну лишь ночь от главной фобии своей жизни, просто ему надоело убегать, надоело прятаться и всякий раз признавать своё поражение, навлекая на себя позорные насмешки сверстников. В сущности, дело было даже не в насмешках, а в искреннем непонимании и неприятии Эрихом самого себя - такого себя, который не имел страха только в своих мечтах, а на деле был всего лишь маленьким трусом, бегущим от какого-то насекомого.
Ждать пришлось недолго. В небольшой газонной проплешине на обожжённой солнцем гальке мелькнуло что-то чёрное. Боковое зрение (особенно хорошо развитое у людей боязливых) подсказало Эриху, что цель его поисков где-то совсем рядом. Правда, первый импульс едва не обратил его в бегство, но, стиснув зубы и совершив над собой неимоверное волевое усилие, мальчик не сдвинулся ни на дюйм, а лишь ещё ниже пригнулся в высокой траве чужого сада. "Не бойся, рохля!" - шепнул он сам себе, в то время как руки его тряслись от страха. Шурша одеждой, раздвигая перед собой ростинки, ростки и колоски бурьяна он медленно, гусиным шагом, двинулся в сторону, куда по его предположению ушёл таракан. Наконец, насекомое было обнаружено вновь. Эрих увидел его, когда добрался до следующего лысого "островка". На сей раз таракан никуда не бежал. Он взобрался на большой булыжник и обозревал с него окрестности, словно решал, куда ему двигаться дальше. Быть может, он просто загорал - благо, утреннее солнце начинало изрядно припекать. Не то от зачинавшейся июльской жары, не то от нервного напряжения Эрих сильно вспотел, но от цели своей не отступился. Неслышно достав из-за пазухи приготовленную заранее стеклянную крышку от маминой салатницы, он как следует прицелился, а затем резким решительным движением накрыл таракана. Насекомое заметалось и попыталось было улизнуть, но пробежав пару кругов вдоль стеклянного периметра, сдалось и, навострив свои длинные усы, снова замерло в выжидании. Тут-то Эрих и восторжествовал. Он, конечно, всё ещё боялся, да и вспотел пуще прежнего, но всё же ему, наконец, удалось почувствовать себя хозяином положения. Он словно поймал свой страх в ловушку и теперь был волен делать с ним всё, что заблагорассудится.
Сквозь стекло крышки таракан виделся уже не таким страшным. От него больше не хотелось бежать, напротив, - маленькому Эриху было интересно изучить его как можно более подробно и пристально. Подконтрольный страх - уже не страх, а объект исследования. Так вышло и с тараканом, который теперь сам, казалось, чего-то боялся, но по-прежнему не двигался с места. Большой и чёрный - не то африканский, не то индийский - гладкий, как жук, но в то же время гораздо противнее любого жука. Эрих неотрывно смотрел на своего инсект-антагониста, во всяком случае, заставлял себя смотреть. Правда, стоило таракану пошевелить усами, по телу мальчика тут же пробегала неприятная нервная дрожь, похожая одновременно на щекотку и слабый электрический разряд. Не стоит в подробностях описывать анатомические особенности насекомого - на то есть специальная литература с красочными иллюстрациями - стоит лишь отметить тот немаловажный факт, что чем дольше Эрих пытался приспособиться к своему страху, тем меньше он боялся. Прошло немало времени, прежде чем мальчик решил всё-таки убрать крышку и попробовать хотя бы кончиком пальца тронуть объект своего изучения. Предварительно - чтобы таракан не убежал, - он сделал вокруг ещё не снятой крышки довольно крутую насыпь из камушков. Получилась своеобразный Колизей с одним усатым гладиатором в центре, который, почувствовав приток воздуха откуда-то сверху, попытался было улизнуть, но, скользнув, по булыжнику импровизированной арены, опрокинулся навзничь. После ещё нескольких безуспешных попыток покинуть периметр, таракан успокоился и вновь замер в ожидании. Эрих тем временем уже успел настолько привыкнуть к внешности таракана, что уже не видел в ней ничего особо мерзкого и даже хоть сколько-нибудь отталкивающего. Он с подлинным мальчишеским азартом наблюдал за метаниями своего пленника, а порой даже пытался представить себе, что этот пленник чувствует. "А что если бы я вот так шёл себе по улице, а потом бац - и оказался в каком-то круглом стеклянном здании, из которого никакого ходу нет? - спрашивал он себя, вместе с тем загадочно улыбаясь, словно в попытке пережить ни разу им не пережитое приключение - Я бы, наверное, тоже, как этот таракашка: сначала бы бегал-метался, а потом привык и стал бы всё изучать... ко всему ведь можно привыкнуть. А привыкать к чему-то необычному, наверное, очень интересно!"
Эрих смотрел и привыкал, привыкал и смотрел. Наконец, он решился и осторожно дотронулся до спинки насекомого, после чего быстро одёрнул руку назад. Таракан будто ничего не почувствовал, во всяком случае, остался стоять на месте без движения. Тогда Эрих, осмелев ещё больше, повторил своё касание. Таракан шевельнул усами и метнулся к каменной насыпи, где остановился и опять замер. Но мальчику, очевидно, и этого оказалось мало. Теперь, освоившись со своими чувствами, он вполне созрел для того, чтобы взять насекомое в руки. Осторожно, тремя пальцами - большим с одной стороны, указательным и средним с другой - он сначала слегка прижал таракана к земле, а затем ловко обхватил его бока и поднял. Пленник беспомощно задёргал лапками, но Эрих не испугался. Ему было немного противно, но панического страха больше не было. На его место пришёл восторг от осознания собственного бесстрашия и умения владеть собой. Эрих наслаждался происходящим, ведь он теперь не просто не боялся таракана - он преодолел страх, а потому был победителем, в том числе победителем над своими насмешливыми сверстниками, которые в отличие от него никогда ничего не преодолевали, а потому не знали, каково это. Они не боялись насекомых с младенчества, по некой врождённой данности, и никакой их личной заслуги в этой данности не было. Эрих же теперь знал, что он личность. Возможно, ему ещё не было известно само это слово, но зато он прекрасно чувствовал всю понятийную гамму, которая за этим словом скрывалась. Торжествовал он также и от того, что ему блестяще удалось осуществить задуманное: примирить свой страх и вместе с тем найти полезное применение бесполезной красоте. С тараканом в одной руке, Эрих другой достал из кармана свою шкатулку, кое-как открыл её носом и посадил в неё своего пленника. Новый приют оказался насекомому как раз впору. Оно не особо сопротивлялось, а, будучи накрытым крышечкой и вовсе успокоилось. Эрих торжественно присвистнул и напевая бравурный маршевый мотивчик побежал прочь из чужого сада.
За обедом Эрих поделился своей радостью с родителями. Те, хорошо зная страхи своего сына, немало удивились его победе, а потому похвалили и даже позволили пригласить на ужин любого из друзей. Мальчик был вне себя от восторга. Перед тем, как отправиться гулять, он ещё раз проведал своего таракана, чтобы лишний раз убедиться в своём уже отнюдь не иллюзорном бесстрашии.
К вечеру таракан умер. Эрих хотел похвастаться шкатулкой перед своим товарищем, а заодно показать ему "один маленький сюрприз". Но когда крышка была открыта, выяснилось, что насекомое не подаёт никаких признаков жизни. Оно не реагировало на прикосновения, не шевелило лапками и уж тем более никуда не стремилось. Смерть наступила где-то между обедом и ужином. Причиной её могла быль нехватка кислорода, голод, а, быть может, и банальная старость. Как бы там ни было, маленькому Эриху стало очень грустно. Он даже друга спровадил - настолько ему не хотелось ни играть, ни даже разговаривать. Смерть хоть и не вернула его страх, но зато вновь лишила шкатулку всякой практической пользы. Ловить нового таракана Эриху не хотелось - тот бы тоже умер - потому мальчик принял иное решение. Он спустился в сад, в густой аромат летних сумерек, и под седеющим небом, на котором едва наклюнулись первые звёздочки, выкопал аккуратную ямку, чтобы похоронить своего первого мертвеца, а заодно дать ставшей вновь бесполезной вещице последнее прижизненное применение.
- Не стала домиком - станешь гробиком" - шепнул Эрих шкатулке и обвёл пальцем большую букву "П" на её крышке.
Дмитрий Поплавский ©