Апостасия
© Катя Март, 2011
Пока горячие потоки медленно обрисовывали контуры моего тела, я наблюдала, как вода меняет цвет из призрачно-серой в грязно-зеленую. Наконец шум воды мне надоел. Завернувшись в халат, я обнаружила, что кран протекает. Я до упора повернула механизмы и даже раскрутила-вкрутила ногтем винтик на душевом аппарате. Не помогло. Кран тихо плакал: кап-кап… Я сняла душ и придумала, будто звоню в сантех службу. Душ был похож на старый телефонный аппарата с трубкой на пружинке, только трубка была горячая, и мне пришлось вытереть ее уголком полотенца. Я ждала, когда на другом конце провода возьмут трубку, но слышала только далекое «кап-кап». Игра быстро наскучила.
Я открыла дверь и с удовольствием почувствовала прохладный воздух. Из ванной валили клубы пара. Идти до комнаты было далеко, и, прикинув, я даже боялась предположить, дойду ли я до ближайшей стены. Но я решила рискнуть.
Я скользила ногами по паркету, пока вокруг мирно резвились жирафики. Я попыталась погладить одного по чешуйчатому рыльцу, но он возмущенно заревел. Видимо я отвлекала его от забавной игры: он вместе с двумя другими рогатыми созданиями пинал худыми ножками желтый шарик, который они скомкали из обрывков моих фотообоев. Что удивительно, они наступали только на черные квадратики на полу, в тех местах, где была вымощена шахматная мозаика.На одной из таких шашечек лежала пустая банка из-под меда. Один из жирафов неудачно поскользнулся и упал прямо в эту банку. Двое других сразу подскочили к нему, оставив в покое шарик. Они подцепили края банки длинными пальцами лап и взлетели в воздух, но видимо она была тяжелее. Банка с грохотом бесследно разбилась.
По мере того, как я приближалась к комнате, становилось тяжело дышать. Наверное, в воздухе было слишком много вешалок. Они дразнили и бросались в лицо. Я постоянно терла кулачками глаза, но в них лишь расплывались цветные пятна, как лужицы бензина.
В прихожей висело зеркало, а под ним чернело несколько мышиных норок. Я пыталась посмотреть свое отражение, но оно с лошадиной грацией перескочило на потолок, а оттуда на другую стенку. Я успела только заметить, что неровно наложила макияж: левый глаз был совсем ненакрашен. Зеркало еще немного погарцевало по потолку и вернулось к норкам. К тому времени я почти дошла до комнаты.
Идти было тяжело, словно я шла по глубокой песочнице босиком. Одними кончиками пальцев я схватилась за дверной косяк и с усилием подтянула тело к порогу комнаты. Позади осталось ощущение моря. Оно ласково шумело и било в нос запахом хлорки и раздавленных ракушек. Я недоуменно обернулась: ни пенных волн, ни прибрежного песка, только запах хлорки. Но это точно было море, очень далеко, но было.
Мне дико осточертел коридор, и я захлопнуладверь, оказавшись внутри собственной комнаты.
Все было немножко ново.
Во-первых, диван располагался не так как обычно. Я было подумала, что это животное (виной тому подушки, напоминающие верблюжий горб), но осознав очевидность и обыденность этого предмета мебели судовольствием упала на подушки.
Во-вторых, по углам что-то шевелилось и шуршало.Ничего страшного, подумала я, правда плинтус потрескается и провода повредит. Там должно быть два провода: телефон и интернет. Они обнимаются друг с другом и легонько потрескивают голубыми зарядами…
-Все мечтаешь? - услышала я бархатный мужской голос.
Отрывать голову от подушек я не собиралась и ограничилась молчанием.
-Сколько тебя помню, ты все мечтаешь. Лежишь здесь и мечтаешь. Сидишь там - и тоже мечтаешь (он, наверное, говорил про письменный стол).
Я молчала и прислушивалась. Звук, который достиг моего уха, напоминал шорох тканевого ворса по полу. Я не могла ошибиться: это был Миша.
Сейчас он был приблизительно моего роста, даже повыше. Миша склонился надо мной и участливо погладил лапой по лбу. Его подарили мне на шестнадцатилетие, и я никогда ни с кем не соглашалась делить эту игрушку: я возила его в дальние страны,на отдых, брала в гости к друзьям, когда знала, что останусь на ночь. Я отказывала двоюродному брату играть с ним, потому что знала, что это игрушка не для ребенка. Он проводил в моих объятьях ночи напролет, впитавший запах шампуняс моих волос. В его рыжих лапах исчезали мои слезы, упреки и проклятия бывшим друзьям. Он так бережно нес все мои тайны, что стал единственным близким мне существом.
Вот сейчас он склонился надо мной, и в пустых стеклянных глазах я видела напуганного рыжего юношу. Миша молчал, как было бы положено обычной мягкой игрушке, но я поняла, что он ждал, пока я пойму, что этот юноша - я. Тогда он мягко поцеловал меня, но не в губы, как любовник, и не в щеку, как друг детства, и не в лоб, как отцы. Нет, я сама не разобрала этого поцелуя, он коснулся губами худых скул, чуть ближе к вискам,отдающим запахом ржавой воды.
Я открыла глаза. Миши не было, только по углам продолжалась возня. Померещилось,подумала я, но тотчас услышала шум на кухне: он готовил с вечера завтрак. Утром я должна буду найти в микроволновке холодный омлет.
Ах да, утра не будет.
На потолке изогнулась люстра. Восемь длинных лап с лампочками на концах потянулись и поползли по потолку. Люстра стала похожа на механического паука. Она нависла надо мной и делала робкие попытки дотянуться до моих пяток.
Комната вообще жила своей жизнью. Возня по углам была ребячеством! В книжном шкафу перебранивались четверостишиями биографии Маяковского и Есенина (первый чувствовал себя увереннее), учебник алгебры пририсовывал моим изображениям в семейном фотоальбоме усы и рожки, а все собрание сочинений Стругацких насиловало страницы учебника физики, делая в нем пометки, замазывая номера страниц и выгрызая рисунки опытов.
Одна только икона, в углу комнаты, оставалась неподвижна, и даже излучала небольшой ареол света.Бог есть, подумала я, он есть, и поэтому мы все сегодня умрем! Грешники, вторили мне «Мастер и Маргарита», несчастный поэт!Фу ты черт! Свободен! Свободен! Он ждет тебя!
Я бы совершенно точно провалилась в забытье,если б не удары грома за окном, они оторвали меня от дивана и перенесли весь этот бред к панораме окна. Так одна за другой в него взметнулись несколько красных вспышек, потом желтых, зеленых, и тех цветов, названия которых я не могла вспомнить. Я засмеялась, чувствуя, как земля уходит из-под ног, и забормотала хриплым голосом: прости меня и как можно скорее забудь…я тебя покидаю навек…я розы люблю…розы…
*
-Господи, что ты здесь устроила?
Нет, это не Миша, не Маргарита и не люстра.
-Соседей снизу залила, книги раскидала, ванну затопила.
Сквозь невыносимую головную боль я слышала далекий женский голос.
-И скажи мне на милость, как ты передвинула в квартире всю мебель? И зеркало тоже.
Возня на кухне. Тот же совсем далекий голос:
-Боже. Это что - коньяк? Или виски? Или все-таки коньяк? У тебя хлеб заплесневел и помидоры протухли. А в кладовке ты просыпала килограмм муки.
Я издала слабый стон, сигнал быстро нарастающей боли в голове.
-Ты вообще где? ...А…здесь…
Дверь открылась. В дальнейшем мой мозг втечение десяти минут переваривал километры дикого смеха.
-Настя, прекрати…- умоляла я, затыкая уши, но она тыкала мне в колени кулаками, надрываясь слезами от смеха.
-Настя, я тебя ненавижу… - не помогало даже- Лучше найди мне в аптечке анальгин…Хватит ржать, иди за анальгином…
Наконец она просмеялась, а я приобрела полувертикальное положение и вцепилась пальцами в волосы.
-А почему у тебя один глаз накрашен, а другой нет? - удивилась она и опять залилась смехом.
Я встала на ноги и пошла на кухню, чтобы не видеть, как она поднимает разбросанные книги.
-А пожрать чего-нибудь есть? - крикнула я с кухни.
-В холодильнике точно нет. Хотя, поищи.
Я осмотрела холодильник и морозилку. Вот куда я не добралась вчера вечером! Я достала пачку замороженных сосисок, соскребла вилкой снег и уже хотела положить одну в микроволновку…
-Насть, а как же конец света?- крикнула я.
-А черт его знает. Перепутали, наверное, они со своим календарем.
За окном 22 декабря 2012 года.
В микроволновке холодный омлет.
Пока горячие потоки медленно обрисовывали контуры моего тела, я наблюдала, как вода меняет цвет из призрачно-серой в грязно-зеленую. Наконец шум воды мне надоел. Завернувшись в халат, я обнаружила, что кран протекает. Я до упора повернула механизмы и даже раскрутила-вкрутила ногтем винтик на душевом аппарате. Не помогло. Кран тихо плакал: кап-кап… Я сняла душ и придумала, будто звоню в сантех службу. Душ был похож на старый телефонный аппарата с трубкой на пружинке, только трубка была горячая, и мне пришлось вытереть ее уголком полотенца. Я ждала, когда на другом конце провода возьмут трубку, но слышала только далекое «кап-кап». Игра быстро наскучила.
Я открыла дверь и с удовольствием почувствовала прохладный воздух. Из ванной валили клубы пара. Идти до комнаты было далеко, и, прикинув, я даже боялась предположить, дойду ли я до ближайшей стены. Но я решила рискнуть.
Я скользила ногами по паркету, пока вокруг мирно резвились жирафики. Я попыталась погладить одного по чешуйчатому рыльцу, но он возмущенно заревел. Видимо я отвлекала его от забавной игры: он вместе с двумя другими рогатыми созданиями пинал худыми ножками желтый шарик, который они скомкали из обрывков моих фотообоев. Что удивительно, они наступали только на черные квадратики на полу, в тех местах, где была вымощена шахматная мозаика.На одной из таких шашечек лежала пустая банка из-под меда. Один из жирафов неудачно поскользнулся и упал прямо в эту банку. Двое других сразу подскочили к нему, оставив в покое шарик. Они подцепили края банки длинными пальцами лап и взлетели в воздух, но видимо она была тяжелее. Банка с грохотом бесследно разбилась.
По мере того, как я приближалась к комнате, становилось тяжело дышать. Наверное, в воздухе было слишком много вешалок. Они дразнили и бросались в лицо. Я постоянно терла кулачками глаза, но в них лишь расплывались цветные пятна, как лужицы бензина.
В прихожей висело зеркало, а под ним чернело несколько мышиных норок. Я пыталась посмотреть свое отражение, но оно с лошадиной грацией перескочило на потолок, а оттуда на другую стенку. Я успела только заметить, что неровно наложила макияж: левый глаз был совсем ненакрашен. Зеркало еще немного погарцевало по потолку и вернулось к норкам. К тому времени я почти дошла до комнаты.
Идти было тяжело, словно я шла по глубокой песочнице босиком. Одними кончиками пальцев я схватилась за дверной косяк и с усилием подтянула тело к порогу комнаты. Позади осталось ощущение моря. Оно ласково шумело и било в нос запахом хлорки и раздавленных ракушек. Я недоуменно обернулась: ни пенных волн, ни прибрежного песка, только запах хлорки. Но это точно было море, очень далеко, но было.
Мне дико осточертел коридор, и я захлопнуладверь, оказавшись внутри собственной комнаты.
Все было немножко ново.
Во-первых, диван располагался не так как обычно. Я было подумала, что это животное (виной тому подушки, напоминающие верблюжий горб), но осознав очевидность и обыденность этого предмета мебели судовольствием упала на подушки.
Во-вторых, по углам что-то шевелилось и шуршало.Ничего страшного, подумала я, правда плинтус потрескается и провода повредит. Там должно быть два провода: телефон и интернет. Они обнимаются друг с другом и легонько потрескивают голубыми зарядами…
-Все мечтаешь? - услышала я бархатный мужской голос.
Отрывать голову от подушек я не собиралась и ограничилась молчанием.
-Сколько тебя помню, ты все мечтаешь. Лежишь здесь и мечтаешь. Сидишь там - и тоже мечтаешь (он, наверное, говорил про письменный стол).
Я молчала и прислушивалась. Звук, который достиг моего уха, напоминал шорох тканевого ворса по полу. Я не могла ошибиться: это был Миша.
Сейчас он был приблизительно моего роста, даже повыше. Миша склонился надо мной и участливо погладил лапой по лбу. Его подарили мне на шестнадцатилетие, и я никогда ни с кем не соглашалась делить эту игрушку: я возила его в дальние страны,на отдых, брала в гости к друзьям, когда знала, что останусь на ночь. Я отказывала двоюродному брату играть с ним, потому что знала, что это игрушка не для ребенка. Он проводил в моих объятьях ночи напролет, впитавший запах шампуняс моих волос. В его рыжих лапах исчезали мои слезы, упреки и проклятия бывшим друзьям. Он так бережно нес все мои тайны, что стал единственным близким мне существом.
Вот сейчас он склонился надо мной, и в пустых стеклянных глазах я видела напуганного рыжего юношу. Миша молчал, как было бы положено обычной мягкой игрушке, но я поняла, что он ждал, пока я пойму, что этот юноша - я. Тогда он мягко поцеловал меня, но не в губы, как любовник, и не в щеку, как друг детства, и не в лоб, как отцы. Нет, я сама не разобрала этого поцелуя, он коснулся губами худых скул, чуть ближе к вискам,отдающим запахом ржавой воды.
Я открыла глаза. Миши не было, только по углам продолжалась возня. Померещилось,подумала я, но тотчас услышала шум на кухне: он готовил с вечера завтрак. Утром я должна буду найти в микроволновке холодный омлет.
Ах да, утра не будет.
На потолке изогнулась люстра. Восемь длинных лап с лампочками на концах потянулись и поползли по потолку. Люстра стала похожа на механического паука. Она нависла надо мной и делала робкие попытки дотянуться до моих пяток.
Комната вообще жила своей жизнью. Возня по углам была ребячеством! В книжном шкафу перебранивались четверостишиями биографии Маяковского и Есенина (первый чувствовал себя увереннее), учебник алгебры пририсовывал моим изображениям в семейном фотоальбоме усы и рожки, а все собрание сочинений Стругацких насиловало страницы учебника физики, делая в нем пометки, замазывая номера страниц и выгрызая рисунки опытов.
Одна только икона, в углу комнаты, оставалась неподвижна, и даже излучала небольшой ареол света.Бог есть, подумала я, он есть, и поэтому мы все сегодня умрем! Грешники, вторили мне «Мастер и Маргарита», несчастный поэт!Фу ты черт! Свободен! Свободен! Он ждет тебя!
Я бы совершенно точно провалилась в забытье,если б не удары грома за окном, они оторвали меня от дивана и перенесли весь этот бред к панораме окна. Так одна за другой в него взметнулись несколько красных вспышек, потом желтых, зеленых, и тех цветов, названия которых я не могла вспомнить. Я засмеялась, чувствуя, как земля уходит из-под ног, и забормотала хриплым голосом: прости меня и как можно скорее забудь…я тебя покидаю навек…я розы люблю…розы…
*
-Господи, что ты здесь устроила?
Нет, это не Миша, не Маргарита и не люстра.
-Соседей снизу залила, книги раскидала, ванну затопила.
Сквозь невыносимую головную боль я слышала далекий женский голос.
-И скажи мне на милость, как ты передвинула в квартире всю мебель? И зеркало тоже.
Возня на кухне. Тот же совсем далекий голос:
-Боже. Это что - коньяк? Или виски? Или все-таки коньяк? У тебя хлеб заплесневел и помидоры протухли. А в кладовке ты просыпала килограмм муки.
Я издала слабый стон, сигнал быстро нарастающей боли в голове.
-Ты вообще где? ...А…здесь…
Дверь открылась. В дальнейшем мой мозг втечение десяти минут переваривал километры дикого смеха.
-Настя, прекрати…- умоляла я, затыкая уши, но она тыкала мне в колени кулаками, надрываясь слезами от смеха.
-Настя, я тебя ненавижу… - не помогало даже- Лучше найди мне в аптечке анальгин…Хватит ржать, иди за анальгином…
Наконец она просмеялась, а я приобрела полувертикальное положение и вцепилась пальцами в волосы.
-А почему у тебя один глаз накрашен, а другой нет? - удивилась она и опять залилась смехом.
Я встала на ноги и пошла на кухню, чтобы не видеть, как она поднимает разбросанные книги.
-А пожрать чего-нибудь есть? - крикнула я с кухни.
-В холодильнике точно нет. Хотя, поищи.
Я осмотрела холодильник и морозилку. Вот куда я не добралась вчера вечером! Я достала пачку замороженных сосисок, соскребла вилкой снег и уже хотела положить одну в микроволновку…
-Насть, а как же конец света?- крикнула я.
-А черт его знает. Перепутали, наверное, они со своим календарем.
За окном 22 декабря 2012 года.
В микроволновке холодный омлет.