Однажды ко мне в гости приехала университетская подруга и захотела культуры.
У меня маленькая холостяцкая квартира, разбросанные (дырявые) носки и полный жесткий диск банальной порнухи, так что за культурой мы поперлись в театр. «Театр Луны».
Сначала все казалось вполне приличным: надушенные старушки, духовные девы с экибаной в волосах, чьи-то восковые мужья в приклеенных костюмах и даже несколько молчаливых детей с хирургически удаленными связками. Публика возбужденно потела, дышала друг другом и тихонько урчала голодным до искусства желудком. Давали «Рококо».
Что над нами издеваются, я понял еще на 20й минуте. Сходное чувство возникало у меня только однажды на премьере фон Триеровского «Догвиля», но тогда я оценил юмор - то был блистательный сарказм и даже вынужденное участие в фарсе приятно щекотало достоинство, принося стыдливую жгучую радость. Но увиденное на сцене «Луны» оказалось откровенной порнографией, Содомом и Гоморрой (в плохом смысле фразы) и просто ерундой. Освобожденные от сценарных условностей актеры кривлялись как могли: тут были и маразм маститых, и инфантильный канкан молодых. Связанного сюжета не предполагалось, поэтому нафталиновый набор гэгов можно было тасовать как попало, подразумевая экспромт. Отсутствие мыслей и идей компенсировалось богатым реквизитом, от избытка которого рябило в глазах и недавно съеденная пища просилась наружу. Будто у нас на глазах взорвали платяной шкаф немыслимых размеров, и счастливая моль, танцуя, растаскивает вкусные тряпки.
Я стал тихонько зудеть, что это невыносимо и мы опоздаем в вечерний магазин за творожными булками, но подруга была непреклонна - искусство важнее ватрушек и пора, в конце концов, развивать терпение к прекрасному. Несмотря ни на что.
Ко второму акту я, наверное, выполнил нормативы КМС по упражнениям Кегеля и сосчитал все впереди сидящие головы слева направо и обратно с примерно одинаковым результатом. Буря не унималась. Было можно подумать, что вся многочисленная труппа собралась за кулисами, снова и снова выпуская отряды. На смену буратинам выходили мальвины, декольте чередовались с подтяжками на круглых заслуженных мамонах, плотоядские шутки оттенялись свечами и рясами, и только кот Бегемот почему-то прятался в гримерке, не удостаивая вниманием этот шабаш.
Тут заерзала и подруга. Перспектива остаться без сладкого к чаю становилась угрожающе явной, проклятый катарсис все не приходил, хотя глаза и уши щипало уже давно.
- Давай просто уйдем, просто встанем и выскользнем из этой камеры пыток - никто и не заметит, - твердил я как мантру.
- Но разве можно? - вздохнула подруга, - досидим до Конца; и обреченно добавила - ждать уж недолго…
Мне удалось вытолкнуть ее из зала только на терминальной фазе аплодисментов. Кое-как нацепив польта, окультуренные под завязку, мы бежали по ночным московским улицам к метро, все еще надеясь заесть «Рококо» лежалой сдобой.
На одном из поворотов она вдруг резко остановилась, посмотрела мне прямо в глаза и сказала уверенно и твердо: «Все! Теперь только классика! Больше никаких экспериментов. Никогда».
P.S.
Правда, потом она вышла замуж. Ха!