Рафаэль Сибгатович Хакимов как историк. Из старенького
Когда снесло башню
Предисловие
Когда-то директор Института истории АН РТ Рафаэль Хакимов писал о тысячах танков, окруживших в марте 1992 года Татарстан в готовности войти в республику для срыва референдума. Тогда мне пришлось показать читателям, что директор исторического института, а тогда еще и советник М. Шаймиева, не в ладах ни с истиной, ни со здравым смыслом. Та старая заметка называлась «Когда сносит башню». Недавно уже бывший советник, но вновь избранный директор Института истории написал две статьи на популярном сайте apn.ru. Ниже приводятся обе статьи. Свои замечания я поместил в скобках.
Статья первая.
Медный Всадник, первый большевик
Ни один из татарских ханов не был так непомерно жесток к русскому народу, как Петр Первый. Петру I наша страна обязана и своим величием, и бедами. В Казани отказались ставить ему памятник, отлитый в подарок республике. На то были причины. Люди любят мифы. В Казани туристы не хотят слушать правду о царице Сююмбеки, но легенду о том, как она якобы бросалась с башни при появлении войск Ивана Грозного в 1552 году 2 октября в 3 часа дня, пересказывают все. Возражать бесполезно. Вокруг Петра тоже много мифов. Пушкин писал о Медном всаднике: О мощный властелин судьбы! Не так ли ты над самой бездной, На высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы? «Поднял на дыбы»… Этим сказано многое. Пушкин не умел льстить или скрывать чувств. В Казани Петр основал Адмиралтейскую слободу, начал поход на Персию. В международных делах пользовался татарским языком, для этого держал передвижную типографию. Однако он одобрил христианизацию - и этого татары ему простить не могут. Странно, но Петр не любил и православие, он, видимо, был атеистом или же в душе протестантом. В церковь ходил, но «работал с бумагами» в отдельной комнате. (Видимо, ученый полагает, что работа с бумагами в отдельной комнате атеистична, гораздо православней было бы работать с бумагами прямо на бастионе Петропавловской крепости.) Петр стоял у границ между различными культурами, как на паперти: в церковь не хотел заходить, но и религию не смог отвергнуть. Паперть - это нулевое пространство, пограничная полоса между миром светским и церковным. Это жизнь вне всяких норм, вне общественных приличий. Юродивый или шут могут говорить все, что захотят, ибо они на паперти. (Директору исторического института полагалось бы знать, что на паперти мог быть юродивый, но шут - никогда, место шута - при дворе) .
Петр любил эпатаж, ломку привычных общественных устоев, переодевался и работал как плотник, устраивал шутейные битвы на искусственных озерах, в оргиях терял человеческий облик. Свой разгул облекал в канцелярские формы, учредив «сумасбродный, всешутейный и всепьянейший собор». В великий пост ездил процессией на ослах и волах или в санях, запряженных свиньями, медведями и козлами, в вывороченных полушубках. Он прижил двух дочерей от ливонской крестьянки вне брака. К чести Анны Монс, она не только заставила Петра жениться на себе, но оказалась преданной спутницей государя в его тяжелых походах, а впоследствии стала императрицей. (Пассажем про Анну Монс г-н директор Института истории выставляет себя на посмешище: и прилежным школьникам известно, что Анна Монс не была «ливонской крестьянкой» и что не стала она императрицей. Они, в отличие от директора Института истории, помнят, что императрицей стала Марта Скавронская, а несчастная Анна Монс попала в опалу и после разных передряг скончалась в 1714 году.)
Фантастический эпатаж. Петр - разрушитель традиций, типичный революционер и поэтому свои деяния мог осуществить только с помощью насилия. Петр был неуравновешенным человеком - сам рубил головы стрельцам в пыточном застенке. При нем Россия стала откровенно милитаристской страной с опорой на крепостничество. Этот период князь Трубецкой назвал эпохой «романо-германского ига». По словам Николая Бердяева, «он изнасиловал женственную душу русского народа». Он поставил Россию на дыбы… Сила заменила убеждение и согласие, произошел раскол в обществе. Именно он окончательно узаконил крепостничество, ввел порку и продажу людей, увеличил налоги в 6,5 раза! Начиная с 1704 г. вводились сборы: поземельный, померный и весчий, хомутейный, шапочный и сапожный - от клеймения хомутов, шапок и сапог, подужный, с извозчиков - десятая доля найма, посаженный, покосовщинный, кожный - с конных и яловочных кож, пчельный, банный, мельничный - с постоялых дворов, с найма домов, с наемных углов, пролубной, ледокольный, погребной, водопойный, трубный - с печей, привальный и отвальный - с плавных судов, с дров, с продажи съестного, с арбузов, огурцов, орехов и т.д. Петр ополчился даже на традиционный облик русского человека, на бороды и одежду. Это было просто безобразно, и породило в людях отчаянное сопротивление реформам. Но он не успокоился на этом. Петр перелил церковные колокола на пушки, отнял у монастырей распоряжение их вотчинными доходами. Между прочим, вплоть до Ивана Грозного православные монастыри были освобождены от любых налогов в соответствии с законами Чингисхана. Петр установил новые монополии. К прежним, смоле, поташу, ревеню, клею и т.п., прибавились соль, табак, мел, деготь, рыбий жир и дубовый гроб. Дуб нужен был в строительстве. За любую провинность - конфискация имущества, лишение всех прав, кнут, каторга, виселица, политическая или физическая смерть. Именно он ввел разнарядки на заключенных, которые должны были умереть на строительстве кораблей или галер. Он требовал подготовить «несколько тысяч воров» и отправить их на строительство той или иной крепости. При нем появились специальные тюрьмы, объединенные с заводами, - прототип концлагерей, как пишет Фома Еремин. Петр думал о своей казне и искал тяглецов. При непомерных богатствах России он мог получить те же деньги без разорения народа. Но он предпочитал именно разорять и бесчинствовать. Численность русской нации после его правления сократилась на одну пятую! Демографическая катастрофа. Ни один из татарских ханов не был так непомерно жесток к русскому народу, как Петр. Как ответ на эти меры, началось массовое бегство, порой целыми деревнями, в Польшу, Дон, за Урал, а затем появились по всей стране разбойничьи шайки, предводимые беглыми солдатами. «Разбоями низ отвечал на произвол верха: это была молчаливая круговая порука беззакония и неспособности здесь и безрасчетного отчаяния там… Внушительным законодательным фасадом прикрывалось общее безнарядье», - писал В.О. Ключевский. Облик Петра был дик и непривычен: он ходил без короны и мантии (так и видишь современных Петру монархов, расхаживающих в мантиях и коронах. Ну не надо так уж смешить людей), как простой матрос, вместо царского посоха держал трубку, ругался и дрался, пил водку, как солдат. Возникала в народе мысль: да подлинный ли это царь? Говорили: «Он родился от немки беззаконной, он подмененный, подкидыш. Поэтому и немецкое платье велит носить, и иноземцы заполонили страну и точно комары сосут кровь из русского народа, а потом улетают в чужие края». А когда Петр начал теснить церковь, поскольку думал, что в монахи идут «от податей и от лености, чтобы даром хлеб есть», то пошел слух, что он антихрист. При Петре было четыре страшных мятежа и несколько заговоров, в том числе и с участием родного сына. Ради исполнения своих целей Петр не жалел ни себя, ни денег, ни жизней. Петром было заложено в основы российской государственности фундаментальное противоречие. Если до него прозападное настроение было философским, то с него оно воплотилось в виде северной столицы, противостоявшей не столько шведу, сколько Москве. Она привнесла в общество элитарно-заморское. Народное - проявилось в бунтах, стихийной колонизации, казачьей вольнице, революциях. (Тот же прилежный школьник заметит директору Института истории, что бунты, стихийная колонизация и казацкая вольница являлись неотъемлемой частью русской истории и до Петра. Ведь этот школьник читал учебник, где написано и про медный бунт, и про соляной, и про Болотникова, и про Стеньку Разина, и про Ермака, и про колонизацию от Урала до Тихого океана. Чтение учебника, как выясняется, было бы полезно и Рафаэлю Сибгатовичу.)
Противоречивость искусственной метаморфозы создала разрыв между государством и народом. Юрий Самарин в 1861 г. писал: «Это полное, безусловное недоверие народа ко всему официальному, законному… Правда, носится перед ним образ разлученного с ним царя, но не того, который живет в Петербурге, назначает губернаторов, издает высочайшие повеления и передвигает войска, а какого-то другого, самозданного, полумифического, который завтра же может вырасти из земли в образе пьяного дьячка или бессрочно отпускного». Петр как никто другой содействовал развитию особой политической культуры, опиравшейся на произвол, а не закон. По словам В.О. Ключевского, «он не сумел очистить свою кровь от единственного крепкого направителя московской политики, от инстинкта произвола». После Ивана Грозного наступила смута. После Петра Россия вступила в затяжной кризис - началась мутная волна переворотов, восстаний, доведших страну до полной неуправляемости. «Недостроенная храмина», как называл Меньшиков Россию, достраивалась уже не по петровскому плану. Впрочем, вряд ли можно говорить о наличии самого плана. Промышленность после Петра не сделала заметных успехов, внешняя торговля так и осталась в руках иноземцев, внутренняя торговля падала, города не развивались, а крестьяне просто впали в отчаяние. Разумеется, западничество, начатое Петром, имело и вполне положительные последствия в военном деле, науке, технике, духовной жизни. В конце концов Пушкин - самый русский писатель - был воспитан европейской, прежде всего французской литературой. Он писал Чаадаеву по-французски: «Друг мой, я буду говорить с вами на языке Европы. Он более близок мне, чем наш собственный». Это было общее настроение. Французский язык и культура воспринимались как цивилизация в отличие от всего российского, но при этом появилось сильное стремление развить национальное. Как писал один из поэтов допушкинской поры, «рукой победною, но в рабстве мы умами, клянем французов мы французскими словами». Будь Петр истинным западником, он должен был бы превратить соборы в постоянный парламент. Но он ими пренебрег, и реальной преемницей стала гвардейская казарма, устраивавшая перевороты. Он не должен был строить Петербург за счет других городов, а дать им возможность свободно развиваться. Не вводить крепостничество, а дать возможность обустраивать землю самим крестьянам, - тем более что территория была огромной, земли всем хватало. Он не должен был насильно учить детей в школах, откуда те бежали, как солдаты от рекрутчины. Петр обратил внимание на выдающиеся результаты Европы, оставив без внимания тот путь, каким они были достигнуты. При этом иностранными военными достижениями Петр воспользовался для территориальных завоеваний. Лев Троцкий заметил, что при нем «европейское оружие и европейские займы - продукты более высокой культуры - привели к усилению царизма, который становился тормозом развития». Вполне понятно его стремление выйти к морям, но приращение новых территорий имеет смысл при систематическом их обустройстве, что вряд ли было бы эффективно без вольных городов и вольных крестьян. Процессы модернизации, начатые Петром, были половинчатыми и не задевали общественное устройство, которое консервировало имперские начала. Н.М. Карамзин - русский историк петровской формации, в конце жизни признавался: «Мы стали гражданами мира, но перестали быть в некоторых случаях гражданами России - виною Петр!». Петр отрицал национальные традиции, нравственные, религиозные и этнические начала России и делал это с помощью силы - в этом он был истинный большевик. Его новая столица Петербург стала воплощением идеи города без каких-либо корней, как некий вызов, существующий на границе различных ландшафтов. Он построен на финских болотах, а не на твердой земле. В то же время не связан с лесом, но там нет и степи. По словам Пушкина «из тьмы лесов, из топи блат вознесся пышно, горделиво». Там даже море не совсем настоящее - Финский залив мелкий, совсем не похожий на море и пресный, из-за чего деревянные корабли быстро гнили. (Есть золотое правило: не знаешь - не пиши. Именно малая соленость Балтики, особенно Финского и Ботнического заливов, препятствует гниению деревянных корпусов, и как раз малая соленость, по твердому убеждению подводных археологов, сделала Балтику лучшим в мире «музеем старинных деревянных кораблей».) Венеция тоже была построена на островах, но все же на море. Петербург похож на Венецию, но не Венеция, он никогда не господствовал на море. Петербург похож и на Стокгольм, но не совсем. В нем можно уловить многие черты европейских городов. В Петербурге смешаны все существующие европейские стили. «Оригинального, самобытного в Петербурге ничего нет, - писал Федор Достоевский, - Петербург тем и отличается от всех городов европейских, что он на все похож… В нем даже русские церкви приняли что-то католическое». По виду Петербурга нельзя сказать, какой народ живет в этом городе. Именно этого хотел Петр - для него важно было, чтобы столица прервала татарские традиции, ради этого он отверг все русское.
Петербург стоит на паперти. У него нет никаких корней, кроме самого Петра как воплощения произвола, каприза и даже вызова поставить город там, где никто никогда не жил - поставить «назло надменному соседу». Природа, история, сама стихия противились этому, но Петр все хотел преодолеть. Легче было столицу перенести в Таганрог, на теплое море. Петр называл новую столицу своим «парадизом», но она стала кладбищем. Петербург породил такое явление, как казенщина. Весь смысл существования Петербурга был в том, чтобы управлять Россией, и не по велению русской души, а по шведско-немецкому образцу. Петербург не только стал особым порождением прозападнической идеологии, но мог держаться только за счет столичных функций. Другой основы этого города не было. По словам Гоголя, «Москва нужна для России, для Петербурга нужна Россия». Не случайно с Петербургом ассоциируется шинель. Шинель выше и дороже человека, она - олицетворение имперского духа. Акакий Акакиевич мог родиться только в Петербурге и ни в каком другом городе более, он - выражение торжества казенщины. Гоголь - гений. Тем не менее народ построил красивый город, не лишенный вовсе народного духа. Есть, например, небольшая церковь в Петербурге, называется «Спас на крови». Она построена в чисто русском стиле, поэтому выбивается из итальянского ансамбля, там слишком много восточного. (Рассуждающий про Петербург Р.С. Хакимов крайне далек от предмета своих рассуждений. «Небольшой церковью» Рафаэль Сибгатович называет девятиглавый собор Вокресения Христова, он же «Спас на крови», высотою в 81 метр (это на 24 метра выше башни Сююмбике) вместимостью в 1600 человек. Напомню, что «небольшую церковь» освещали 1689 электроламп, а площадь мозаики составляет 7065 квадратных метров.) Сейчас все это история. Забудем?
…В Татарстане любят Екатерину II. Она подписала указ о веротерпимости, поэтому ее нежно называют по-татарски «бабушка-царица». Кстати, она увезла из Казани котов для Эрмитажа. Они до сих пор находятся на государственном иждивении и отлавливают крыс. (И снова директор Института истории не в ладах с историей. Никаких котов из Казани Екатерина II не увозила. Указ о доставке в Петербург котов из Казани издала «петрова дщерь» Елизавета. И не находятся до сих пор там эти коты. И не потому даже, что ни один кот не пережил ленинградскую блокаду, а потому (и об этом следовало бы знать человеку, числящемуся историком), что императрица приказала доставить «кладеных котов», не имевших по вполне уважительным причинам потомства.)
Статья вторая «На дне»?
Размышления татарского культуроцентриста Культура - это паутина. Под солнечными лучами паутина смотрится красиво, хотя где-то сидит хозяин-паук. Он ждет своей добычи. Но паутина - не одна. Выход из тенет - единство многообразия. Чтобы не попасть в тенета одной культуры, следует сначала признать, что любая культура - ценность для человечества, независимо от численности народа и вклада в историю. * * * Волею судеб я жил под Казанским университетом, где родились Шаляпин, Бауман, в нашем дворе обитал Горький, когда был босяком, в соседнем дворе - Киров, когда учился в Технологическом («Технологическим» стал университет, училище же было «Техническим») училище, чуть выше играл в шахматы молодой Ульянов. Однажды я был в Италии и общался с учеными, журналистами. Вечером мэр небольшого города Урбино, где родился величайший художник Рафаэль де Санти (Почему «де Санти»? «Итальянская энциклопедия наук, литературы и искусства» («Enciclopedia italiana di scienze, lettere ed arti») - весьма авторитетное издание, нигде так Рафаэля не именует. Впрочем, это так, мелочи.) осторожно, извиняясь, спросил: «Правда ли, что в России критикуют Ленина? Я не совсем в это верю, но хотел уточнить». Отвечаю: «Такое бывает, но памятник ему в Казани стоит». Он успокоился. ХХ век нельзя понять без Ленина. Он может нравиться или не нравиться, но это так. Горький неплохо жил на Капри. Приехал на родину при Сталине, не за деньгами или славой - и того, и другого у него хватало. Он вернулся к народу. Многие остались за границей, и многих забыли. Горький был человеком, который мог прожить сам по себе. В молодости его жилищем была опрокинутая лодка на берегу Волги, под Казанью. Он зарабатывал, как мог, хотел поступить в Казанский университет. Из-за душевного кризиса стрелялся на Федоровском бугре, его спас дворник-татарин.
Напротив нашего дома жил классик татарской литературы Хади Такташ, чуть выше, около памятника Бутлерову, было пивное заведение, куда наведывался знаменитый татарский композитор Салих Сайдашев. Затем он поднимался к садику у татарского театра, где стоит памятник Державину, и размышлял о своем. Ворошилов любил его военный марш, который и сегодня исполняется на парадах. Наша улица раньше носила имя Молотова. Он учился в Реальном училище. Заодно изобрел «Коктейль Молотова» - видимо, помогли химики университета. (Полагаю, что фантастичность написанного Рафаэлем Сибгатовичем вполне очевидна, вполне возможно, что это у директора такой юмор.)
Сейчас эта улица носит имя Пушкина. Александр Сергеевич был просто проездом, изучал пугачевские дела. Пугачев бежал из казанской тюрьмы и, можно сказать, закончил свое восстание тоже в Казани. Державин получил первые награды при поимке Пугачева. (Пусть директор Института истории забивает баки своим сотрудникам. Вся остальная публика знает, насколько был обижен Державин именно тем, что его, так много сделавшего для борьбы с Пугачевым, обошли наградами. Попытки Державина добиться заслуженной награды закончились через четыре года после многих довольно унизительных хлопот увольнением на гражданскую службу.)
Впрочем, один из царских генералов сказал, что он рядом с Пугачевым повесил бы и Державина. Тем не менее Державин стал первым министром юстиции России. Он родился под Казанью в деревне Сакуры и, хотя был известного татарского рода, хорошо владел русским языком. Наша улица маленькая. Если по ней идти к реке Казанке, то можно было увидеть дом, где обитали забулдыги. Горький, тогда еще Пешков, писал «На дне» с тех самых людей. Этот дом снесли, забулдыги разбежались. Горький торговал бубликами. Пел в церковном хоре. Там сейчас церковь крещеных татар, все службы идут только на татарском языке. Шаляпина в этот хор не взяли, у него ломался голос. (Директору какого-нибудь НИИ комбикормов еще было бы извинительно повторять бородатую легенду, но от директора Института истории такое слышать странно. Горький не пел в Казани в церковном хоре и «церковь крещеных татар» тут, как говорится, не при делах. Горький очень короткое время был хористом в театре, а что касается Шаляпина, то не взяли его именно в театральный хор, а в церковном хоре он пел. Но опять же не в «церкви для крещеных татар», а в других храмах. Да и не были Пешков с Шаляпиным знакомы в то время в Казани. )
Горький, когда у него был душевный надлом, шел в Татарскую слободу, а Шаляпин любил сидеть под ивами в Татарской слободе на берегу озера Кабан. Кстати, он дрался зимой на берегу этого озера. Была такая традиция: Татарская и Суконная слобода сходились и устраивали кулачные бои. Я уже не застал эти времена. Мой брат еще ходил на лед. Драться можно было только по-честному, без кастетов и без крови, иначе и татары, и русские били нарушающего правила. Шаляпин писал в воспоминаниях, что это озеро - лучшее место в мире. Я заканчивал учебу в Татарской слободе (сейчас это еврейская школа). Повыше нашей улицы жили медики. Наиболее известные - Вишневский и Бехтерев, а также самые именитые химики СССР Арбузовы. Старший Арбузов всегда ходил в университет пешком. Для него выстроили специальный институт, он там не появлялся, надо было ехать на машине. Традиции Казанского университета - очень своеобразные. Один старый профессор зашел в библиотеку и начал требовать какую-то книгу по биологии: «Она в 1907 году лежала на этой полке». Ему отвечают: «Дедушка, прошло столько времени, революция и прочее». Тот отвечает: «Милочка, ничего не знаю. Где эта книга? Дайте!». Арбузов-старший не заметил, что вместо конки появился трамвай бельгийской компании. Ему выделили персональную машину, он стал лауреатом всевозможных премий, но ходил только пешком. Рядом с Арбузовыми была клиника, построенная для Бехтерева. (Очевидная глупость. Никто ничего для Бехтерева в Казани не строил. Бехтерев работал в Окружной психиатрической лечебнице на самой окраине тогдашней Казани, открытой задолго до его прихода. А «рядом с Арбузовыми» находится бывшая университетская, а ныне городская психиатрическая больница. Смешно говорить, что она построена для Бехтерева, ибо открыта она была в 1915 году, когда Бехтерев уже давно работал в столице. А то, что больница эта носит имя Бехтерева, говорит об авторитете знаменитого психиатра, но не о его работе в этой больнице.)
Сам Бехтерев родом из пригорода Елабуги. Оттуда же Шишкин, кавалерист-девица Дурова (Опять глупость: почтенная Надежда Андреевна не из Елабуги, она приехала в Елабугу, когда ей было уже 33 года), богатейшие торговцы России Стахеевы. Это 200 километров от Казани. Менделеев работал чуть ближе, в Бондюге. В Казани химическая школа всегда была сильной. Зинин работал с Альфредом Нобелем, они вместе изобрели подводные мины. Семья Нобелей искала нефть в Татарстане, их цистернами пользуются до сих пор. Там держат то ли мазут, то ли керосин. Наша улица считалась средней руки. В элитном районе жили Лев Толстой, Бутлеров, Лобачевский. У Толстого, как и у поэта Баратынского, дед был губернатором в Казани. Лобачевский и Аксаков учились в знаменитой гимназии №1. Ее же закончил Шишкин, а в ХХ веке работали Глушко, Королев, Туполев. (Ну а это уже полный исторический цирк. Казанским губернатором был отнюдь не дед поэта Баратынского, а его брат, к тому же младший.) Впрочем, все эти улицы находятся рядышком. От Татарской слободы до Кремля можно пешком дойти за полчаса, если не заглядываться на памятники. Татарская слобода в царские времена считалась не Казанью, поэтому татары могли там селиться (Татарская слобода еще как была частью Казани. Старо-Татарская слобода находилась частью во 2-й, частью в 5-й полицейской части города, Ново-Татарская слобода полностью умещалась в 5-й части. Иллюзий относительно исторических знаний директора Института истории у меня и раньше не было, но к такой отчаянной демонстрации исторической безграмотности я, если честно, готов не был.) Это как бы другое параллельное пространство, или антимир. О нем в России ничего не знают. Телевидение может обсуждать культуру майя, а татары, марийцы, удмурты и другие народы вроде бы не существуют. Разговоры о том, что какой-то народ был согнан с исторической родины и надо восстановить справедливость, неконструктивны. Мы все изгнанники, если выражаться фигурально. Что такое «наша земля»? Это выражение бессмысленное. У татар вся Евразия - «своя» территория, дело не в этом. Надо уметь жить сообща. Сегодня любят конференции о диалоге цивилизаций, особенно в связи с проблемами между мусульманами, христианами, иудеями. Кто такой мусульманин по определению? С арабского это - просто верующий. Значит, все, кто творит добро, - мусульмане. Всевышний приемлет всех, кто творит добро, и ад не вечен. Аллах не может за наши кратковременные грехи поместить нас на все оставшееся время в ад, иначе он бы был немилосердным. У нас не любят язычников, но разве они сделали что-то плохое? В Республике Горный Алтай они следят за природой и моралью, соблюдают национальные традиции. Они мусульмане, ибо угодны Всевышнему. С территории Алтая вышли многие цивилизации: тюркская, монгольская, иранская, японская, корейская. Надо бы создать проект «Большой Алтай», который соединит интересы России, Казахстана, Монголии, Турции, Ирана, Японии, Кореи. * * * Государство строится на культуре. Те, кто говорит о главенстве рынка, кредитах и прочих хитросплетениях, не искренни. Государство, его границы определяются культурой. Если есть культура, то существует государство. Культура не должна быть «на дне».
Послесловие
Я специально не стал спорить ни по сути написанного Р.С. Хакимовым, ни по форме. Я касался только ляпов, связанных с историческими фактами. Полагаю, что количество и характер этих ляпов дает мне право не спрашивать, пригоден ли профессионально Рафаэль Сибгатович для должности директора академического Института истории, а прямо утверждать, что нет, не пригоден. Сознаюсь, что хотел было назвать свои заметки «Когда сносит башню-2». Потом подумал и понял, что башню уже снесло.
Предисловие
Когда-то директор Института истории АН РТ Рафаэль Хакимов писал о тысячах танков, окруживших в марте 1992 года Татарстан в готовности войти в республику для срыва референдума. Тогда мне пришлось показать читателям, что директор исторического института, а тогда еще и советник М. Шаймиева, не в ладах ни с истиной, ни со здравым смыслом. Та старая заметка называлась «Когда сносит башню». Недавно уже бывший советник, но вновь избранный директор Института истории написал две статьи на популярном сайте apn.ru. Ниже приводятся обе статьи. Свои замечания я поместил в скобках.
Статья первая.
Медный Всадник, первый большевик
Ни один из татарских ханов не был так непомерно жесток к русскому народу, как Петр Первый. Петру I наша страна обязана и своим величием, и бедами. В Казани отказались ставить ему памятник, отлитый в подарок республике. На то были причины. Люди любят мифы. В Казани туристы не хотят слушать правду о царице Сююмбеки, но легенду о том, как она якобы бросалась с башни при появлении войск Ивана Грозного в 1552 году 2 октября в 3 часа дня, пересказывают все. Возражать бесполезно. Вокруг Петра тоже много мифов. Пушкин писал о Медном всаднике: О мощный властелин судьбы! Не так ли ты над самой бездной, На высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы? «Поднял на дыбы»… Этим сказано многое. Пушкин не умел льстить или скрывать чувств. В Казани Петр основал Адмиралтейскую слободу, начал поход на Персию. В международных делах пользовался татарским языком, для этого держал передвижную типографию. Однако он одобрил христианизацию - и этого татары ему простить не могут. Странно, но Петр не любил и православие, он, видимо, был атеистом или же в душе протестантом. В церковь ходил, но «работал с бумагами» в отдельной комнате. (Видимо, ученый полагает, что работа с бумагами в отдельной комнате атеистична, гораздо православней было бы работать с бумагами прямо на бастионе Петропавловской крепости.) Петр стоял у границ между различными культурами, как на паперти: в церковь не хотел заходить, но и религию не смог отвергнуть. Паперть - это нулевое пространство, пограничная полоса между миром светским и церковным. Это жизнь вне всяких норм, вне общественных приличий. Юродивый или шут могут говорить все, что захотят, ибо они на паперти. (Директору исторического института полагалось бы знать, что на паперти мог быть юродивый, но шут - никогда, место шута - при дворе) .
Петр любил эпатаж, ломку привычных общественных устоев, переодевался и работал как плотник, устраивал шутейные битвы на искусственных озерах, в оргиях терял человеческий облик. Свой разгул облекал в канцелярские формы, учредив «сумасбродный, всешутейный и всепьянейший собор». В великий пост ездил процессией на ослах и волах или в санях, запряженных свиньями, медведями и козлами, в вывороченных полушубках. Он прижил двух дочерей от ливонской крестьянки вне брака. К чести Анны Монс, она не только заставила Петра жениться на себе, но оказалась преданной спутницей государя в его тяжелых походах, а впоследствии стала императрицей. (Пассажем про Анну Монс г-н директор Института истории выставляет себя на посмешище: и прилежным школьникам известно, что Анна Монс не была «ливонской крестьянкой» и что не стала она императрицей. Они, в отличие от директора Института истории, помнят, что императрицей стала Марта Скавронская, а несчастная Анна Монс попала в опалу и после разных передряг скончалась в 1714 году.)
Фантастический эпатаж. Петр - разрушитель традиций, типичный революционер и поэтому свои деяния мог осуществить только с помощью насилия. Петр был неуравновешенным человеком - сам рубил головы стрельцам в пыточном застенке. При нем Россия стала откровенно милитаристской страной с опорой на крепостничество. Этот период князь Трубецкой назвал эпохой «романо-германского ига». По словам Николая Бердяева, «он изнасиловал женственную душу русского народа». Он поставил Россию на дыбы… Сила заменила убеждение и согласие, произошел раскол в обществе. Именно он окончательно узаконил крепостничество, ввел порку и продажу людей, увеличил налоги в 6,5 раза! Начиная с 1704 г. вводились сборы: поземельный, померный и весчий, хомутейный, шапочный и сапожный - от клеймения хомутов, шапок и сапог, подужный, с извозчиков - десятая доля найма, посаженный, покосовщинный, кожный - с конных и яловочных кож, пчельный, банный, мельничный - с постоялых дворов, с найма домов, с наемных углов, пролубной, ледокольный, погребной, водопойный, трубный - с печей, привальный и отвальный - с плавных судов, с дров, с продажи съестного, с арбузов, огурцов, орехов и т.д. Петр ополчился даже на традиционный облик русского человека, на бороды и одежду. Это было просто безобразно, и породило в людях отчаянное сопротивление реформам. Но он не успокоился на этом. Петр перелил церковные колокола на пушки, отнял у монастырей распоряжение их вотчинными доходами. Между прочим, вплоть до Ивана Грозного православные монастыри были освобождены от любых налогов в соответствии с законами Чингисхана. Петр установил новые монополии. К прежним, смоле, поташу, ревеню, клею и т.п., прибавились соль, табак, мел, деготь, рыбий жир и дубовый гроб. Дуб нужен был в строительстве. За любую провинность - конфискация имущества, лишение всех прав, кнут, каторга, виселица, политическая или физическая смерть. Именно он ввел разнарядки на заключенных, которые должны были умереть на строительстве кораблей или галер. Он требовал подготовить «несколько тысяч воров» и отправить их на строительство той или иной крепости. При нем появились специальные тюрьмы, объединенные с заводами, - прототип концлагерей, как пишет Фома Еремин. Петр думал о своей казне и искал тяглецов. При непомерных богатствах России он мог получить те же деньги без разорения народа. Но он предпочитал именно разорять и бесчинствовать. Численность русской нации после его правления сократилась на одну пятую! Демографическая катастрофа. Ни один из татарских ханов не был так непомерно жесток к русскому народу, как Петр. Как ответ на эти меры, началось массовое бегство, порой целыми деревнями, в Польшу, Дон, за Урал, а затем появились по всей стране разбойничьи шайки, предводимые беглыми солдатами. «Разбоями низ отвечал на произвол верха: это была молчаливая круговая порука беззакония и неспособности здесь и безрасчетного отчаяния там… Внушительным законодательным фасадом прикрывалось общее безнарядье», - писал В.О. Ключевский. Облик Петра был дик и непривычен: он ходил без короны и мантии (так и видишь современных Петру монархов, расхаживающих в мантиях и коронах. Ну не надо так уж смешить людей), как простой матрос, вместо царского посоха держал трубку, ругался и дрался, пил водку, как солдат. Возникала в народе мысль: да подлинный ли это царь? Говорили: «Он родился от немки беззаконной, он подмененный, подкидыш. Поэтому и немецкое платье велит носить, и иноземцы заполонили страну и точно комары сосут кровь из русского народа, а потом улетают в чужие края». А когда Петр начал теснить церковь, поскольку думал, что в монахи идут «от податей и от лености, чтобы даром хлеб есть», то пошел слух, что он антихрист. При Петре было четыре страшных мятежа и несколько заговоров, в том числе и с участием родного сына. Ради исполнения своих целей Петр не жалел ни себя, ни денег, ни жизней. Петром было заложено в основы российской государственности фундаментальное противоречие. Если до него прозападное настроение было философским, то с него оно воплотилось в виде северной столицы, противостоявшей не столько шведу, сколько Москве. Она привнесла в общество элитарно-заморское. Народное - проявилось в бунтах, стихийной колонизации, казачьей вольнице, революциях. (Тот же прилежный школьник заметит директору Института истории, что бунты, стихийная колонизация и казацкая вольница являлись неотъемлемой частью русской истории и до Петра. Ведь этот школьник читал учебник, где написано и про медный бунт, и про соляной, и про Болотникова, и про Стеньку Разина, и про Ермака, и про колонизацию от Урала до Тихого океана. Чтение учебника, как выясняется, было бы полезно и Рафаэлю Сибгатовичу.)
Противоречивость искусственной метаморфозы создала разрыв между государством и народом. Юрий Самарин в 1861 г. писал: «Это полное, безусловное недоверие народа ко всему официальному, законному… Правда, носится перед ним образ разлученного с ним царя, но не того, который живет в Петербурге, назначает губернаторов, издает высочайшие повеления и передвигает войска, а какого-то другого, самозданного, полумифического, который завтра же может вырасти из земли в образе пьяного дьячка или бессрочно отпускного». Петр как никто другой содействовал развитию особой политической культуры, опиравшейся на произвол, а не закон. По словам В.О. Ключевского, «он не сумел очистить свою кровь от единственного крепкого направителя московской политики, от инстинкта произвола». После Ивана Грозного наступила смута. После Петра Россия вступила в затяжной кризис - началась мутная волна переворотов, восстаний, доведших страну до полной неуправляемости. «Недостроенная храмина», как называл Меньшиков Россию, достраивалась уже не по петровскому плану. Впрочем, вряд ли можно говорить о наличии самого плана. Промышленность после Петра не сделала заметных успехов, внешняя торговля так и осталась в руках иноземцев, внутренняя торговля падала, города не развивались, а крестьяне просто впали в отчаяние. Разумеется, западничество, начатое Петром, имело и вполне положительные последствия в военном деле, науке, технике, духовной жизни. В конце концов Пушкин - самый русский писатель - был воспитан европейской, прежде всего французской литературой. Он писал Чаадаеву по-французски: «Друг мой, я буду говорить с вами на языке Европы. Он более близок мне, чем наш собственный». Это было общее настроение. Французский язык и культура воспринимались как цивилизация в отличие от всего российского, но при этом появилось сильное стремление развить национальное. Как писал один из поэтов допушкинской поры, «рукой победною, но в рабстве мы умами, клянем французов мы французскими словами». Будь Петр истинным западником, он должен был бы превратить соборы в постоянный парламент. Но он ими пренебрег, и реальной преемницей стала гвардейская казарма, устраивавшая перевороты. Он не должен был строить Петербург за счет других городов, а дать им возможность свободно развиваться. Не вводить крепостничество, а дать возможность обустраивать землю самим крестьянам, - тем более что территория была огромной, земли всем хватало. Он не должен был насильно учить детей в школах, откуда те бежали, как солдаты от рекрутчины. Петр обратил внимание на выдающиеся результаты Европы, оставив без внимания тот путь, каким они были достигнуты. При этом иностранными военными достижениями Петр воспользовался для территориальных завоеваний. Лев Троцкий заметил, что при нем «европейское оружие и европейские займы - продукты более высокой культуры - привели к усилению царизма, который становился тормозом развития». Вполне понятно его стремление выйти к морям, но приращение новых территорий имеет смысл при систематическом их обустройстве, что вряд ли было бы эффективно без вольных городов и вольных крестьян. Процессы модернизации, начатые Петром, были половинчатыми и не задевали общественное устройство, которое консервировало имперские начала. Н.М. Карамзин - русский историк петровской формации, в конце жизни признавался: «Мы стали гражданами мира, но перестали быть в некоторых случаях гражданами России - виною Петр!». Петр отрицал национальные традиции, нравственные, религиозные и этнические начала России и делал это с помощью силы - в этом он был истинный большевик. Его новая столица Петербург стала воплощением идеи города без каких-либо корней, как некий вызов, существующий на границе различных ландшафтов. Он построен на финских болотах, а не на твердой земле. В то же время не связан с лесом, но там нет и степи. По словам Пушкина «из тьмы лесов, из топи блат вознесся пышно, горделиво». Там даже море не совсем настоящее - Финский залив мелкий, совсем не похожий на море и пресный, из-за чего деревянные корабли быстро гнили. (Есть золотое правило: не знаешь - не пиши. Именно малая соленость Балтики, особенно Финского и Ботнического заливов, препятствует гниению деревянных корпусов, и как раз малая соленость, по твердому убеждению подводных археологов, сделала Балтику лучшим в мире «музеем старинных деревянных кораблей».) Венеция тоже была построена на островах, но все же на море. Петербург похож на Венецию, но не Венеция, он никогда не господствовал на море. Петербург похож и на Стокгольм, но не совсем. В нем можно уловить многие черты европейских городов. В Петербурге смешаны все существующие европейские стили. «Оригинального, самобытного в Петербурге ничего нет, - писал Федор Достоевский, - Петербург тем и отличается от всех городов европейских, что он на все похож… В нем даже русские церкви приняли что-то католическое». По виду Петербурга нельзя сказать, какой народ живет в этом городе. Именно этого хотел Петр - для него важно было, чтобы столица прервала татарские традиции, ради этого он отверг все русское.
Петербург стоит на паперти. У него нет никаких корней, кроме самого Петра как воплощения произвола, каприза и даже вызова поставить город там, где никто никогда не жил - поставить «назло надменному соседу». Природа, история, сама стихия противились этому, но Петр все хотел преодолеть. Легче было столицу перенести в Таганрог, на теплое море. Петр называл новую столицу своим «парадизом», но она стала кладбищем. Петербург породил такое явление, как казенщина. Весь смысл существования Петербурга был в том, чтобы управлять Россией, и не по велению русской души, а по шведско-немецкому образцу. Петербург не только стал особым порождением прозападнической идеологии, но мог держаться только за счет столичных функций. Другой основы этого города не было. По словам Гоголя, «Москва нужна для России, для Петербурга нужна Россия». Не случайно с Петербургом ассоциируется шинель. Шинель выше и дороже человека, она - олицетворение имперского духа. Акакий Акакиевич мог родиться только в Петербурге и ни в каком другом городе более, он - выражение торжества казенщины. Гоголь - гений. Тем не менее народ построил красивый город, не лишенный вовсе народного духа. Есть, например, небольшая церковь в Петербурге, называется «Спас на крови». Она построена в чисто русском стиле, поэтому выбивается из итальянского ансамбля, там слишком много восточного. (Рассуждающий про Петербург Р.С. Хакимов крайне далек от предмета своих рассуждений. «Небольшой церковью» Рафаэль Сибгатович называет девятиглавый собор Вокресения Христова, он же «Спас на крови», высотою в 81 метр (это на 24 метра выше башни Сююмбике) вместимостью в 1600 человек. Напомню, что «небольшую церковь» освещали 1689 электроламп, а площадь мозаики составляет 7065 квадратных метров.) Сейчас все это история. Забудем?
…В Татарстане любят Екатерину II. Она подписала указ о веротерпимости, поэтому ее нежно называют по-татарски «бабушка-царица». Кстати, она увезла из Казани котов для Эрмитажа. Они до сих пор находятся на государственном иждивении и отлавливают крыс. (И снова директор Института истории не в ладах с историей. Никаких котов из Казани Екатерина II не увозила. Указ о доставке в Петербург котов из Казани издала «петрова дщерь» Елизавета. И не находятся до сих пор там эти коты. И не потому даже, что ни один кот не пережил ленинградскую блокаду, а потому (и об этом следовало бы знать человеку, числящемуся историком), что императрица приказала доставить «кладеных котов», не имевших по вполне уважительным причинам потомства.)
Статья вторая «На дне»?
Размышления татарского культуроцентриста Культура - это паутина. Под солнечными лучами паутина смотрится красиво, хотя где-то сидит хозяин-паук. Он ждет своей добычи. Но паутина - не одна. Выход из тенет - единство многообразия. Чтобы не попасть в тенета одной культуры, следует сначала признать, что любая культура - ценность для человечества, независимо от численности народа и вклада в историю. * * * Волею судеб я жил под Казанским университетом, где родились Шаляпин, Бауман, в нашем дворе обитал Горький, когда был босяком, в соседнем дворе - Киров, когда учился в Технологическом («Технологическим» стал университет, училище же было «Техническим») училище, чуть выше играл в шахматы молодой Ульянов. Однажды я был в Италии и общался с учеными, журналистами. Вечером мэр небольшого города Урбино, где родился величайший художник Рафаэль де Санти (Почему «де Санти»? «Итальянская энциклопедия наук, литературы и искусства» («Enciclopedia italiana di scienze, lettere ed arti») - весьма авторитетное издание, нигде так Рафаэля не именует. Впрочем, это так, мелочи.) осторожно, извиняясь, спросил: «Правда ли, что в России критикуют Ленина? Я не совсем в это верю, но хотел уточнить». Отвечаю: «Такое бывает, но памятник ему в Казани стоит». Он успокоился. ХХ век нельзя понять без Ленина. Он может нравиться или не нравиться, но это так. Горький неплохо жил на Капри. Приехал на родину при Сталине, не за деньгами или славой - и того, и другого у него хватало. Он вернулся к народу. Многие остались за границей, и многих забыли. Горький был человеком, который мог прожить сам по себе. В молодости его жилищем была опрокинутая лодка на берегу Волги, под Казанью. Он зарабатывал, как мог, хотел поступить в Казанский университет. Из-за душевного кризиса стрелялся на Федоровском бугре, его спас дворник-татарин.
Напротив нашего дома жил классик татарской литературы Хади Такташ, чуть выше, около памятника Бутлерову, было пивное заведение, куда наведывался знаменитый татарский композитор Салих Сайдашев. Затем он поднимался к садику у татарского театра, где стоит памятник Державину, и размышлял о своем. Ворошилов любил его военный марш, который и сегодня исполняется на парадах. Наша улица раньше носила имя Молотова. Он учился в Реальном училище. Заодно изобрел «Коктейль Молотова» - видимо, помогли химики университета. (Полагаю, что фантастичность написанного Рафаэлем Сибгатовичем вполне очевидна, вполне возможно, что это у директора такой юмор.)
Сейчас эта улица носит имя Пушкина. Александр Сергеевич был просто проездом, изучал пугачевские дела. Пугачев бежал из казанской тюрьмы и, можно сказать, закончил свое восстание тоже в Казани. Державин получил первые награды при поимке Пугачева. (Пусть директор Института истории забивает баки своим сотрудникам. Вся остальная публика знает, насколько был обижен Державин именно тем, что его, так много сделавшего для борьбы с Пугачевым, обошли наградами. Попытки Державина добиться заслуженной награды закончились через четыре года после многих довольно унизительных хлопот увольнением на гражданскую службу.)
Впрочем, один из царских генералов сказал, что он рядом с Пугачевым повесил бы и Державина. Тем не менее Державин стал первым министром юстиции России. Он родился под Казанью в деревне Сакуры и, хотя был известного татарского рода, хорошо владел русским языком. Наша улица маленькая. Если по ней идти к реке Казанке, то можно было увидеть дом, где обитали забулдыги. Горький, тогда еще Пешков, писал «На дне» с тех самых людей. Этот дом снесли, забулдыги разбежались. Горький торговал бубликами. Пел в церковном хоре. Там сейчас церковь крещеных татар, все службы идут только на татарском языке. Шаляпина в этот хор не взяли, у него ломался голос. (Директору какого-нибудь НИИ комбикормов еще было бы извинительно повторять бородатую легенду, но от директора Института истории такое слышать странно. Горький не пел в Казани в церковном хоре и «церковь крещеных татар» тут, как говорится, не при делах. Горький очень короткое время был хористом в театре, а что касается Шаляпина, то не взяли его именно в театральный хор, а в церковном хоре он пел. Но опять же не в «церкви для крещеных татар», а в других храмах. Да и не были Пешков с Шаляпиным знакомы в то время в Казани. )
Горький, когда у него был душевный надлом, шел в Татарскую слободу, а Шаляпин любил сидеть под ивами в Татарской слободе на берегу озера Кабан. Кстати, он дрался зимой на берегу этого озера. Была такая традиция: Татарская и Суконная слобода сходились и устраивали кулачные бои. Я уже не застал эти времена. Мой брат еще ходил на лед. Драться можно было только по-честному, без кастетов и без крови, иначе и татары, и русские били нарушающего правила. Шаляпин писал в воспоминаниях, что это озеро - лучшее место в мире. Я заканчивал учебу в Татарской слободе (сейчас это еврейская школа). Повыше нашей улицы жили медики. Наиболее известные - Вишневский и Бехтерев, а также самые именитые химики СССР Арбузовы. Старший Арбузов всегда ходил в университет пешком. Для него выстроили специальный институт, он там не появлялся, надо было ехать на машине. Традиции Казанского университета - очень своеобразные. Один старый профессор зашел в библиотеку и начал требовать какую-то книгу по биологии: «Она в 1907 году лежала на этой полке». Ему отвечают: «Дедушка, прошло столько времени, революция и прочее». Тот отвечает: «Милочка, ничего не знаю. Где эта книга? Дайте!». Арбузов-старший не заметил, что вместо конки появился трамвай бельгийской компании. Ему выделили персональную машину, он стал лауреатом всевозможных премий, но ходил только пешком. Рядом с Арбузовыми была клиника, построенная для Бехтерева. (Очевидная глупость. Никто ничего для Бехтерева в Казани не строил. Бехтерев работал в Окружной психиатрической лечебнице на самой окраине тогдашней Казани, открытой задолго до его прихода. А «рядом с Арбузовыми» находится бывшая университетская, а ныне городская психиатрическая больница. Смешно говорить, что она построена для Бехтерева, ибо открыта она была в 1915 году, когда Бехтерев уже давно работал в столице. А то, что больница эта носит имя Бехтерева, говорит об авторитете знаменитого психиатра, но не о его работе в этой больнице.)
Сам Бехтерев родом из пригорода Елабуги. Оттуда же Шишкин, кавалерист-девица Дурова (Опять глупость: почтенная Надежда Андреевна не из Елабуги, она приехала в Елабугу, когда ей было уже 33 года), богатейшие торговцы России Стахеевы. Это 200 километров от Казани. Менделеев работал чуть ближе, в Бондюге. В Казани химическая школа всегда была сильной. Зинин работал с Альфредом Нобелем, они вместе изобрели подводные мины. Семья Нобелей искала нефть в Татарстане, их цистернами пользуются до сих пор. Там держат то ли мазут, то ли керосин. Наша улица считалась средней руки. В элитном районе жили Лев Толстой, Бутлеров, Лобачевский. У Толстого, как и у поэта Баратынского, дед был губернатором в Казани. Лобачевский и Аксаков учились в знаменитой гимназии №1. Ее же закончил Шишкин, а в ХХ веке работали Глушко, Королев, Туполев. (Ну а это уже полный исторический цирк. Казанским губернатором был отнюдь не дед поэта Баратынского, а его брат, к тому же младший.) Впрочем, все эти улицы находятся рядышком. От Татарской слободы до Кремля можно пешком дойти за полчаса, если не заглядываться на памятники. Татарская слобода в царские времена считалась не Казанью, поэтому татары могли там селиться (Татарская слобода еще как была частью Казани. Старо-Татарская слобода находилась частью во 2-й, частью в 5-й полицейской части города, Ново-Татарская слобода полностью умещалась в 5-й части. Иллюзий относительно исторических знаний директора Института истории у меня и раньше не было, но к такой отчаянной демонстрации исторической безграмотности я, если честно, готов не был.) Это как бы другое параллельное пространство, или антимир. О нем в России ничего не знают. Телевидение может обсуждать культуру майя, а татары, марийцы, удмурты и другие народы вроде бы не существуют. Разговоры о том, что какой-то народ был согнан с исторической родины и надо восстановить справедливость, неконструктивны. Мы все изгнанники, если выражаться фигурально. Что такое «наша земля»? Это выражение бессмысленное. У татар вся Евразия - «своя» территория, дело не в этом. Надо уметь жить сообща. Сегодня любят конференции о диалоге цивилизаций, особенно в связи с проблемами между мусульманами, христианами, иудеями. Кто такой мусульманин по определению? С арабского это - просто верующий. Значит, все, кто творит добро, - мусульмане. Всевышний приемлет всех, кто творит добро, и ад не вечен. Аллах не может за наши кратковременные грехи поместить нас на все оставшееся время в ад, иначе он бы был немилосердным. У нас не любят язычников, но разве они сделали что-то плохое? В Республике Горный Алтай они следят за природой и моралью, соблюдают национальные традиции. Они мусульмане, ибо угодны Всевышнему. С территории Алтая вышли многие цивилизации: тюркская, монгольская, иранская, японская, корейская. Надо бы создать проект «Большой Алтай», который соединит интересы России, Казахстана, Монголии, Турции, Ирана, Японии, Кореи. * * * Государство строится на культуре. Те, кто говорит о главенстве рынка, кредитах и прочих хитросплетениях, не искренни. Государство, его границы определяются культурой. Если есть культура, то существует государство. Культура не должна быть «на дне».
Послесловие
Я специально не стал спорить ни по сути написанного Р.С. Хакимовым, ни по форме. Я касался только ляпов, связанных с историческими фактами. Полагаю, что количество и характер этих ляпов дает мне право не спрашивать, пригоден ли профессионально Рафаэль Сибгатович для должности директора академического Института истории, а прямо утверждать, что нет, не пригоден. Сознаюсь, что хотел было назвать свои заметки «Когда сносит башню-2». Потом подумал и понял, что башню уже снесло.