Voltaire At Ferney
W. H. Auden
Almost happy now, he looked at his estate.
An exile making watches glanced up as he passed,
And went on working; where a hospital was rising fast
A joiner touched his cap; an agent came to tell
Some of the trees he’d planted were progressing well.
The white alps glittered. It was summer. He was very great.
Far off in Paris, where his enemies
Whsipered that he was wicked, in an upright chair
A blind old woman longed for death and letters. He would write
“Nothing is better than life.” But was it? Yes, the fight
Against the false and the unfair
Was always worth it. So was gardening. Civilise.
Cajoling, scolding, screaming, cleverest of them all,
He’d had the other children in a holy war
Against the infamous grown-ups, and, like a child, been sly
And humble, when there was occassion for
The two-faced answer or the plain protective lie,
But, patient like a peasant, waited for their fall.
And never doubted, like D’Alembert, he would win:
Only Pascal was a great enemy, the rest
Were rats already poisoned; there was much, though, to be done,
And only himself to count upon.
Dear Diderot was dull but did his best;
Rousseau, he’d always known, would blubber and give in.
Night fell and made him think of women: Lust
Was one of the great teachers; Pascal was a fool,
How Emilie had loved astronomy and bed;
Pimpette had loved him too, like scandal; he was glad.
He'd done his share of weeping for Jerusalem: As a rule,
It was the pleasure-haters who became unjust.
So, like a sentinel, he could not sleep. The night was full of wrong,
Earthquakes and executions. Soon he would be dead,
And still all over Europe stood the horrible nurses
Itching to boil their children. Only his verses
Perhaps could stop them: He must go on working: Overhead
The uncomplaining stars composed their lucid song.
ВОЛЬТЕР В ФЕРНЕЕ
Он счастлив. Он обходит свои места.
Часовщик у окошка поднимает на него взгляд
И опять опускает к часам. Возле новой больницы столяр
Притрагивается к шляпе. Садовник пришел сказать:
Посаженные им деревья принялись хорошо.
Альпы сверкают. Лето. И он велик.
Далеко в Париже, там, где его враги
Злословят, какой он гадкий, в высоком кресле сидит
Слепая старуха и ждет смерти и писем. А он
Напишет: «Жизнь - выше всего». Но так ли? Да, так. Борьба
Против несправедливости и против лжи
Стоила свеч. И сад стоил свеч. Возделывайте свой сад.
Лаской, нападкой, насмешкой - он был умнее всех.
Он был вожаком мальчишек в священной войне
Против зажиревших взрослых: как мальчишка, хитер,
Он умел, когда надо, смиренно пойти
На двусмысленный ответ или спасительный обман,
И ждал своего часа, терпеливый, как мужик.
Даламбер сомневался, а он нет: час придет.
Сильным врагом был только Паскаль; а все
Остальные - уже травленые крысы. Но забот
Еще много, а надеяться можно лишь на себя.
Дидро - глуп, но делал все, что мог.
А Руссо завопит и ничего не сможет: он это знал.
Ночь заставляет его думать о женщинах. Чувственность -
Лучший из учителей: Паскаль был дурак.
Как Эмилия любила астрономию и постель.
А Пимпетта его хотела, как скандала. Хорошо!
Он отплакал свое о Иерусалиме. В конце концов,
Кто не любит наслаждения - всегда неправ.
Как часовой на посту, он не спит. Ночь пропитана злом:
Погромы, землетрясения, казни. Скоро он умрет,
А над Европой сумасшедшие матери стоят у котлов,
Чтобы бросить в них младенцев. Только его стихи,
Может быть, их удержат, Надо работать. Ввыси
Нежалующиеся звезды вели свою светлую песнь.