О науке, ученых и спонсорах. Часть 1.
Оригинал взят у ljwanderer в О науке, ученых и спонсорах. Часть 1.
“Резкое ограничение международных контактов советской науки, совершенно ненормальное ее материальное положение, политический произвол властей, - все это вынуждало многих ученых уезжать за границу. Эти злоключения советской науки были запрограммированы самой политической и экономической системой. Государство никогда не рассматривало расходы на науку как такие, которые вернутся с лихвой своими результатами. Взаимодействие же с иностранными инвесторами осложняли идеологические предубеждения. Тем не менее оно состоялось. Сегодня историки науки восстанавливают историю иностранного инвестирования отечественной науки”, - пишет А.А.Жидкова, рассказывая о судьбе белорусского ученого Владимира Васильевича Лепешкина.
Я нашла это в сети, читая о русских ученых и Рокфеллеровских фондах, и задумалась: если бы государство не планировало получить результат, оно бы и не вкладывалось в науку. Но как заранее узнать, что принесет плоды, и какие они будут?
Статья А.Б.Кожевникова “Филантропия Рокфеллера и советская наука”, заслуживающая полного прочтения, легла в основу этого поста, который будет о русской науке, ученых и иностранном инвестировании.
Николай Константинович Кольцов за работой с микроскопом. 1920-е гг.
Николай Константинович Кольцов (1872-1940)- русский биолог, профессор городского Народного университета Л.А. Шанявского,
с 1917 года -профессор МГУ, в 1917 г. организовал в Москве и возглавил Институт экспериментальной биологии.
В 1918 г. Н.К. Кольцовым была организована Аниковская генетическая станция (генетика сельскохозяйственных животных). В 1920-е гг. создал Русское евгеническое общество.
“Фундаментальная наука не относится к числу традиционных объектов благотворительности. Ее прямая практическая польза неочевидна, а роль в решении социальных проблем не такая непосредственная, как у здравоохранения и образования.
До конца XIX в. поддержка научных исследований была в основном побочным эффектом поддержки образования. Профессора получали деньги за преподавание, а исследованиями занимались по совместительству, стимулом же для научной работы являлась, в частности, постепенно сложившаяся норма, что именно ученый, а не просто лектор может претендовать на профессорскую должность.
В Европе университеты существовали главным образом за счет государственного бюджета, а в Америке - за счет частной благотворительности, но и там, и там это была поддержка образования, а не исследований как таковых.
Идея, что даже чистую науку стоит специально финансировать, потому что это в итоге окупается, получила общественное признание лишь к концу XIX в., в результате чего стала постепенно развиваться система исследовательских институтов и возникла профессия научного работника - лица, получающего плату за научные исследования.” - рассказывает А.Б.Кожевников
Таким образом, в Европе государства начали финансировать науку, поощряя и развивая благотворительность, в Америке утвердилось финансирование работы ученых в открываемых специально для этого лабораториях на средства благотворительных фондов Карнеги и Рокфеллера, а также обеспечение грантами других исследовательских учреждений.
“В Германии в 1911 г. при содействии как государства, так и промышленников было основано Общество кайзера Вильгельма, которое начало создавать исследовательские институты по разным областям естествознания”
Первая мировая война продемонстрировала “стратегическое значение таких научных и технических изобретений, как телеграф и радио, аэропланы и оптические приборы…и ведущие государства озаботились созданием специальных органов для осуществления научной политики.
В США такой организацией стал Национальный совет по исследованиям (National Research Council (NRC)), сформированный в 1916 г., накануне вступления страны в войну, по инициативе Национальной академии наук при поддержке президента Вильсона.
Совет состоял из ученых, инженеров, промышленников и представителей государственных учреждений, включая военных, и был предназначен для координации исследований, как фундаментальных, так и прикладных, с целью содействия национальной безопасности и процветанию.”
NRC выдвинул идею учредить стипендии (fellowships) для молодых талантливых ученых в области физики и химии, чтобы те могли приезжать в ведущие научные центры США и Европы. Обмен научной информацией должен был способствовать развитию мировой науки, а также преодолению отставания США.
В Советской России по наблюдениям доктора Ганта, пристально следившего за прогрессом с самого начала 1920-х годов, власть, вначале не имевшая никаких возможностей, со временем начинала науку развивать. Постепенно ученые оказались под довольно щедрой опекой и одновременно строгим контролем государства.
Однако, на этапе зарождения этого государства существовало пренебрежение к русским ученым и проблемам науки. Революция и гражданская война, последующий голод и эпидемии затронули каждого, живущего в России. Прежние источники финансирования исчезли, разруха не давала возможности найти новые.
Уборка снега на улицах Петрограда, как трудовая повинность. 1918 год.Очевидно, что победивший пролетариат не мог испытывать братскую любовь или уважение к профессуре, вышедшей из среды аристократии и купечества. Среди буржуев -профессоров были представители разных партий -монархисты, кадеты, эсеры, меньшевики, потому с точки зрения революции, убирая снег на улицах, они приносили определенную, "сию-минутную", пользу обществу, в то время какая-либо другая польза от ученой интеллигенции зарождающемуся государству была еще не вполне очевидна. Во времена гражданской войны и еще некоторое время после нее научная интеллигеция выживала сама по себе.
Владимир Васильевич Лепешкин был приват-доцентом кафедры физиологии растений Петербургского университета, затем - профессором кафедры ботаники Казанского университета. О том, как жил Лепешкин, говорят его письма:
1917 год
1920 г.
Иван Петрович Павлов (1849-1936) Нобелевский лауреат в области медицины и физиологии 1904 года.К 1918 г. работа в лабораториях Павлова практически остановилась по финансовым причинам. Не хватало ассистентов, собак и продовольствия.
В 1920 году Павлов послал в июне 1920 г. в Совнарком письмо, прося разрешения “начать переписку (хотя бы контролируемую) с моими заграничными научными товарищами и друзьями о приискании мне места вне родины” . Он объяснял, что продолжать научную работу в России невозможно. Ученый жаловался на “непреодолимые материальные затруднения всякого рода в теперешних русских лабораториях и отсутствие общения, связи со всесветной научной работой”.
Он не мог работать продуктивно также и потому, что жалования, получаемого им за его три академические должности, было недостаточно для поддержания семьи:
“Я принужден исполнять в соответствующий сезон работу огородника, в мои годы не всегда легкую, и постоянно действовать дома в роли прислуги, помощника жены по кухне и содержанию квартиры в чистоте, что все вместе отнимает у меня большое и лучшее время дня.
Несмотря на это, мне и жене приходится питаться плохо и в количественном и в качественном отношениях и годами не видеть белого хлеба, неделями и месяцами не иметь ни молока, никакого мяса, прокармливаясь главным образом черным, большею частью недоброкачественным хлебом, пшеном, тоже плоховатым и т. п., что, естественно, ведет к нашему постоянному похуданию и обессиливанию. И это после полувековой (поденнейшей) научной работы, увенчавшейся ценными результатами, признанными всем научным миром”
Луначарский обратился к Ленину.Ленин, признавая Павлова, как "большую культурную ценность", предложил предоставить Павлову “сверхнормальный” продовольственный паек, улучшить его жилищные условия и положение в его лабораториях.
Однако, в таком же бедственном положении находились и другие ученые. И, если от голода их отчасти могли спасти пайки иностранной помощи ARA, то помочь с работой - американцы еще не могли.
Из переписки Рокфеллеровского фонда:
“Вопрос о помощи России неформально обсуждался вчера на заседании исполнительного комитета. <…>.
Даже в предположении, что организация г-на Гувера сможет работать в России в удовлетворительных условиях, в нашей группе преобладает резко отрицательное отношение к какому-либо участию фонда в оказании чрезвычайной помощи. <…>
Должен признаться: мое первое чувство, что фонду следовало бы принять участие в оказании чрезвычайной помощи, радикально изменилось в результате вчерашнего обсуждения. “
Из письма Дж. Винсента Дж. Д. Рокфеллеру от 9 августа 1921 г.
***
“...В нормальных условиях Международный совет по здравоохранению был бы заинтересован начать программу сотрудничества с Россией, как с любой другой страной.
В условиях же голода, социального, политического и экономического хаоса требуется чрезвычайная помощь, а не регулярная конструктивная работа. Из информации, доступной при таком удалении, кажется, что нет никакой основы для создания стабильных медицинских институтов.
Совет не участвует в оказании чрезвычайной помощи и должен, поэтому подождать более
спокойной ситуации, когда появится надежда на долговременные результаты...”
Из письма В. Роуза С. М. Ганну от 18 июля 1922 г.
Сергей Федорович Ольденбург.(1863-1934) академик РАН
Из письма Сергея ФедоровичаОльденбурга - Луначарскому, 1922 г
“Значение науки для жизни народа и для государства ясно всякому, кто сколько-нибудь думал об этом вопросе. Западная Европа и Америка почувствовали это особенно сильно во время мировой войны и еще сильнее теперь, когда надо возрождать страны экономически, морально и социально.
Мы видим это особенно ярко в тех двух странах, которые до этого государственно меньше всего приходили на помощь науке, предоставляя почти все делу частной инициативы, в Англии и Америке. Факты эти теперь известны и нам, русским, так как о них можно читать во всей научной прессе Запада и Америки.
В это самое время мы под давлением экономической разрухи и голода создаем невозможное существование для научной работы в России. Нечего говорить о потрясающем числе погибших ученых из той горсти, которая и ранее с громадным напряжением старались справиться с обширными задачами перед ней лежавшими.
Лаборатории во всех областях знания не могут работать, потому что нет топлива, газа, электричества, приборов, реактивов.
Все величайшие достижения науки последних лет почти совершенно им недоступны, ибо лаборатории должны довольствоваться кустарной работой, так как кредитов для настоящей работы нет.
А жизнь, голод плодороднейших губерний, вымирание миллионов людей, невероятные по своим размерам эпидемии вопиют к науке о помощи; на днях мы читали в одной из газет в грозной статье о голоде горячий призыв к "безобманной" науке.”
Это письмо секретаря Академии наук С.Ф.Ольденбурга к наркому просвещения Луначарскому дало толчок к созданию Особого временного комитета науки, учрежденного декретом СНК от 20 июня 1922 г.
Нарком просвещения А. Луначарский с американскими журналистами у агитпоезда им. В.И. Ленина.Из письма профессора В.В.Лепешкина:
1922 г.В апреле 1922 г. в Академический Центр НКП РСФСР поступило ходатайство профессора медицинского факультета вновь образованного Белорусского государственного университета Владимира Васильевича Лепешкина с просьбой о командировании его на четыре месяца в Берлин и другие города Германии и в Прагу. Лепешкин просил командировать его за границу с сохранением содержания по Белорусскому университету и с выдачей государственного пособия на поездку.
Первое ходатайство Лепешкина осталось без ответа со стороны Наркомпроса, ввиду отсутствия валютных средств. Тогда Лепешкин подает прошение вторично, указывая, что им получено письмо от профессора В.Руланда (W.Ruhland) из Лейпцига, в котором последний просит приехать биолога в Лейпциг, и т.к. его приезд в Германию считается для науки настолько необходимым, что немецкие коллеги взяли на себя полное материальное обеспечение Лепешкина на время его пребывания за границей.
Все же средства государство, обещало найти, и Постановлением Комиссии по заграничным командировкам от 4 сентября 1922 г. профессор Лепешкин был командирован в Германию на 3 месяца для окончания научных работ
Из переписки профессора Лепешкина:
1922 г.
1923 г.
1923 г.Окончание гражданской войны в России дало возможность перейти к задачам восстановления, при осознании решающей роли науки в развитии страны.
Несмотря на марксистские настроения официальных лиц, отношение к науке становится все более либеральным и щедрым, финансирование науки увеличивается, писал в 1927 году доктор Гант.
Во многом мнение доктора Ганта и других иностранных специалистов, свидетельствовавших, что в России есть наука и ученые, в которых следует вкладывать деньги, было определяющим в решении Рокфеллеровского фонда принять участие в поддержке советской науки.
К 1920- годам функционировали сразу несколько благотворительных фондов, основанных Рокфеллером, которые развернули широкую программу по поддержке науки по вс:ему миру:
Рокфеллеровский институт медицинских исследований (Rockefeller Institute for Medical Research),
Общий совет по образованию (General Education Board - GEB),
Рокфеллеровский фонд (RF)
и фонд, учрежденный в память жены Рокфеллера (Laura Spelman Rockefeller Memorial),
В 1923 г. возник еще один фонд - Международный совет по образованию (International Education Board (IEB)),финансировавший науку по всему миру.
“Одним из первых центров обучения стал университет в Копенгагене. Только что награжденный Нобелевской премией по физике Нильс Бор получил от IEB 40 тыс. долларов на оборудование и развитие Института теоретической физики.”
Нильс Бор (1885-1962). В 1922 году Бору была присуждена Нобелевсая премия по физике «за заслуги в изучении строения атома»
“На средства IEB был основан Институт имени Анри Пуанкаре в Париже и Институт физики и химии в Мадриде, разрушенный во время гражданской войны в Испании. Фонд финансировал работы лаборатории низких температур в Лейдене, единственной тогда, где проводились эксперименты с жидким гелием; морской биологической станции в Плимуте; зоологической станции в Неаполе; биологической лаборатории Моргана в Калифорнийском технологическом институте - центра исследований по генетике; высокогорной исследовательской станции на Юнгфрауйох в Швейцарских Альпах.
Изменение политики Фонда по отношению к России объяснялось политическими соображениями, так как “нынешнее правительство, вероятно, останется у власти”, а надежды на улучшение ситуации в России связываются не со сменой власти, а с “появлением новых людей и принятием новых идей имеющимся правительством”.
Именно такими соображениями руководствовался фонд, когда оказывал поддержку профессоров и студентов в эмиграции ( Русский студенческий фонд, ИМКА), так и в Советском Союзе, пишет Кожевников.
Более того, преимущество оказывалось развитию советской науки, и эмиграция не приветствовалась.
Стипендиями Фонд и ограничился,” помощь научным центрам и лабораториям - в случае СССР практически не развилось.”
“В Рокфеллеровских фондах было своего рода разделение труда. Так, IEB предоставлял стипендии ученым и преподавателям без национальных ограничений по сельскому хозяйству, математике, физике, химии и биологии; Отдел медицинского образования RF - по химии, биологии и медицине в тех странах, с которыми у него было налажено сотрудничество; Международный совет по здравоохранению RF - стипендии по здравоохранению; а Фонд памяти Лауры Спилмен-Рокфеллер - по общественным наукам.
Правила предоставления стипендий были, в общем, схожи. Для IEB они были разработаны в 1924 г. Целью провозглашалась подготовка лидеров в выбранных областях, и поэтому стипендия назначалась лишь лицам с исключительными способностями. Претендовать на стипендии могли активно работавшие ученые, как правило, не старше 35 лет и обычно имевшие какой-то аналог ученой степени. (Эти стипендии в каком-то смысле похожи на нынешние postdoctoral fellowships.)
Стандартная процедура выдвижения состояла в том, что заполненную кандидатом анкету направлял в фонд кто-то из видных ученых, часто - научный руководитель кандидата.
Вторым ее должен был подписать и тем самым поддержать выдвижение тот ученый, к кому кандидат намеревался поехать.
Стипендия выдавалась только для работы за границей. Она обычно составляла от 120 до 180-200 (для женатых) долларов в месяц. К этому добавлялись расходы на дорогу и научные исследования. По окончании стипендиат должен был написать отчет о проделанной работе.
Для большинства русских стипендиатов год за рубежом был определенной вехой в их биографии, и можно выделить, в общем-то, три альтернативы:
- стипендия как подспорье для последующей научной карьеры в СССР,
- стипендия как средство для эмиграции из Советского Союза,
- а также стипендия для уже живших в эмиграции. Первый вариант был наиболее распространенным. Программа IEB была международной, и, по крайней мере, формально, не существовало ограничений или квот, связанных с национальностью. Но в силу как географической, так и политической отдаленности кандидаты из СССР были не в самом выгодном положении. По утвержденным правилам, IEB не рассматривал заявки от самих кандидатов - выдвигать их мог лишь кто-то из крупных ученых.
Для физиков “палочкой-выручалочкой” в основном был Пауль Эренфест, а с советской стороны - директор Ленинградского физико-технического института Абрам Федорович Иоффе. “
Иоффе Абрам Федорович (1880 - 1960)
После окончания института поехал заниматься наукой в Мюнхен к лучшему по его сведениям физику-экспериментатору того времени профессору Вильгельму Рентгену. В 1906 г. Рентген предложил ему остаться в Мюнхене для совместной работы, но Иоффе предложение отклонил и вернулся в Россию. Осенью 1919 г. Иоффе основал физико-механический факультет при Политехническом институте, который готовил «физически мыслящих» инженеров-исследователей
Научный семинар А.Ф. Иоффе по новой физике в Политехническом институте. 1916
Пауль Эренфест (1880-1933)
C 1907 года в течение 5 лет читает лекции в России.
Петербургские физики (А.Ф. Иоффе, Д.С. Рождественский, Л.Д. Исаков, К.К. Баумгарт)
и математики, а также студенты собирались у него дома на семинары каждые одну-две недели.
Эренфест со своими учениками, третий слева Тинберген, крайний справа - Ферми.
Питер Зееман, Альберт Эйнштейн, Пауль Эренфест, 1920-е годы
Будущие академики АН СССР Ю.Б. Харитон и А.И. Шальников.Середина 20-х
“Первым съездил к нему в Лейден Ю. А. Крутков еще в 1913 г. С началом первой мировой войны все контакты прервались, и лишь осенью 1920 г. Эренфест получил весточку из России от своего друга и коллеги Иоффе и в ответе сразу предложил:
“Нам нужно каким-либо образом организовать поездку на год к Бору какого-либо теоретически особо одаренного молодого парня (Семенов, Прокофьев?!).
Быть может(?), сначала на непродолжительное время ко мне, если он будет еще нуждаться в некоторой подготовке для того, чтобы иметь возможность начать непосредственно интенсивную работу под руководством Бора.
Бор для новичков-теоретиков довольно-таки труден. Но за 2-3 месяца я бы такого парня к этому подготовил.
Я глубоко убежден, что Бору и мне удалось бы обеспечить претендента необходимыми средствами на поездку и один год пребывания - при гарантированном условии, что он будет очень разумным, энергичным и милым человеком”.
"В следующем году А. Ф. Иоффе вместе с П. Л. Капицей были откомандированы за границу для покупки научной литературы и приборов и для восстановления прерванных контактов, и Эренфест активно содействовал им в этой поездке, в том числе в получении виз.”
А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица, А И. Крылов.1924
Известно, что выехать советским гражданам было сложно, как обычно пишут, из-за “ксенофобии советского режима”, однако и въехать в США им было тоже не так-то просто.
В 1923 г. RF отказался быть посредником в получении визы для поездки в США академика П. П. Лазарева “из-за нынешнего отношения нашего правительства”.
Из-за трудностей с получением виз RF не дал русским стипендии для работы в Рокфеллеровском институте медицинских исследований.
А когда Иоффе в конце 1925 г. попросил американскую визу, его поначалу заподозрили, что он является известным большевиком с той же фамилией.
“О международных стипендиях IEB Эренфест узнал в 1924 г., когда Роуз посетил Европу. Первым стипендиатом, приехавшим работать к нему, стал итальянец Энрико Ферми. А в сентябре 1924 г. Эренфест чуть ли не первым из западных ученых побывал в России, где принял участие в IV съезде русских физиков в Ленинграде.
Вернувшись, он представил к стипендии IEB двух молодых ленинградских теоретиков: Я. И. Френкеля и Ю. А. Круткова. Оба они получили стипендии и провели в Европе год (уехав туда осенью 1925 г.). В частности, они работали у М. Борна в Геттингене и В. Паули в Гамбурге - там, где как раз в то время создавалась квантовая механика.
Для распространения фундаментальных теорий очень важны личные контакты; рокфеллеровские стипендии оказались в данном случае одним из главных каналов проникновения идей квантовой механики в СССР.”
Семинар Я.И. Френкеля, слева направо:
М.Э. Гуревич, Л.Д. Ландау, Л.В. Розенкевич, А.Н. Арсеньева, Я.И. Френкель, Г.А. Гамов, М.В. Мачинский, Д.Д. Иваненко, Г.А. Мандель (1929 г.)
(1890-1952).
В 1915 году окончил университет и был оставлен при кафедре физики для подготовки к профессорскому званию. С 1918 Крутков активно участвовал в становлении советской физики: создании Рентгенологического и радиологического института, читал лекции в новообразованном Политихническом институте, в работе образованной при Государственном оптическом институте (ГОИ), Атомной комиссии (в протоколе первого заседания комиссии от 21 января 1919 года среди организационных решений значилось: «п. 4. Обеспечить Ю. А. Круткова керосином и дровами, чтобы дать ему возможность работать продуктивно дома»).
”Чуть меньше чем через два года после представления первых двух теоретиков Эренфест выдвинул кандидатуры В. А. Фока из Ленинграда и И. Е. Тамма из Москвы. И тот, и другой уже имели опубликованные в немецких журналах работы по квантовой механике.
Владимир Александрович Фок (1898-1974).
В 1922 году окончил Петроградский университет и был оставлен на физико-математическом факультете в аспирантуре. С 1932 - профессор Университета и член-корреспондент Академии наук СССР, с 1939 - академик.
Игорь Евгеньевич Тамм ( 1895-1971)
Закончил Эдинбургский университет, в 1918 году - Московский государственный университет, преподавал в Симферополе, Одессе. В 1922 году вернулся в Москву, чтобы возглавить кафедру теоретической физики физфака МГУ.
Эренфест, ссылаясь на А. Ф. Иоффе и Л. И. Мандельштама, заверил фонд, что по окончании стипендии оба кандидата получат работу по специальности в России.
Как и раньше, вторым подписавшим анкету был М. Борн. Но в беседе с сотрудником фонда он заметил, что, если судить по публикациям молодых ученых, кандидатура Фока выглядит предпочтительнее.”
Макс Борн (1882-1970)
немецкий и британский физик-теоретик и математик, один из создателей квантовой механики. Лауреат Нобелевской премии по физике (1954).
Член ряда научных обществ мира, в том числе иностранный член Академии наук СССР (1934).
“Это замечание было, пожалуй, справедливым, но тактически неправильным. В декабре 1926 г. Фонд присудил годичную стипендию для пребывания в Геттингене у Борна только Фоку. Эренфест решил исправить ошибку и добился для Тамма стипендии Фонда Лоренца при Лейденском университете.
Тамм провел там первую половину 1928 г., учась не только у Эренфеста, но и у посетившего Лейден Дирака.
Вскоре Иоффе установил контакты с Фондом напрямую, а не через Эренфеста и получил возможность самому выдвигать кандидатов.”
Из письма профессора Лепешкина:
1926 г.
Продолжение следует.
“Резкое ограничение международных контактов советской науки, совершенно ненормальное ее материальное положение, политический произвол властей, - все это вынуждало многих ученых уезжать за границу. Эти злоключения советской науки были запрограммированы самой политической и экономической системой. Государство никогда не рассматривало расходы на науку как такие, которые вернутся с лихвой своими результатами. Взаимодействие же с иностранными инвесторами осложняли идеологические предубеждения. Тем не менее оно состоялось. Сегодня историки науки восстанавливают историю иностранного инвестирования отечественной науки”, - пишет А.А.Жидкова, рассказывая о судьбе белорусского ученого Владимира Васильевича Лепешкина.
Я нашла это в сети, читая о русских ученых и Рокфеллеровских фондах, и задумалась: если бы государство не планировало получить результат, оно бы и не вкладывалось в науку. Но как заранее узнать, что принесет плоды, и какие они будут?
Статья А.Б.Кожевникова “Филантропия Рокфеллера и советская наука”, заслуживающая полного прочтения, легла в основу этого поста, который будет о русской науке, ученых и иностранном инвестировании.
Николай Константинович Кольцов за работой с микроскопом. 1920-е гг.
Николай Константинович Кольцов (1872-1940)- русский биолог, профессор городского Народного университета Л.А. Шанявского,
с 1917 года -профессор МГУ, в 1917 г. организовал в Москве и возглавил Институт экспериментальной биологии.
В 1918 г. Н.К. Кольцовым была организована Аниковская генетическая станция (генетика сельскохозяйственных животных). В 1920-е гг. создал Русское евгеническое общество.
“Фундаментальная наука не относится к числу традиционных объектов благотворительности. Ее прямая практическая польза неочевидна, а роль в решении социальных проблем не такая непосредственная, как у здравоохранения и образования.
До конца XIX в. поддержка научных исследований была в основном побочным эффектом поддержки образования. Профессора получали деньги за преподавание, а исследованиями занимались по совместительству, стимулом же для научной работы являлась, в частности, постепенно сложившаяся норма, что именно ученый, а не просто лектор может претендовать на профессорскую должность.
В Европе университеты существовали главным образом за счет государственного бюджета, а в Америке - за счет частной благотворительности, но и там, и там это была поддержка образования, а не исследований как таковых.
Идея, что даже чистую науку стоит специально финансировать, потому что это в итоге окупается, получила общественное признание лишь к концу XIX в., в результате чего стала постепенно развиваться система исследовательских институтов и возникла профессия научного работника - лица, получающего плату за научные исследования.” - рассказывает А.Б.Кожевников
Таким образом, в Европе государства начали финансировать науку, поощряя и развивая благотворительность, в Америке утвердилось финансирование работы ученых в открываемых специально для этого лабораториях на средства благотворительных фондов Карнеги и Рокфеллера, а также обеспечение грантами других исследовательских учреждений.
“В Германии в 1911 г. при содействии как государства, так и промышленников было основано Общество кайзера Вильгельма, которое начало создавать исследовательские институты по разным областям естествознания”
Первая мировая война продемонстрировала “стратегическое значение таких научных и технических изобретений, как телеграф и радио, аэропланы и оптические приборы…и ведущие государства озаботились созданием специальных органов для осуществления научной политики.
В США такой организацией стал Национальный совет по исследованиям (National Research Council (NRC)), сформированный в 1916 г., накануне вступления страны в войну, по инициативе Национальной академии наук при поддержке президента Вильсона.
Совет состоял из ученых, инженеров, промышленников и представителей государственных учреждений, включая военных, и был предназначен для координации исследований, как фундаментальных, так и прикладных, с целью содействия национальной безопасности и процветанию.”
NRC выдвинул идею учредить стипендии (fellowships) для молодых талантливых ученых в области физики и химии, чтобы те могли приезжать в ведущие научные центры США и Европы. Обмен научной информацией должен был способствовать развитию мировой науки, а также преодолению отставания США.
В Советской России по наблюдениям доктора Ганта, пристально следившего за прогрессом с самого начала 1920-х годов, власть, вначале не имевшая никаких возможностей, со временем начинала науку развивать. Постепенно ученые оказались под довольно щедрой опекой и одновременно строгим контролем государства.
Однако, на этапе зарождения этого государства существовало пренебрежение к русским ученым и проблемам науки. Революция и гражданская война, последующий голод и эпидемии затронули каждого, живущего в России. Прежние источники финансирования исчезли, разруха не давала возможности найти новые.
Уборка снега на улицах Петрограда, как трудовая повинность. 1918 год.Очевидно, что победивший пролетариат не мог испытывать братскую любовь или уважение к профессуре, вышедшей из среды аристократии и купечества. Среди буржуев -профессоров были представители разных партий -монархисты, кадеты, эсеры, меньшевики, потому с точки зрения революции, убирая снег на улицах, они приносили определенную, "сию-минутную", пользу обществу, в то время какая-либо другая польза от ученой интеллигенции зарождающемуся государству была еще не вполне очевидна. Во времена гражданской войны и еще некоторое время после нее научная интеллигеция выживала сама по себе.
Владимир Васильевич Лепешкин был приват-доцентом кафедры физиологии растений Петербургского университета, затем - профессором кафедры ботаники Казанского университета. О том, как жил Лепешкин, говорят его письма:
1917 год
1920 г.
Иван Петрович Павлов (1849-1936) Нобелевский лауреат в области медицины и физиологии 1904 года.К 1918 г. работа в лабораториях Павлова практически остановилась по финансовым причинам. Не хватало ассистентов, собак и продовольствия.
В 1920 году Павлов послал в июне 1920 г. в Совнарком письмо, прося разрешения “начать переписку (хотя бы контролируемую) с моими заграничными научными товарищами и друзьями о приискании мне места вне родины” . Он объяснял, что продолжать научную работу в России невозможно. Ученый жаловался на “непреодолимые материальные затруднения всякого рода в теперешних русских лабораториях и отсутствие общения, связи со всесветной научной работой”.
Он не мог работать продуктивно также и потому, что жалования, получаемого им за его три академические должности, было недостаточно для поддержания семьи:
“Я принужден исполнять в соответствующий сезон работу огородника, в мои годы не всегда легкую, и постоянно действовать дома в роли прислуги, помощника жены по кухне и содержанию квартиры в чистоте, что все вместе отнимает у меня большое и лучшее время дня.
Несмотря на это, мне и жене приходится питаться плохо и в количественном и в качественном отношениях и годами не видеть белого хлеба, неделями и месяцами не иметь ни молока, никакого мяса, прокармливаясь главным образом черным, большею частью недоброкачественным хлебом, пшеном, тоже плоховатым и т. п., что, естественно, ведет к нашему постоянному похуданию и обессиливанию. И это после полувековой (поденнейшей) научной работы, увенчавшейся ценными результатами, признанными всем научным миром”
Луначарский обратился к Ленину.Ленин, признавая Павлова, как "большую культурную ценность", предложил предоставить Павлову “сверхнормальный” продовольственный паек, улучшить его жилищные условия и положение в его лабораториях.
Однако, в таком же бедственном положении находились и другие ученые. И, если от голода их отчасти могли спасти пайки иностранной помощи ARA, то помочь с работой - американцы еще не могли.
Из переписки Рокфеллеровского фонда:
“Вопрос о помощи России неформально обсуждался вчера на заседании исполнительного комитета. <…>.
Даже в предположении, что организация г-на Гувера сможет работать в России в удовлетворительных условиях, в нашей группе преобладает резко отрицательное отношение к какому-либо участию фонда в оказании чрезвычайной помощи. <…>
Должен признаться: мое первое чувство, что фонду следовало бы принять участие в оказании чрезвычайной помощи, радикально изменилось в результате вчерашнего обсуждения. “
Из письма Дж. Винсента Дж. Д. Рокфеллеру от 9 августа 1921 г.
***
“...В нормальных условиях Международный совет по здравоохранению был бы заинтересован начать программу сотрудничества с Россией, как с любой другой страной.
В условиях же голода, социального, политического и экономического хаоса требуется чрезвычайная помощь, а не регулярная конструктивная работа. Из информации, доступной при таком удалении, кажется, что нет никакой основы для создания стабильных медицинских институтов.
Совет не участвует в оказании чрезвычайной помощи и должен, поэтому подождать более
спокойной ситуации, когда появится надежда на долговременные результаты...”
Из письма В. Роуза С. М. Ганну от 18 июля 1922 г.
Сергей Федорович Ольденбург.(1863-1934) академик РАН
Из письма Сергея ФедоровичаОльденбурга - Луначарскому, 1922 г
“Значение науки для жизни народа и для государства ясно всякому, кто сколько-нибудь думал об этом вопросе. Западная Европа и Америка почувствовали это особенно сильно во время мировой войны и еще сильнее теперь, когда надо возрождать страны экономически, морально и социально.
Мы видим это особенно ярко в тех двух странах, которые до этого государственно меньше всего приходили на помощь науке, предоставляя почти все делу частной инициативы, в Англии и Америке. Факты эти теперь известны и нам, русским, так как о них можно читать во всей научной прессе Запада и Америки.
В это самое время мы под давлением экономической разрухи и голода создаем невозможное существование для научной работы в России. Нечего говорить о потрясающем числе погибших ученых из той горсти, которая и ранее с громадным напряжением старались справиться с обширными задачами перед ней лежавшими.
Лаборатории во всех областях знания не могут работать, потому что нет топлива, газа, электричества, приборов, реактивов.
Все величайшие достижения науки последних лет почти совершенно им недоступны, ибо лаборатории должны довольствоваться кустарной работой, так как кредитов для настоящей работы нет.
А жизнь, голод плодороднейших губерний, вымирание миллионов людей, невероятные по своим размерам эпидемии вопиют к науке о помощи; на днях мы читали в одной из газет в грозной статье о голоде горячий призыв к "безобманной" науке.”
Это письмо секретаря Академии наук С.Ф.Ольденбурга к наркому просвещения Луначарскому дало толчок к созданию Особого временного комитета науки, учрежденного декретом СНК от 20 июня 1922 г.
Нарком просвещения А. Луначарский с американскими журналистами у агитпоезда им. В.И. Ленина.Из письма профессора В.В.Лепешкина:
1922 г.В апреле 1922 г. в Академический Центр НКП РСФСР поступило ходатайство профессора медицинского факультета вновь образованного Белорусского государственного университета Владимира Васильевича Лепешкина с просьбой о командировании его на четыре месяца в Берлин и другие города Германии и в Прагу. Лепешкин просил командировать его за границу с сохранением содержания по Белорусскому университету и с выдачей государственного пособия на поездку.
Первое ходатайство Лепешкина осталось без ответа со стороны Наркомпроса, ввиду отсутствия валютных средств. Тогда Лепешкин подает прошение вторично, указывая, что им получено письмо от профессора В.Руланда (W.Ruhland) из Лейпцига, в котором последний просит приехать биолога в Лейпциг, и т.к. его приезд в Германию считается для науки настолько необходимым, что немецкие коллеги взяли на себя полное материальное обеспечение Лепешкина на время его пребывания за границей.
Все же средства государство, обещало найти, и Постановлением Комиссии по заграничным командировкам от 4 сентября 1922 г. профессор Лепешкин был командирован в Германию на 3 месяца для окончания научных работ
Из переписки профессора Лепешкина:
1922 г.
1923 г.
1923 г.Окончание гражданской войны в России дало возможность перейти к задачам восстановления, при осознании решающей роли науки в развитии страны.
Несмотря на марксистские настроения официальных лиц, отношение к науке становится все более либеральным и щедрым, финансирование науки увеличивается, писал в 1927 году доктор Гант.
Во многом мнение доктора Ганта и других иностранных специалистов, свидетельствовавших, что в России есть наука и ученые, в которых следует вкладывать деньги, было определяющим в решении Рокфеллеровского фонда принять участие в поддержке советской науки.
К 1920- годам функционировали сразу несколько благотворительных фондов, основанных Рокфеллером, которые развернули широкую программу по поддержке науки по вс:ему миру:
Рокфеллеровский институт медицинских исследований (Rockefeller Institute for Medical Research),
Общий совет по образованию (General Education Board - GEB),
Рокфеллеровский фонд (RF)
и фонд, учрежденный в память жены Рокфеллера (Laura Spelman Rockefeller Memorial),
В 1923 г. возник еще один фонд - Международный совет по образованию (International Education Board (IEB)),финансировавший науку по всему миру.
“Одним из первых центров обучения стал университет в Копенгагене. Только что награжденный Нобелевской премией по физике Нильс Бор получил от IEB 40 тыс. долларов на оборудование и развитие Института теоретической физики.”
Нильс Бор (1885-1962). В 1922 году Бору была присуждена Нобелевсая премия по физике «за заслуги в изучении строения атома»
“На средства IEB был основан Институт имени Анри Пуанкаре в Париже и Институт физики и химии в Мадриде, разрушенный во время гражданской войны в Испании. Фонд финансировал работы лаборатории низких температур в Лейдене, единственной тогда, где проводились эксперименты с жидким гелием; морской биологической станции в Плимуте; зоологической станции в Неаполе; биологической лаборатории Моргана в Калифорнийском технологическом институте - центра исследований по генетике; высокогорной исследовательской станции на Юнгфрауйох в Швейцарских Альпах.
Изменение политики Фонда по отношению к России объяснялось политическими соображениями, так как “нынешнее правительство, вероятно, останется у власти”, а надежды на улучшение ситуации в России связываются не со сменой власти, а с “появлением новых людей и принятием новых идей имеющимся правительством”.
Именно такими соображениями руководствовался фонд, когда оказывал поддержку профессоров и студентов в эмиграции ( Русский студенческий фонд, ИМКА), так и в Советском Союзе, пишет Кожевников.
Более того, преимущество оказывалось развитию советской науки, и эмиграция не приветствовалась.
Стипендиями Фонд и ограничился,” помощь научным центрам и лабораториям - в случае СССР практически не развилось.”
“В Рокфеллеровских фондах было своего рода разделение труда. Так, IEB предоставлял стипендии ученым и преподавателям без национальных ограничений по сельскому хозяйству, математике, физике, химии и биологии; Отдел медицинского образования RF - по химии, биологии и медицине в тех странах, с которыми у него было налажено сотрудничество; Международный совет по здравоохранению RF - стипендии по здравоохранению; а Фонд памяти Лауры Спилмен-Рокфеллер - по общественным наукам.
Правила предоставления стипендий были, в общем, схожи. Для IEB они были разработаны в 1924 г. Целью провозглашалась подготовка лидеров в выбранных областях, и поэтому стипендия назначалась лишь лицам с исключительными способностями. Претендовать на стипендии могли активно работавшие ученые, как правило, не старше 35 лет и обычно имевшие какой-то аналог ученой степени. (Эти стипендии в каком-то смысле похожи на нынешние postdoctoral fellowships.)
Стандартная процедура выдвижения состояла в том, что заполненную кандидатом анкету направлял в фонд кто-то из видных ученых, часто - научный руководитель кандидата.
Вторым ее должен был подписать и тем самым поддержать выдвижение тот ученый, к кому кандидат намеревался поехать.
Стипендия выдавалась только для работы за границей. Она обычно составляла от 120 до 180-200 (для женатых) долларов в месяц. К этому добавлялись расходы на дорогу и научные исследования. По окончании стипендиат должен был написать отчет о проделанной работе.
Для большинства русских стипендиатов год за рубежом был определенной вехой в их биографии, и можно выделить, в общем-то, три альтернативы:
- стипендия как подспорье для последующей научной карьеры в СССР,
- стипендия как средство для эмиграции из Советского Союза,
- а также стипендия для уже живших в эмиграции. Первый вариант был наиболее распространенным. Программа IEB была международной, и, по крайней мере, формально, не существовало ограничений или квот, связанных с национальностью. Но в силу как географической, так и политической отдаленности кандидаты из СССР были не в самом выгодном положении. По утвержденным правилам, IEB не рассматривал заявки от самих кандидатов - выдвигать их мог лишь кто-то из крупных ученых.
Для физиков “палочкой-выручалочкой” в основном был Пауль Эренфест, а с советской стороны - директор Ленинградского физико-технического института Абрам Федорович Иоффе. “
Иоффе Абрам Федорович (1880 - 1960)
После окончания института поехал заниматься наукой в Мюнхен к лучшему по его сведениям физику-экспериментатору того времени профессору Вильгельму Рентгену. В 1906 г. Рентген предложил ему остаться в Мюнхене для совместной работы, но Иоффе предложение отклонил и вернулся в Россию. Осенью 1919 г. Иоффе основал физико-механический факультет при Политехническом институте, который готовил «физически мыслящих» инженеров-исследователей
Научный семинар А.Ф. Иоффе по новой физике в Политехническом институте. 1916
Пауль Эренфест (1880-1933)
C 1907 года в течение 5 лет читает лекции в России.
Петербургские физики (А.Ф. Иоффе, Д.С. Рождественский, Л.Д. Исаков, К.К. Баумгарт)
и математики, а также студенты собирались у него дома на семинары каждые одну-две недели.
Эренфест со своими учениками, третий слева Тинберген, крайний справа - Ферми.
Питер Зееман, Альберт Эйнштейн, Пауль Эренфест, 1920-е годы
Будущие академики АН СССР Ю.Б. Харитон и А.И. Шальников.Середина 20-х
“Первым съездил к нему в Лейден Ю. А. Крутков еще в 1913 г. С началом первой мировой войны все контакты прервались, и лишь осенью 1920 г. Эренфест получил весточку из России от своего друга и коллеги Иоффе и в ответе сразу предложил:
“Нам нужно каким-либо образом организовать поездку на год к Бору какого-либо теоретически особо одаренного молодого парня (Семенов, Прокофьев?!).
Быть может(?), сначала на непродолжительное время ко мне, если он будет еще нуждаться в некоторой подготовке для того, чтобы иметь возможность начать непосредственно интенсивную работу под руководством Бора.
Бор для новичков-теоретиков довольно-таки труден. Но за 2-3 месяца я бы такого парня к этому подготовил.
Я глубоко убежден, что Бору и мне удалось бы обеспечить претендента необходимыми средствами на поездку и один год пребывания - при гарантированном условии, что он будет очень разумным, энергичным и милым человеком”.
"В следующем году А. Ф. Иоффе вместе с П. Л. Капицей были откомандированы за границу для покупки научной литературы и приборов и для восстановления прерванных контактов, и Эренфест активно содействовал им в этой поездке, в том числе в получении виз.”
А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица, А И. Крылов.1924
Известно, что выехать советским гражданам было сложно, как обычно пишут, из-за “ксенофобии советского режима”, однако и въехать в США им было тоже не так-то просто.
В 1923 г. RF отказался быть посредником в получении визы для поездки в США академика П. П. Лазарева “из-за нынешнего отношения нашего правительства”.
Из-за трудностей с получением виз RF не дал русским стипендии для работы в Рокфеллеровском институте медицинских исследований.
А когда Иоффе в конце 1925 г. попросил американскую визу, его поначалу заподозрили, что он является известным большевиком с той же фамилией.
“О международных стипендиях IEB Эренфест узнал в 1924 г., когда Роуз посетил Европу. Первым стипендиатом, приехавшим работать к нему, стал итальянец Энрико Ферми. А в сентябре 1924 г. Эренфест чуть ли не первым из западных ученых побывал в России, где принял участие в IV съезде русских физиков в Ленинграде.
Вернувшись, он представил к стипендии IEB двух молодых ленинградских теоретиков: Я. И. Френкеля и Ю. А. Круткова. Оба они получили стипендии и провели в Европе год (уехав туда осенью 1925 г.). В частности, они работали у М. Борна в Геттингене и В. Паули в Гамбурге - там, где как раз в то время создавалась квантовая механика.
Для распространения фундаментальных теорий очень важны личные контакты; рокфеллеровские стипендии оказались в данном случае одним из главных каналов проникновения идей квантовой механики в СССР.”
Семинар Я.И. Френкеля, слева направо:
М.Э. Гуревич, Л.Д. Ландау, Л.В. Розенкевич, А.Н. Арсеньева, Я.И. Френкель, Г.А. Гамов, М.В. Мачинский, Д.Д. Иваненко, Г.А. Мандель (1929 г.)
(1890-1952).
В 1915 году окончил университет и был оставлен при кафедре физики для подготовки к профессорскому званию. С 1918 Крутков активно участвовал в становлении советской физики: создании Рентгенологического и радиологического института, читал лекции в новообразованном Политихническом институте, в работе образованной при Государственном оптическом институте (ГОИ), Атомной комиссии (в протоколе первого заседания комиссии от 21 января 1919 года среди организационных решений значилось: «п. 4. Обеспечить Ю. А. Круткова керосином и дровами, чтобы дать ему возможность работать продуктивно дома»).
”Чуть меньше чем через два года после представления первых двух теоретиков Эренфест выдвинул кандидатуры В. А. Фока из Ленинграда и И. Е. Тамма из Москвы. И тот, и другой уже имели опубликованные в немецких журналах работы по квантовой механике.
Владимир Александрович Фок (1898-1974).
В 1922 году окончил Петроградский университет и был оставлен на физико-математическом факультете в аспирантуре. С 1932 - профессор Университета и член-корреспондент Академии наук СССР, с 1939 - академик.
Игорь Евгеньевич Тамм ( 1895-1971)
Закончил Эдинбургский университет, в 1918 году - Московский государственный университет, преподавал в Симферополе, Одессе. В 1922 году вернулся в Москву, чтобы возглавить кафедру теоретической физики физфака МГУ.
Эренфест, ссылаясь на А. Ф. Иоффе и Л. И. Мандельштама, заверил фонд, что по окончании стипендии оба кандидата получат работу по специальности в России.
Как и раньше, вторым подписавшим анкету был М. Борн. Но в беседе с сотрудником фонда он заметил, что, если судить по публикациям молодых ученых, кандидатура Фока выглядит предпочтительнее.”
Макс Борн (1882-1970)
немецкий и британский физик-теоретик и математик, один из создателей квантовой механики. Лауреат Нобелевской премии по физике (1954).
Член ряда научных обществ мира, в том числе иностранный член Академии наук СССР (1934).
“Это замечание было, пожалуй, справедливым, но тактически неправильным. В декабре 1926 г. Фонд присудил годичную стипендию для пребывания в Геттингене у Борна только Фоку. Эренфест решил исправить ошибку и добился для Тамма стипендии Фонда Лоренца при Лейденском университете.
Тамм провел там первую половину 1928 г., учась не только у Эренфеста, но и у посетившего Лейден Дирака.
Вскоре Иоффе установил контакты с Фондом напрямую, а не через Эренфеста и получил возможность самому выдвигать кандидатов.”
Из письма профессора Лепешкина:
1926 г.
Продолжение следует.