Тоска по отцу. Или снова о конфликте мужской идентичности.
Оригинал взят у ameli39 в Тоска по отцу. Или снова о конфликте мужской идентичности.
Если отец мальчика по каким либо причинам не выполняет свою инициирующую роль, а мать ( как следствие) становится поглощающей и тормозит процесс формирования мужской идентичности мальчика, то мальчик постоянно живёт с бессознательным страхом быть женщиной. Этот страх будет предопределять компенсирующее поведение, которое будет выражаться в том, что мужчина будет всеми возможными способами доказывать всем вокруг и самому себе, в первую очередь, что он не маменькин сыночек. Повторю: за этим скрывается очень сильный страх быть женщиной.
В этом же случае, в бессознательном мужчины скрывается глубокая, не осознаваемая тоска по отцу. Тоска не только по общению с отцом, но и по наставничеству со стороны отца. Тоска по тому, что можно назвать инициирующая роль отца: помощь и поддержка отца в инициирующем процессе перехода от мальчика к мужчине.
Глубинная тоска по отцу и такой же глубинный страх быть женщиной приводит к тому, что" такие мужчины, защищающие свою маскулинность, часто демонстрируют поведенческий паттерн Дон-Жуана, изыскивая в себе и выставляя напоказ свою мужественность в отношениях с женщинами: например, с каким количеством разных женщин они могут вступать в сексуальный контакт. "
Интересный клиентский случай, который иллюстрирует этот тип конфликта мужской идентичности и глубинную тоску по отцу, описывает юнгианский аналитик Уоррен Штейнберг:
"Мужчина, которого я условно назову Роберт, пришел на анализ, так как испытывал потребность в том, чтобы властвовать над женщиной. В дополнение к навязчивым, связанным с мастурбацией, фантазиям о "все-доступной" женщине, он увлекался садомазохистским сексом. Любое самоутверждение женщины угрожало его представлению о себе как о мужчине, и он отвечал на него яростью и установлением контроля. Однако его первое и главное намерение заключалось не в том, чтобы причинить женщине боль, а только заставить ее признать его силу и мужество.
Вскоре после рождения Роберта его отец оставил семью, уйдя на вторую мировую войну. Его будущие родители решили вступить в брак и иметь ребенка, после того как жених и будущий отец Роберта узнал, что будет призван в армию. Ребенок должен был стать напоминанием жене об отсутствующем муже, пока тот отсутствовал. Мать, надеявшаяся, что у нее будет спокойная дочка, которая разделит с ней ее одиночество, настойчиво называла родившегося сына Робертой.
Отец Роберта вернулся с войны целым и невредимым, когда сыну было четыре года. Будучи пассивным мужчиной, над которым жена легко брала верх, отец мальчика старался проводить дома как можно меньше времени. Брак отца и матери нельзя было назвать успешным, и когда Роберту исполнилось восемь лет, родители развелись. Мама Роберта искала спасение от ощущения покинутости и одиночества в своем сыне. Она постоянно пресекала любую попытку, направленную на отделение Роберта и развитие в нем мужского начала, не позволяя ему играть в мяч или бегать с мальчишками по улице. Вместо этого она требовала, чтобы он тихо играл в доме или помогал ей по хозяйству.
Учась в 5-ом классе, Роберт пропустил "по болезни" так много занятий, что школьная администрация попросила маму вместе с сыном встретиться со школьным психологом. Стало ясно, что Роберт отсутствовал в школе, когда у него начиналось легкое недомогание, значение которого мама преувеличивала. Под предлогом выздоровления Роберт должен был оставаться дома. Постепенно у мальчика развилось убеждение, что он является чужим в грубом мире школы и нуждается в постоянной заботе матери. Он обвинял вредных учителей, задиристых хулиганов и хроническое нездоровье, будто это были сказочные злодеи.
Достигнув подросткового возраста, Роберт восстал против попыток матери доминировать над ним. Несмотря на ее старания развить в нем чувствительность и интроверсию, вследствие гиперкомпенсации он заставлял себя становиться экстравертированным и атлетичным. Им овладела одна страсть: стать настоящим мужчиной. У него случались переломы конечностей, он приобрел многочисленные шрамы во время занятий спортом, но так и не добился достаточного мастерства. Уже будучи взрослым он испортил свое здоровье, рискнув отправиться в экспедицию в бразильские джунгли; он научился прыгать с парашютом и занимался дельтапланеризмом. Он снискал себе славу покорителя женщин, которых покидал без малейшего сожаления. Любое проявление эмоций быстро подавлялось в страхе перед потерей неустойчивой мужской идентичности. Защищаясь от подавляющего воздействия матери, он превратился в карикатуру на мужчину.
Терапия Роберта началась с того, что он стал с гордостью перечислять свои сексуальные победы, ожидая вызвать мое восхищение. Ситуации, в которые он попадал, были особенно острыми, если он не чувствовал себя в безопасности, сталкиваясь с самоутверждением женщины, или же переживая "женские" чувства нежности и близости. В фантазии Роберта я восхищался его доминирующим положением и ценил и уважал его жесткую маскулинность и в чем-то завидовал одержанным им победам и той властью над женщинами, которую он имел.
В этот период у меня на Роберта возникали разные реакции контрпереноса. Я чувствовал в себе желание научить его правильному отношению к женщине, а также образовать его в области отношений между мужчиной и женщиной. Однажды я действительно высказался на эту тему и предложил ему на равных пообщаться с какой-нибудь конкретной женщиной. На мое замечание он ответил тирадой, что такое отношение является проявлением слабости и что женщины совершают нечто наподобие кастрации над слабыми мужчинами. В другой раз я идентифицировался с проекцией его отца и чувствовал, что потерял свое мужество, однажды мне даже пришло в голову, а не следует ли мне завести какую-нибудь связь для доказательства своей мужественности.
На второй год терапии, ожидая в приемной начала сессии, Роберт увидел, как женщина-аналитик из смежного офиса заменила картину, висящую на стене в приемной, на новую. Во время сессии Роберт бушевал, бормоча про себя что-то про "самоуправных сук, которые только и думают, что все до единого находятся в их власти". Под "всеми до единого" в данном случае он имел в виду мое пассивное отношение. "Как вы можете позволить этой суке, которая работает рядом, делать с вами все, что захочет?" - восклицал он. Какое она имеет право менять вашу картину на свою, даже не спросив разрешения? Ее личность вас подавляет, а вы являетесь слишком слабым, чтобы обращать на это внимание. Держу пари, что вы находитесь у своей жены под каблуком".
После такой тирады я предположил, что приемная напоминала Роберту его личность в молодости, в которую вторгалась и которой управляла его мать, и тогда он страшно разозлился, поскольку ощущал меня похожим на своего отца, не способного к самоутверждению и к тому, чтобы постоять перед матерью за свое мужское достоинство. Эта сессия закончилась молчанием.
На следующей неделе Роберту приснились три сна, которые помогли ему понять, чего он так боялся и с чем боролся.
Леди ведет собаку ведет на тугом поводке. Я чувствую, что собака - это я. Я зол, что так привязан к матери. И я не могу точно сказать, является эта собака кобелем или сукой.
Я собираюсь в отпуск на Карибские острова. Толстая, мясистая, мужеподобная женщина, наделенная какой-то властью, не даст мне сесть в самолет, хотя я стою первым в очереди и в самолете есть пустые места. Меня переполняет ярость, но в то же время я чувствую себя слабым и беспомощным. Я одет. За загородкой находится какое-то чудовищное животное. Какие-то женщины, находящиеся за забором, натравливают на меня другую тварь. Они это делают ради своего развлечения. Я бегаю вокруг и говорю: "Неужели я должен это сделать? Пожалуйста, не заставляйте меня так поступать!" Я повернулся и стал драться с этой тварью, а потом прибежал обратно и сказал: "Пожалуйста, больше не надо!" На это одна из женщин ответила: "В этом твоя награда. Ты можешь играть со своей маленькой жестяной банкой". И я стал с ней играть, как маленький щенок, а потом они заставили меня вернуться и опять начать драться. Так эта тварь заставляла меня их развлекать.
В процессе анализа мне стало ясно, что через фантазии Роберта о "все-доступной" женщине, как и через его садомазохистское сексуальное превосходство, реализовался некий способ магического восстановления его уязвленной маскулинности и страх перед феминностью. Пока он отыгрывал свои фантазии, полные стремления иметь соответствующие физические данные, твердость, выдержку, выносливость, умение и желание женщин, его страхи были типичными для субтильной мужественности мужчины, испытывающего страх перед ситуацией, находящейся под контролем женщины: наличия импотенции, недостаточного умения, отвержения и страха перед гомосексуальностью. Он пытался устранить сомнения в своей мужественности при помощи широко распространенных мужских фантазий о настоящем мужчине, которые добиваются власти над женщиной, вгоняя ее в страх и сексуально подчиняя себе.
Я указал Роберту на то, что в его снах отсутствовал сильный мужчина. В них были только сам Роберт и некая сильная женщина. Здесь не было мужского персонажа, который мог бы его воспитывать, защищать и как-то им руководить.
Мое наблюдение позволило Роберту осознать, что вместо того, чтобы унижать своего отца, в действительности он хотел его идеализировать. Точно так же, вместо того, чтобы унизить меня, Роберт хотел, чтобы я был тем сильным мужчиной, который бы стимулировал его мужество и защищал его от страха превратиться в девочку, которую всегда хотела его мама. Мне удалось проникнуть в то, чего он хотел реально: близких отношений со мной, вызванных новым уровнем тревожности. Желание интимности и близости подразумевало его гомосексуальность, а также, что его мать в свое время действительно преуспела в том, чтобы превратить его в женщину. Кроме того, он считал, что его тяга ко мне будет меня от него отталкивать, и тогда я стану его оскорблять. В течение всего этого времени Роберт глубоко переживал отсутствие своей мужской безопасности, и глубина этого переживания оказалась ниже его доминирующей маскулинной роли. Однажды Роберту приснился такой сон:
Я играю в мяч с мужчиной. Это игра очень азартная, но не грубая. Он играет лучше меня. Я надеюсь, что этот мужчина станет моим другом. Я хочу с ним общаться и жду от него помощи. Возможно, он меня чему-то научит.
После этого сна у него возникла новая фантазия, связанная с тем, что мы, я и Роберт, занимаемся какой-то совместной деятельностью. Роберт начал представлять, что мы занимаемся столярным делом или играем в гольф, то есть, в его воображении мы занимались таким делом, в котором я был искусным, опытным и способствовал его развитию.
Когда чувства Роберта, выражающие стремление к близости, появились впервые, мой контрперенос совпадал с его ожиданиями, вызывавшими у него страх. Я был расстроен своими враждебными чувствами и мыслями, связанными с его слабостью и зависимостью. Но это произошло лишь после того, как у меня пропала идентификация с его проекцией образа настоящего мужчины и я смог войти в контакт со своим собственным ощущением заботливого отца, которое я смог в себе принять и с любовью отнестись к его стремлению попасть под мужское влияние."
Если отец мальчика по каким либо причинам не выполняет свою инициирующую роль, а мать ( как следствие) становится поглощающей и тормозит процесс формирования мужской идентичности мальчика, то мальчик постоянно живёт с бессознательным страхом быть женщиной. Этот страх будет предопределять компенсирующее поведение, которое будет выражаться в том, что мужчина будет всеми возможными способами доказывать всем вокруг и самому себе, в первую очередь, что он не маменькин сыночек. Повторю: за этим скрывается очень сильный страх быть женщиной.
В этом же случае, в бессознательном мужчины скрывается глубокая, не осознаваемая тоска по отцу. Тоска не только по общению с отцом, но и по наставничеству со стороны отца. Тоска по тому, что можно назвать инициирующая роль отца: помощь и поддержка отца в инициирующем процессе перехода от мальчика к мужчине.
Глубинная тоска по отцу и такой же глубинный страх быть женщиной приводит к тому, что" такие мужчины, защищающие свою маскулинность, часто демонстрируют поведенческий паттерн Дон-Жуана, изыскивая в себе и выставляя напоказ свою мужественность в отношениях с женщинами: например, с каким количеством разных женщин они могут вступать в сексуальный контакт. "
Интересный клиентский случай, который иллюстрирует этот тип конфликта мужской идентичности и глубинную тоску по отцу, описывает юнгианский аналитик Уоррен Штейнберг:
"Мужчина, которого я условно назову Роберт, пришел на анализ, так как испытывал потребность в том, чтобы властвовать над женщиной. В дополнение к навязчивым, связанным с мастурбацией, фантазиям о "все-доступной" женщине, он увлекался садомазохистским сексом. Любое самоутверждение женщины угрожало его представлению о себе как о мужчине, и он отвечал на него яростью и установлением контроля. Однако его первое и главное намерение заключалось не в том, чтобы причинить женщине боль, а только заставить ее признать его силу и мужество.
Вскоре после рождения Роберта его отец оставил семью, уйдя на вторую мировую войну. Его будущие родители решили вступить в брак и иметь ребенка, после того как жених и будущий отец Роберта узнал, что будет призван в армию. Ребенок должен был стать напоминанием жене об отсутствующем муже, пока тот отсутствовал. Мать, надеявшаяся, что у нее будет спокойная дочка, которая разделит с ней ее одиночество, настойчиво называла родившегося сына Робертой.
Отец Роберта вернулся с войны целым и невредимым, когда сыну было четыре года. Будучи пассивным мужчиной, над которым жена легко брала верх, отец мальчика старался проводить дома как можно меньше времени. Брак отца и матери нельзя было назвать успешным, и когда Роберту исполнилось восемь лет, родители развелись. Мама Роберта искала спасение от ощущения покинутости и одиночества в своем сыне. Она постоянно пресекала любую попытку, направленную на отделение Роберта и развитие в нем мужского начала, не позволяя ему играть в мяч или бегать с мальчишками по улице. Вместо этого она требовала, чтобы он тихо играл в доме или помогал ей по хозяйству.
Учась в 5-ом классе, Роберт пропустил "по болезни" так много занятий, что школьная администрация попросила маму вместе с сыном встретиться со школьным психологом. Стало ясно, что Роберт отсутствовал в школе, когда у него начиналось легкое недомогание, значение которого мама преувеличивала. Под предлогом выздоровления Роберт должен был оставаться дома. Постепенно у мальчика развилось убеждение, что он является чужим в грубом мире школы и нуждается в постоянной заботе матери. Он обвинял вредных учителей, задиристых хулиганов и хроническое нездоровье, будто это были сказочные злодеи.
Достигнув подросткового возраста, Роберт восстал против попыток матери доминировать над ним. Несмотря на ее старания развить в нем чувствительность и интроверсию, вследствие гиперкомпенсации он заставлял себя становиться экстравертированным и атлетичным. Им овладела одна страсть: стать настоящим мужчиной. У него случались переломы конечностей, он приобрел многочисленные шрамы во время занятий спортом, но так и не добился достаточного мастерства. Уже будучи взрослым он испортил свое здоровье, рискнув отправиться в экспедицию в бразильские джунгли; он научился прыгать с парашютом и занимался дельтапланеризмом. Он снискал себе славу покорителя женщин, которых покидал без малейшего сожаления. Любое проявление эмоций быстро подавлялось в страхе перед потерей неустойчивой мужской идентичности. Защищаясь от подавляющего воздействия матери, он превратился в карикатуру на мужчину.
Терапия Роберта началась с того, что он стал с гордостью перечислять свои сексуальные победы, ожидая вызвать мое восхищение. Ситуации, в которые он попадал, были особенно острыми, если он не чувствовал себя в безопасности, сталкиваясь с самоутверждением женщины, или же переживая "женские" чувства нежности и близости. В фантазии Роберта я восхищался его доминирующим положением и ценил и уважал его жесткую маскулинность и в чем-то завидовал одержанным им победам и той властью над женщинами, которую он имел.
В этот период у меня на Роберта возникали разные реакции контрпереноса. Я чувствовал в себе желание научить его правильному отношению к женщине, а также образовать его в области отношений между мужчиной и женщиной. Однажды я действительно высказался на эту тему и предложил ему на равных пообщаться с какой-нибудь конкретной женщиной. На мое замечание он ответил тирадой, что такое отношение является проявлением слабости и что женщины совершают нечто наподобие кастрации над слабыми мужчинами. В другой раз я идентифицировался с проекцией его отца и чувствовал, что потерял свое мужество, однажды мне даже пришло в голову, а не следует ли мне завести какую-нибудь связь для доказательства своей мужественности.
На второй год терапии, ожидая в приемной начала сессии, Роберт увидел, как женщина-аналитик из смежного офиса заменила картину, висящую на стене в приемной, на новую. Во время сессии Роберт бушевал, бормоча про себя что-то про "самоуправных сук, которые только и думают, что все до единого находятся в их власти". Под "всеми до единого" в данном случае он имел в виду мое пассивное отношение. "Как вы можете позволить этой суке, которая работает рядом, делать с вами все, что захочет?" - восклицал он. Какое она имеет право менять вашу картину на свою, даже не спросив разрешения? Ее личность вас подавляет, а вы являетесь слишком слабым, чтобы обращать на это внимание. Держу пари, что вы находитесь у своей жены под каблуком".
После такой тирады я предположил, что приемная напоминала Роберту его личность в молодости, в которую вторгалась и которой управляла его мать, и тогда он страшно разозлился, поскольку ощущал меня похожим на своего отца, не способного к самоутверждению и к тому, чтобы постоять перед матерью за свое мужское достоинство. Эта сессия закончилась молчанием.
На следующей неделе Роберту приснились три сна, которые помогли ему понять, чего он так боялся и с чем боролся.
Леди ведет собаку ведет на тугом поводке. Я чувствую, что собака - это я. Я зол, что так привязан к матери. И я не могу точно сказать, является эта собака кобелем или сукой.
Я собираюсь в отпуск на Карибские острова. Толстая, мясистая, мужеподобная женщина, наделенная какой-то властью, не даст мне сесть в самолет, хотя я стою первым в очереди и в самолете есть пустые места. Меня переполняет ярость, но в то же время я чувствую себя слабым и беспомощным. Я одет. За загородкой находится какое-то чудовищное животное. Какие-то женщины, находящиеся за забором, натравливают на меня другую тварь. Они это делают ради своего развлечения. Я бегаю вокруг и говорю: "Неужели я должен это сделать? Пожалуйста, не заставляйте меня так поступать!" Я повернулся и стал драться с этой тварью, а потом прибежал обратно и сказал: "Пожалуйста, больше не надо!" На это одна из женщин ответила: "В этом твоя награда. Ты можешь играть со своей маленькой жестяной банкой". И я стал с ней играть, как маленький щенок, а потом они заставили меня вернуться и опять начать драться. Так эта тварь заставляла меня их развлекать.
В процессе анализа мне стало ясно, что через фантазии Роберта о "все-доступной" женщине, как и через его садомазохистское сексуальное превосходство, реализовался некий способ магического восстановления его уязвленной маскулинности и страх перед феминностью. Пока он отыгрывал свои фантазии, полные стремления иметь соответствующие физические данные, твердость, выдержку, выносливость, умение и желание женщин, его страхи были типичными для субтильной мужественности мужчины, испытывающего страх перед ситуацией, находящейся под контролем женщины: наличия импотенции, недостаточного умения, отвержения и страха перед гомосексуальностью. Он пытался устранить сомнения в своей мужественности при помощи широко распространенных мужских фантазий о настоящем мужчине, которые добиваются власти над женщиной, вгоняя ее в страх и сексуально подчиняя себе.
Я указал Роберту на то, что в его снах отсутствовал сильный мужчина. В них были только сам Роберт и некая сильная женщина. Здесь не было мужского персонажа, который мог бы его воспитывать, защищать и как-то им руководить.
Мое наблюдение позволило Роберту осознать, что вместо того, чтобы унижать своего отца, в действительности он хотел его идеализировать. Точно так же, вместо того, чтобы унизить меня, Роберт хотел, чтобы я был тем сильным мужчиной, который бы стимулировал его мужество и защищал его от страха превратиться в девочку, которую всегда хотела его мама. Мне удалось проникнуть в то, чего он хотел реально: близких отношений со мной, вызванных новым уровнем тревожности. Желание интимности и близости подразумевало его гомосексуальность, а также, что его мать в свое время действительно преуспела в том, чтобы превратить его в женщину. Кроме того, он считал, что его тяга ко мне будет меня от него отталкивать, и тогда я стану его оскорблять. В течение всего этого времени Роберт глубоко переживал отсутствие своей мужской безопасности, и глубина этого переживания оказалась ниже его доминирующей маскулинной роли. Однажды Роберту приснился такой сон:
Я играю в мяч с мужчиной. Это игра очень азартная, но не грубая. Он играет лучше меня. Я надеюсь, что этот мужчина станет моим другом. Я хочу с ним общаться и жду от него помощи. Возможно, он меня чему-то научит.
После этого сна у него возникла новая фантазия, связанная с тем, что мы, я и Роберт, занимаемся какой-то совместной деятельностью. Роберт начал представлять, что мы занимаемся столярным делом или играем в гольф, то есть, в его воображении мы занимались таким делом, в котором я был искусным, опытным и способствовал его развитию.
Когда чувства Роберта, выражающие стремление к близости, появились впервые, мой контрперенос совпадал с его ожиданиями, вызывавшими у него страх. Я был расстроен своими враждебными чувствами и мыслями, связанными с его слабостью и зависимостью. Но это произошло лишь после того, как у меня пропала идентификация с его проекцией образа настоящего мужчины и я смог войти в контакт со своим собственным ощущением заботливого отца, которое я смог в себе принять и с любовью отнестись к его стремлению попасть под мужское влияние."