Андрей Тимченов
Так холодно, что антенна примерзла к небу.
Пустота головы сошлась с пустотой пейзажа.
Кажется, что я никогда здесь не был
и не пытался даже.
Улица эта вне моего участья.
Окна горят, как на другой планете.
Что же я делаю здесь,
для какого счастья
меня обнимает ветер?
Пачка «Луча» по три пятьдесят в киоске.
Из зажигалки пламя извлечь пытаясь,
я понимаю, что дрогнут уже не кости,
а мысли,
не растворяясь.
Тело мое отсутствуют все же.
Тенью
скользит в пустоте сквозь пустоту прохожих.
И небо в меня, подобно хищным растеньям,
пускает корни под кожу.
Что же я делаю здесь, на ветру пустынном,
на бесплодном клочке земли, на краю иллюзий?
И зачем мне жизнь нужна бесконечно длинной,
когда можно стянуть ее в краткий узел?
***
Ад либитум
Коралл с очень развитым известковым скелетом -
формула жизни, увлечённая спортом -
производит смотр небытия, что в плену семилетнем
у Калипсо произвело человека в реторте!
Из колонии однородных примитивных организмов,
составляющих пути Одиссея к свободе,
был вызван к жизни
охотничий инстинкт в ветхозаветном Нимроде!
Тихо! Тихо!
Здесь тебе не вокзал.
Я и так с трудом этот музей надыбал.
Вот в этом зале у меня спрятан стакан,
вместо меня помещён на дыбу!
Видишь, бабочка из рода нимфанид,
бабочка траурница,
она похожа на букву, составляющую шрифт
записок Мальте Лауридса!
Это, конечно, образ восходящий,
но как часто, размноженный в сознании нации,
он становится аспектом руководящим
для тел, что подвержены гравитации!
Их история дана в точках и тире
потока самодостаточных в себе отрезков!
Один из них я, сижу на трубе
в образе буквы из алфавита еврейского!
Да-да, я хорошо усвоил законы игры!
Приплюснутый небосводом к земной поверхности,
двигаюсь осторожно, чтобы не заполучить дыры
от пули, летящей из неизвестности!
Постой! Это чья рука?
Прочти, там текст!
Это длань Моисея наверняка,
она как трава и лес!
Я думал, что здесь умирают,
в этом странном изгибе стремительном русла
очертания моей грусти
в каждом камне упавшем, как в колоколе, повторяет!
В каждом камне упавшем
я, блуждая, себя находил.
И когда оглянулся - кедр, огромный, как башня,
окружённый подлеском на косогор выходил!
Кузнечик с лицом Христа,
скажи, как попал ты на эту навозную кучу
читать с кровохлёбки листа
нотную грамоту распятых уключин!
Перед неумолимостью объектива
булавками пришпилены насекомые!
И фотограф не отпустил меня
с последней страницы пособия по истории!
Там радужных крыльев прозрачная кисея -
движенья утончены надломом!
И глаза Магдалины над тёмным ликом скользят,
словно две чайки над океаном огромным!
Отражённый витринами вдоль шоссе,
я размножился в монологе, записанном на кассету,
где говорится, как в непостижимо уклончивой русской душе
живётся версету!
И ещё о том, что не заигрывай со смертью приятель,
у неё восьмиглазая фишка
и надёжно бронирован её кабель,
протянутый из пятикнижия!
Лучше, когда на рассвете
кузнечик коснётся ладони твоей,
ничего не ответь ему,
не делай больней!
И без того жук навозный, фотограф,
под чёрным панцирем поджидает события,
он тысячи метров плёнки угробил,
чтоб ни одной слезы мимо не вытекло!
А за день до этого, до всего, что со мной случится,
перестанет вращаться планета,
на глобусе лопнет спица!
В головокружительной пустоте
словно чей-то голос душа услышит:
Я хотел полюбить людей,
но ничего не вышло!
Если взять за основу реторты
стекло ноосферы, окружающей землю,
то мы, которые
выведены в качестве экспонатов музейных,
находимся в зависимости от простора!
Мы, симиты, обагрённые лукавым умом,
хамиты, отягчённые нечистой совестью,
с чванливыми иафетлянами,
мы все не знаем, куда идём
пёстрой крикливой толпой
с заключённой в нас невесомостью!
Которая, как пузырёк, держит нас на плаву,
пока космический человек Паньгу позволяет это...
Но стекло ноосферы тончает на каждом углу
и реторта вот-вот лопнет от жаркого света!
1996 февраль
Пустота головы сошлась с пустотой пейзажа.
Кажется, что я никогда здесь не был
и не пытался даже.
Улица эта вне моего участья.
Окна горят, как на другой планете.
Что же я делаю здесь,
для какого счастья
меня обнимает ветер?
Пачка «Луча» по три пятьдесят в киоске.
Из зажигалки пламя извлечь пытаясь,
я понимаю, что дрогнут уже не кости,
а мысли,
не растворяясь.
Тело мое отсутствуют все же.
Тенью
скользит в пустоте сквозь пустоту прохожих.
И небо в меня, подобно хищным растеньям,
пускает корни под кожу.
Что же я делаю здесь, на ветру пустынном,
на бесплодном клочке земли, на краю иллюзий?
И зачем мне жизнь нужна бесконечно длинной,
когда можно стянуть ее в краткий узел?
***
Ад либитум
Коралл с очень развитым известковым скелетом -
формула жизни, увлечённая спортом -
производит смотр небытия, что в плену семилетнем
у Калипсо произвело человека в реторте!
Из колонии однородных примитивных организмов,
составляющих пути Одиссея к свободе,
был вызван к жизни
охотничий инстинкт в ветхозаветном Нимроде!
Тихо! Тихо!
Здесь тебе не вокзал.
Я и так с трудом этот музей надыбал.
Вот в этом зале у меня спрятан стакан,
вместо меня помещён на дыбу!
Видишь, бабочка из рода нимфанид,
бабочка траурница,
она похожа на букву, составляющую шрифт
записок Мальте Лауридса!
Это, конечно, образ восходящий,
но как часто, размноженный в сознании нации,
он становится аспектом руководящим
для тел, что подвержены гравитации!
Их история дана в точках и тире
потока самодостаточных в себе отрезков!
Один из них я, сижу на трубе
в образе буквы из алфавита еврейского!
Да-да, я хорошо усвоил законы игры!
Приплюснутый небосводом к земной поверхности,
двигаюсь осторожно, чтобы не заполучить дыры
от пули, летящей из неизвестности!
Постой! Это чья рука?
Прочти, там текст!
Это длань Моисея наверняка,
она как трава и лес!
Я думал, что здесь умирают,
в этом странном изгибе стремительном русла
очертания моей грусти
в каждом камне упавшем, как в колоколе, повторяет!
В каждом камне упавшем
я, блуждая, себя находил.
И когда оглянулся - кедр, огромный, как башня,
окружённый подлеском на косогор выходил!
Кузнечик с лицом Христа,
скажи, как попал ты на эту навозную кучу
читать с кровохлёбки листа
нотную грамоту распятых уключин!
Перед неумолимостью объектива
булавками пришпилены насекомые!
И фотограф не отпустил меня
с последней страницы пособия по истории!
Там радужных крыльев прозрачная кисея -
движенья утончены надломом!
И глаза Магдалины над тёмным ликом скользят,
словно две чайки над океаном огромным!
Отражённый витринами вдоль шоссе,
я размножился в монологе, записанном на кассету,
где говорится, как в непостижимо уклончивой русской душе
живётся версету!
И ещё о том, что не заигрывай со смертью приятель,
у неё восьмиглазая фишка
и надёжно бронирован её кабель,
протянутый из пятикнижия!
Лучше, когда на рассвете
кузнечик коснётся ладони твоей,
ничего не ответь ему,
не делай больней!
И без того жук навозный, фотограф,
под чёрным панцирем поджидает события,
он тысячи метров плёнки угробил,
чтоб ни одной слезы мимо не вытекло!
А за день до этого, до всего, что со мной случится,
перестанет вращаться планета,
на глобусе лопнет спица!
В головокружительной пустоте
словно чей-то голос душа услышит:
Я хотел полюбить людей,
но ничего не вышло!
Если взять за основу реторты
стекло ноосферы, окружающей землю,
то мы, которые
выведены в качестве экспонатов музейных,
находимся в зависимости от простора!
Мы, симиты, обагрённые лукавым умом,
хамиты, отягчённые нечистой совестью,
с чванливыми иафетлянами,
мы все не знаем, куда идём
пёстрой крикливой толпой
с заключённой в нас невесомостью!
Которая, как пузырёк, держит нас на плаву,
пока космический человек Паньгу позволяет это...
Но стекло ноосферы тончает на каждом углу
и реторта вот-вот лопнет от жаркого света!
1996 февраль