Козловский и Свердловск. От рыцаря Лоэнгрина к юродивому царя Бориса. Часть 2
Часть 1. Козловский и Свердловск. От рыцаря Лоэнгрина к юродивому царя Бориса.
Козловский (продолжение): "...У меня сохранилось несколько номеров театрального журнала "Эхо". Подумайте, в то время в Свердловском оперном театре издавался свой журнал!Представьте себе - спектакль "Лоэнгрин": Эльза - Баратова, Ортруда - Сливинская, Тельрамунд - Книжников, Король - Шидловский, Лоэнгрин - Аграновский и Козловский. Дирижер - Бердяев. Режиссеры - Долуханов и Альтшуллер. Это было в сезон 1924/25 года. Потом эти имена звучали на сцене Большого театра, а некоторые - и в Европе.
Местный рецензент (фамилию его не помню), перепробовавший много специальностей, даже писавший стихи под псевдонимом, пишет в газете статью: "Лоэнгрин" - мол, опера тяжелая, артисты пели, мол, так себе, а Аграновский - Лоэнгрин - такой-сякой. Он маленького роста и сложен непропорционально... (Ничего другого Козловский почему-то не вспомнил - Р.Б.) На следующий день уже в театральном журнале (можно было полемизировать) был возглас Аграновского, что во всем, мол, рецензент прав, только в том, в чем oн меня обвиняет, я не виноват, эти обвинения следует адресовать маме.
Я еще не пел в "Лоэнгрине", а он уже написал в газете, что опера без подготовки непонятна, певцы - так себе, да и Козловский будет не лучше. Хоть я его, мол, не видел и не слышал, но могу с уверенностью сказать, что будет скверно.
(Понять бы еще, почему столь важно для новой власти поставить "Лоэнгрина" Вагнера, немецкого композитора и антисемита... - Р.Б.)
Тогда легко можно было нарушить контракт и уехать в середине сезона. Равнодушие или озлобленность рецензий порождала такие явления, и знаменитый артист Григорий Пирогов, выступавший с красной строки, в середине сезона порвал договор и уехал!
В моем договоре, как и у всех, кстати, было указано, какие оперы идут для такого-то артиста. "Лоэнгрин" ставился для меня, и я должен был петь его первым. Но пел Аграновский. Я молчал, никаких протестов не заявлял. В договоре была обоюдная неустойка, и это давало мне право расторгнуть его. Но и тогда, и в другие времена я не протестовал, когда так называемые первые спектакли пели другие исполнители. Верьте: мне всегда было важно, как, а не когда.
Прервемся. И критик, и Козловский в чем-то правы: трудно отказаться от стереотипа, что рыцарь должен походить на рыцаря, а не на... Якова Свердлова, к примеру... но здесь нужно представить себе, как могли выглядеть Книжников и Аграновский рядом... - Р.Б.)
Послушаем Лоэнгрина Козловского и попытаемся представить, что столь нежный Лоэнгрин может противопоставить Фридриху... Шел 1938 год. Кажется волна репрессий спадает, но мир стоит на пороге чудовищной войны. Столь вялый рыцарь, в этом исполнении воля уже сломлена, Лоэнгрин уже потерепел поражение... А это еще и Вагнер, патриот до мозга костей! Итак, образ победителя в исполнении Козловского:
Пройден будет большой путь. Невероятный успех Юродивого в исполнении Козловского и... в 1954 году он покидает оперную сцену, становясь эстрадным певцом... И сегодня я вижу этот уход в трагическом свете - сцена безумно гениальная и провидческая. Это вершина творчества Козловского, а впереди - огромная жизнь... что творилось в душе у человека, редактора-суфлеры никогда не позволят узнать. В этот раз я обратил внимание на сильные руки Козловского, скованные цепями и закрывающие лицо. И еще раз Юродивый (не могу писать иначе, как с большой буквы):
...
Анна Ивановна Козловская, дочь: "Отец жил с ощущением непонятости. Ему казалось, что его не понимают. Не понимают родные и близкие, государство, чиновники, с которыми у него всегда были непростые отношения. И он опять и опять погружался в свою Великую Печаль.
... Как сейчас помню его мучительно напряженное лицо, когда он слушал какую-нибудь свою запись по радио...
... И хвала тем редким личностям, которые осмеливаются встать на тернистый путь вечного поиска, стремясь к совершенству. Их обычно постигает мучительная неудовлетворенность и разочарование достигнутым. Может быть, поэтому мой отец так и не расстался с "ореолом мученика"? Ему была очень близка роль Юродивого. Он сделал ее ролью своей жизни... - из предисловия к книге отца.
Козловский: Вот репертуар театра в то время (разговор о нем чрезвычайно важен, так как он - творческая визитная карточка театра): "Аида", "Тангейзер", "Сказки Гофмана", "Галька", "Фра-Дьяволо", "Чио-Чио-сан", "Тоска", "Кармен", "Онегин", "Травиата", "Риголетто", "Севильский цирюльник", "Трильби", "Фауст", "Князь Серебряный", "Корневильские колокола", "Хованщина", "Борис Годунов", "Жидовка", "Серп и молот" ("Иван Сусанин"). Шла даже "Сильва" с хором и оркестром оперы, с привлечением некоторых артистов оперетты. Я пел Бони. Нужны были внеплановые средства, и шел такой гала-спектакль. Тогда же появились и абонементные спектакли, что создало абсолютно крепкую финансовую базу, но это же породило и некоторое творческое торможение, и даже равнодушие...
Конечно, я вспоминаю то, что мне дорого, близко. Была знаменитая гостиница "Пале-Рояль". (К этой гостинице мы обязательно вернемся, место знаковое. - Р.Б.) Ее удобства скорее вызывали юмор. За театром был пустырь, в отдалении - одноэтажные домики, но в каждом домике - притягательный огонек - разность людей. Разные были люди. Вспоминается старый Екатеринбург с его трудовой интеллигенцией, тихими высокоинтеллигентными семьями (другие уже покинули город - Р.Б.), которые приобретали абонемент в оперный театр (система абонементов и подписок при советской власти... часто была обязательно-принудительной - Р.Б.). Они же и организовывали встречи в Деловом клубе и в частных домах.
Собирались мы и своей актерской братией. Если в выходной день пельмени были у Донца и Тессейр, то у Мухтаровой, Книжникова, Боковой, Арканова - в другие дни. На этих вечерах выяснялись разнообразные таланты - кто читал стихи, кто аккомпанировал (к примеру, я).
В городе был кинотеатр. Перед экраном - малый оркестр, слепые музыканты.
Я знаю о существовании выпуклой печати для слепых. Видимо, они по этому же принципу разучивали классическую музыку. Какой это труд, какая память! Играли они самозабвенно. Я и сейчас часто вспоминаю о них. У Короленко слепой музыкант через страдания приходит к радости. Мне хочется думать, что у них была ежевечерняя радость. В кинотеатре было холодно, они играли в пальто, но музыка звучала глубоко, человечно. Мы иногда подходили к этим музыкантам, здоровались. Они нас узнавали - видимо, бывали и на оперных спектаклях.
Я по сей день восторгаюсь их трудолюбием - они играли Грига, Моцарта, сонаты Бетховена...
Что греха таить... Когда мы впервые ехали на Урал, то думали: скорей бы настал май, чтобы уехать из малопоэтического города - кругом лес, в центре города - пыль... И все же высокая поэтическая настроенность - непреходящее чувство, и многие артисты сполна испытали его именно в Свердловске. (Город малопоэтический! но была поэтическая настроенность у артистов. Что ж этому нетрудно поверить, и сегодня многие стремятся поскорее покинуть город, таланту здесь, как и пятьдесят лет тому назад фактически невозможно раскрыться. В обслуживании тупого чиновничества и нуворишей с пошлейшими вкусами он очень скоро загибается... - Р.Б.)
1973
Когда после почти 35-летнего перерыва я вновь попал в Свердловский оперный театр, такой родной и в то же время незнакомый, то подумал: если бы стены этого здания могли поведать все то, что было в нем в течение полувека. Ветры и бури, цветение и заморозки... Но при любой погоде искусство оставалось могучим, прекрасным оружием воздействия на чувства людей. (Какова терминология! Я все больше думаю о том, что текст Козловского был изрядно подредактирован. - Р.Б.)
Мне вспоминается такой случай. Однажды, это было в 20-х годах, перед спектаклем "Лоэнгрин" вдруг таинственно исчезла оркестровая партитура. Уже ярко сверкали люстры, зал наполнил шум собравшихся зрителей, оркестранты настраивали инструменты. А партитуры нигде не было. Обратились за помощью в губрозыск. И вот пришли они, грозные, вооруженные, в поблескивающих кожанках. Пришли в театр, чтобы провести расследование и разыскать ноты. Между тем спектакль начался - решено было дирижировать по клавиру. Зазвучала волшебная музыка Вагнера, и оперативные работники на какое-то время превратились в очарованных слушателей.
Я вспомнил этот эпизод не случайно. Сила искусства огромна, и кто бы ни находился в зале - любитель оперы или никогда не слышавший ее - он не может остаться равнодушным.
Когда в 1924-25 годах я впервые пел на сцене Свердловского оперного театра, там царила блистательная эпоха. Эпоха влюбленности в искусство как актеров, так и зрителей, эпоха высокого мастерства артистов, дирижеров, режиссеров. Мне думается, что и сегодняшний Свердловский театр многим обязан той эпохе: ведь нет искусства без преемственности. Духовная культура создается поколениями. И одно поколение свои лучшие традиции, как эстафету, передает другому. Поэтому мы произносим с большой благодарностью имена дирижеров, режиссеров, певцов того времени. Каждый из них - страница жизни театра. Многих уже поглотила "медленная Лета". Но на том фундаменте, который они заложили, развивается искусство сегодняшнего дня. (А искусство сегодняшнего дня тоже развивается на том же фундаменте? Ведь окончательно он был сформирован в сталинскую эпоху, сталинскими методами... - Р.Б.)
Я пришел в театр, в котором складывались традиции, театр, который только получал известность. В свой второй приезд я застал театр уже сформировавшимся, имеющим свое профессиональное лицо. Тогда ему было тринадцать лет.
Теперь ему пятьдесят. Это не старость. Это зрелость. Есть города, есть театры, куда человек едет не только отдавать свои чувства, мысли, но и обогатиться. Свердловск для меня такой город. И вот я сижу по вечерам и гляжу в окно. Театр тот, да не тот. Кругом монументальные здания, напоминающие Театральную площадь и даже площадь Свердлова в Москве. (Вездесущий Свердлов! именно перед оперой до сих красуется его памятник, который точно говорит: мы еще вернемся! - Р.Б.) А я помню, когда этот театр был почти на окраине города и его афиши кокетливо поедали козочки. Человек даже самой сильной и неудержимой фантазии не мог предвидеть в те годы, каким станет Свердловск сегодня. Изменился и театр. Он вырос до орденоносного. Но лучшие традиции первых лет живы и продолжают развиваться.
Я порадовался этому. Смелость, постоянные искания, горячая влюбленность в искусство остаются нестареющей традицией.
А те спектакли, которые театр впервые ставит на своей сцене сегодня, не говорят о творческих исканиях коллектива?
И еще я порадовался, когда увидел, что дружба артистов со зрителем, возникшая в те годы, продолжается и сейчас. Не одно поколение артистов вдохновляли своей любовью свердловские слушатели. И пусть не всегда она была улыбчивой, нередко приносила огорчения, но она была нужна как путеводная звезда.
Я слежу за ростом своих свердловских товарищей по сцене. Радуюсь их удачам. Во время гастролей театра в Москве видел балетные постановки. Они понравились.
За те короткие встречи в спектаклях и на репетициях здесь, в Свердловске, трудно хорошо узнать театр, ознакомиться с его репертуаром, труппой. И я не могу широко раздавать оценки. Могу назвать лишь тех певцов, которых слышал. Это Е. Алтухова, Л. Краснопольская, И. Семенов, Я. Вутирас, И.Наволошников, замечательная Н. Челышева. Я радуюсь блистательному звучанию их голосов. И еще раз убедился в умной режиссуре. Много добрых слов можно сказать о гибкости дирижеров. Но мне думается, что следует давать больше возможности выступать артисту на сценах оперных театров других городов. Иначе появится привычка к своему театру, к своему зрителю, а привычка - это ступень к равнодушию, самому страшному, самому пагубному в искусстве. Очень хорошо, что в Свердловске в юбилейных спектаклях пели солист Новосибирского оперного театра Андрей Федосеев и солист Братиславской оперы Андрей Кухарский.
Сейчас театр интересен и любим. Он гордо несет свое знамя высокого профессионализма. Мне хочется только пожелать: больше поисков, больше творчества, смелости и дерзания, славный юбиляр!
1963
Все минуло! Но спасибо памяти, спасибо всему увиденному и услышанному!
Товарищи, коллеги... Многих я назвал, а хочу назвать всех. Каждый из них достоин повести. Не будь их, не будь их мастерства, сердца, отданного театру, многого мы не имели бы сегодня.
Татьяна Бокова. Такой Татьяны в "Евгении Онегине" я больше не знаю. Она, как и Анна Андреевна Зелинская, стремилась познать знаменитое итальянское бельканто, хотя очень сложный вопрос - кто, где и что приобретает, а что - теряет. Звуковедение у Боковой было замечательное. В Италии она привлекла к себе внимание и как художница-модельер. Но судьба уготована каждому своя. А. Зелинская вернулась на родину, пела в Большом театре главные партии (ныне ушла из жизни). А Бокова трагически завершила свой путь. Она стала, как говорят на Украине, "божевильной", т. е. лишилась рассудка. Так она, очень красивая женщина, волнующая артистка, и умерла. Но все, кто служил с ней, кто видел ее на сцене, думаю, ее помнят.
П. Йоркин - балетмейстер. Это он, как и А. Макаров, слышал меня в Полтаве и потом назвал мое имя директору Харьковской оперы Б. С. Арканову. И я получил телеграмму-приглашение в Харьков, подписанную Аркановым и Альтшуллером. Потом мы все вместе служили в Свердловске. (Ответы на многие вопросы нужно искать в Харькове... Каким образом и почему Арканову с Альтшуллером удается фактически вывезти харьковскую оперу в Свердловск? - Р.Б.)
В репертуаре театра были и "Сильва", и "Цыганский барон", и "Корневильские колокола". Дирижировал последним спектаклем А. Пазовский. Как известно, Гренеше поет выходную арию "Плыви, мой челн", вальсы, дуэты. В третьем акте спел я "Бродил я между скал", провальсировал, как положено. Публика аплодировала. Тогда публику уважали и бисирование было дозволено. На этих аплодисментах и возгласах я подхожу к маэстро - "Что делать?". Пазовский стоит, как в "Аиде", опустив глаза. Публика аплодирует. Он стоит... Тогда я выхожу к суфлерской будке. А над Лазовским подшучивали, потому что у него были любимые, часто употребляемые слова - "ритмично, динамично". Я жалобно говорю: "Я пел ритмично, динамично". В зале хохот, аплодисменты и публики и оркестра. Тогда такая шутка была возможна. А какой был В. Ухов в "Корневильских колоколах"! Был у нас такой случай. М. И. Донец в третьем акте выходит с фонарем. Кругом темнота. Я - Гренеше в растерянности от неожиданного шума шагов прятался в латы, когда приближался Донец. И в этой темноте шепотом на весь театр кричал: "Ой, граждане". Какое сочувствие зала вызывала эта фраза. Она долго ходила в театре и в городе. Конечно, сейчас это выглядит шуткой. Но в этом было проявление единения со зрительным залом.
...
Козловский заканчивает: И представилось мне сейчас, как в самом блестящем спектакля по Гоголю "Сорочинская ярмарка", где все сияет, живет, смеется, в конце старуха говорит: "И это было".
1960
- Иван Семенович Козловский. Музыка - радость и боль моя.
Вот Козловский и вернул нас к словам Ярона, взятым в качестве эпиграфа. "Великая Печаль", о которой говорила дочь, возможно, понимание, что Лоэнгрин и Гренеше ничем друг от друга по содержанию не отличаются, вершиной остался Юродивый, а жизнь превратилась в оперетту на фоне грандиозного сталинского полотна...
Оперетка - венец трагической эпохи - так и осталась самым ярким воспоминанием звезды советской эстрады. Эстафета была передана в надежные руки, крепкие руки, которые с семидесятых готов удерживают монополию на формирование вкусов... И если в творческих поисках сталинского поколения ты видишь трагедию, то кривляние считающих себя продолжателями великих традиций русского искусства трудно назвать даже фарсом.
И, как выразился Козловский,.. "в конце старуха говорит: "И это было":
...
Молодого (из тех, "которым открыты все пути", тайна ухода Козловского еще сложнее) жениха найти нетрудно:
...
И счастливый конец... (Господи, только бы больше никогда не возвращались те страшные времена...)
Есть ли сами пути? Или мы настолько оцепенели от чудовищности деяний самозванца Бориски, что никак не можем встряхнуть себя, стряхнуть с себя обноски юродивого? Неужели роль эта в крови нашей, неужели страх этот неследственный? Неужели суждено видеть и понимать - и юродствовать только ради того, чтобы жить?..
Козловский (продолжение): "...У меня сохранилось несколько номеров театрального журнала "Эхо". Подумайте, в то время в Свердловском оперном театре издавался свой журнал!Представьте себе - спектакль "Лоэнгрин": Эльза - Баратова, Ортруда - Сливинская, Тельрамунд - Книжников, Король - Шидловский, Лоэнгрин - Аграновский и Козловский. Дирижер - Бердяев. Режиссеры - Долуханов и Альтшуллер. Это было в сезон 1924/25 года. Потом эти имена звучали на сцене Большого театра, а некоторые - и в Европе.
Местный рецензент (фамилию его не помню), перепробовавший много специальностей, даже писавший стихи под псевдонимом, пишет в газете статью: "Лоэнгрин" - мол, опера тяжелая, артисты пели, мол, так себе, а Аграновский - Лоэнгрин - такой-сякой. Он маленького роста и сложен непропорционально... (Ничего другого Козловский почему-то не вспомнил - Р.Б.) На следующий день уже в театральном журнале (можно было полемизировать) был возглас Аграновского, что во всем, мол, рецензент прав, только в том, в чем oн меня обвиняет, я не виноват, эти обвинения следует адресовать маме.
Я еще не пел в "Лоэнгрине", а он уже написал в газете, что опера без подготовки непонятна, певцы - так себе, да и Козловский будет не лучше. Хоть я его, мол, не видел и не слышал, но могу с уверенностью сказать, что будет скверно.
(Понять бы еще, почему столь важно для новой власти поставить "Лоэнгрина" Вагнера, немецкого композитора и антисемита... - Р.Б.)
Тогда легко можно было нарушить контракт и уехать в середине сезона. Равнодушие или озлобленность рецензий порождала такие явления, и знаменитый артист Григорий Пирогов, выступавший с красной строки, в середине сезона порвал договор и уехал!
В моем договоре, как и у всех, кстати, было указано, какие оперы идут для такого-то артиста. "Лоэнгрин" ставился для меня, и я должен был петь его первым. Но пел Аграновский. Я молчал, никаких протестов не заявлял. В договоре была обоюдная неустойка, и это давало мне право расторгнуть его. Но и тогда, и в другие времена я не протестовал, когда так называемые первые спектакли пели другие исполнители. Верьте: мне всегда было важно, как, а не когда.
Прервемся. И критик, и Козловский в чем-то правы: трудно отказаться от стереотипа, что рыцарь должен походить на рыцаря, а не на... Якова Свердлова, к примеру... но здесь нужно представить себе, как могли выглядеть Книжников и Аграновский рядом... - Р.Б.)
Послушаем Лоэнгрина Козловского и попытаемся представить, что столь нежный Лоэнгрин может противопоставить Фридриху... Шел 1938 год. Кажется волна репрессий спадает, но мир стоит на пороге чудовищной войны. Столь вялый рыцарь, в этом исполнении воля уже сломлена, Лоэнгрин уже потерепел поражение... А это еще и Вагнер, патриот до мозга костей! Итак, образ победителя в исполнении Козловского:
Пройден будет большой путь. Невероятный успех Юродивого в исполнении Козловского и... в 1954 году он покидает оперную сцену, становясь эстрадным певцом... И сегодня я вижу этот уход в трагическом свете - сцена безумно гениальная и провидческая. Это вершина творчества Козловского, а впереди - огромная жизнь... что творилось в душе у человека, редактора-суфлеры никогда не позволят узнать. В этот раз я обратил внимание на сильные руки Козловского, скованные цепями и закрывающие лицо. И еще раз Юродивый (не могу писать иначе, как с большой буквы):
...
Анна Ивановна Козловская, дочь: "Отец жил с ощущением непонятости. Ему казалось, что его не понимают. Не понимают родные и близкие, государство, чиновники, с которыми у него всегда были непростые отношения. И он опять и опять погружался в свою Великую Печаль.
... Как сейчас помню его мучительно напряженное лицо, когда он слушал какую-нибудь свою запись по радио...
... И хвала тем редким личностям, которые осмеливаются встать на тернистый путь вечного поиска, стремясь к совершенству. Их обычно постигает мучительная неудовлетворенность и разочарование достигнутым. Может быть, поэтому мой отец так и не расстался с "ореолом мученика"? Ему была очень близка роль Юродивого. Он сделал ее ролью своей жизни... - из предисловия к книге отца.
Козловский: Вот репертуар театра в то время (разговор о нем чрезвычайно важен, так как он - творческая визитная карточка театра): "Аида", "Тангейзер", "Сказки Гофмана", "Галька", "Фра-Дьяволо", "Чио-Чио-сан", "Тоска", "Кармен", "Онегин", "Травиата", "Риголетто", "Севильский цирюльник", "Трильби", "Фауст", "Князь Серебряный", "Корневильские колокола", "Хованщина", "Борис Годунов", "Жидовка", "Серп и молот" ("Иван Сусанин"). Шла даже "Сильва" с хором и оркестром оперы, с привлечением некоторых артистов оперетты. Я пел Бони. Нужны были внеплановые средства, и шел такой гала-спектакль. Тогда же появились и абонементные спектакли, что создало абсолютно крепкую финансовую базу, но это же породило и некоторое творческое торможение, и даже равнодушие...
Конечно, я вспоминаю то, что мне дорого, близко. Была знаменитая гостиница "Пале-Рояль". (К этой гостинице мы обязательно вернемся, место знаковое. - Р.Б.) Ее удобства скорее вызывали юмор. За театром был пустырь, в отдалении - одноэтажные домики, но в каждом домике - притягательный огонек - разность людей. Разные были люди. Вспоминается старый Екатеринбург с его трудовой интеллигенцией, тихими высокоинтеллигентными семьями (другие уже покинули город - Р.Б.), которые приобретали абонемент в оперный театр (система абонементов и подписок при советской власти... часто была обязательно-принудительной - Р.Б.). Они же и организовывали встречи в Деловом клубе и в частных домах.
Собирались мы и своей актерской братией. Если в выходной день пельмени были у Донца и Тессейр, то у Мухтаровой, Книжникова, Боковой, Арканова - в другие дни. На этих вечерах выяснялись разнообразные таланты - кто читал стихи, кто аккомпанировал (к примеру, я).
В городе был кинотеатр. Перед экраном - малый оркестр, слепые музыканты.
Я знаю о существовании выпуклой печати для слепых. Видимо, они по этому же принципу разучивали классическую музыку. Какой это труд, какая память! Играли они самозабвенно. Я и сейчас часто вспоминаю о них. У Короленко слепой музыкант через страдания приходит к радости. Мне хочется думать, что у них была ежевечерняя радость. В кинотеатре было холодно, они играли в пальто, но музыка звучала глубоко, человечно. Мы иногда подходили к этим музыкантам, здоровались. Они нас узнавали - видимо, бывали и на оперных спектаклях.
Я по сей день восторгаюсь их трудолюбием - они играли Грига, Моцарта, сонаты Бетховена...
Что греха таить... Когда мы впервые ехали на Урал, то думали: скорей бы настал май, чтобы уехать из малопоэтического города - кругом лес, в центре города - пыль... И все же высокая поэтическая настроенность - непреходящее чувство, и многие артисты сполна испытали его именно в Свердловске. (Город малопоэтический! но была поэтическая настроенность у артистов. Что ж этому нетрудно поверить, и сегодня многие стремятся поскорее покинуть город, таланту здесь, как и пятьдесят лет тому назад фактически невозможно раскрыться. В обслуживании тупого чиновничества и нуворишей с пошлейшими вкусами он очень скоро загибается... - Р.Б.)
1973
Когда после почти 35-летнего перерыва я вновь попал в Свердловский оперный театр, такой родной и в то же время незнакомый, то подумал: если бы стены этого здания могли поведать все то, что было в нем в течение полувека. Ветры и бури, цветение и заморозки... Но при любой погоде искусство оставалось могучим, прекрасным оружием воздействия на чувства людей. (Какова терминология! Я все больше думаю о том, что текст Козловского был изрядно подредактирован. - Р.Б.)
Мне вспоминается такой случай. Однажды, это было в 20-х годах, перед спектаклем "Лоэнгрин" вдруг таинственно исчезла оркестровая партитура. Уже ярко сверкали люстры, зал наполнил шум собравшихся зрителей, оркестранты настраивали инструменты. А партитуры нигде не было. Обратились за помощью в губрозыск. И вот пришли они, грозные, вооруженные, в поблескивающих кожанках. Пришли в театр, чтобы провести расследование и разыскать ноты. Между тем спектакль начался - решено было дирижировать по клавиру. Зазвучала волшебная музыка Вагнера, и оперативные работники на какое-то время превратились в очарованных слушателей.
Я вспомнил этот эпизод не случайно. Сила искусства огромна, и кто бы ни находился в зале - любитель оперы или никогда не слышавший ее - он не может остаться равнодушным.
Когда в 1924-25 годах я впервые пел на сцене Свердловского оперного театра, там царила блистательная эпоха. Эпоха влюбленности в искусство как актеров, так и зрителей, эпоха высокого мастерства артистов, дирижеров, режиссеров. Мне думается, что и сегодняшний Свердловский театр многим обязан той эпохе: ведь нет искусства без преемственности. Духовная культура создается поколениями. И одно поколение свои лучшие традиции, как эстафету, передает другому. Поэтому мы произносим с большой благодарностью имена дирижеров, режиссеров, певцов того времени. Каждый из них - страница жизни театра. Многих уже поглотила "медленная Лета". Но на том фундаменте, который они заложили, развивается искусство сегодняшнего дня. (А искусство сегодняшнего дня тоже развивается на том же фундаменте? Ведь окончательно он был сформирован в сталинскую эпоху, сталинскими методами... - Р.Б.)
Я пришел в театр, в котором складывались традиции, театр, который только получал известность. В свой второй приезд я застал театр уже сформировавшимся, имеющим свое профессиональное лицо. Тогда ему было тринадцать лет.
Теперь ему пятьдесят. Это не старость. Это зрелость. Есть города, есть театры, куда человек едет не только отдавать свои чувства, мысли, но и обогатиться. Свердловск для меня такой город. И вот я сижу по вечерам и гляжу в окно. Театр тот, да не тот. Кругом монументальные здания, напоминающие Театральную площадь и даже площадь Свердлова в Москве. (Вездесущий Свердлов! именно перед оперой до сих красуется его памятник, который точно говорит: мы еще вернемся! - Р.Б.) А я помню, когда этот театр был почти на окраине города и его афиши кокетливо поедали козочки. Человек даже самой сильной и неудержимой фантазии не мог предвидеть в те годы, каким станет Свердловск сегодня. Изменился и театр. Он вырос до орденоносного. Но лучшие традиции первых лет живы и продолжают развиваться.
Я порадовался этому. Смелость, постоянные искания, горячая влюбленность в искусство остаются нестареющей традицией.
А те спектакли, которые театр впервые ставит на своей сцене сегодня, не говорят о творческих исканиях коллектива?
И еще я порадовался, когда увидел, что дружба артистов со зрителем, возникшая в те годы, продолжается и сейчас. Не одно поколение артистов вдохновляли своей любовью свердловские слушатели. И пусть не всегда она была улыбчивой, нередко приносила огорчения, но она была нужна как путеводная звезда.
Я слежу за ростом своих свердловских товарищей по сцене. Радуюсь их удачам. Во время гастролей театра в Москве видел балетные постановки. Они понравились.
За те короткие встречи в спектаклях и на репетициях здесь, в Свердловске, трудно хорошо узнать театр, ознакомиться с его репертуаром, труппой. И я не могу широко раздавать оценки. Могу назвать лишь тех певцов, которых слышал. Это Е. Алтухова, Л. Краснопольская, И. Семенов, Я. Вутирас, И.Наволошников, замечательная Н. Челышева. Я радуюсь блистательному звучанию их голосов. И еще раз убедился в умной режиссуре. Много добрых слов можно сказать о гибкости дирижеров. Но мне думается, что следует давать больше возможности выступать артисту на сценах оперных театров других городов. Иначе появится привычка к своему театру, к своему зрителю, а привычка - это ступень к равнодушию, самому страшному, самому пагубному в искусстве. Очень хорошо, что в Свердловске в юбилейных спектаклях пели солист Новосибирского оперного театра Андрей Федосеев и солист Братиславской оперы Андрей Кухарский.
Сейчас театр интересен и любим. Он гордо несет свое знамя высокого профессионализма. Мне хочется только пожелать: больше поисков, больше творчества, смелости и дерзания, славный юбиляр!
1963
Все минуло! Но спасибо памяти, спасибо всему увиденному и услышанному!
Товарищи, коллеги... Многих я назвал, а хочу назвать всех. Каждый из них достоин повести. Не будь их, не будь их мастерства, сердца, отданного театру, многого мы не имели бы сегодня.
Татьяна Бокова. Такой Татьяны в "Евгении Онегине" я больше не знаю. Она, как и Анна Андреевна Зелинская, стремилась познать знаменитое итальянское бельканто, хотя очень сложный вопрос - кто, где и что приобретает, а что - теряет. Звуковедение у Боковой было замечательное. В Италии она привлекла к себе внимание и как художница-модельер. Но судьба уготована каждому своя. А. Зелинская вернулась на родину, пела в Большом театре главные партии (ныне ушла из жизни). А Бокова трагически завершила свой путь. Она стала, как говорят на Украине, "божевильной", т. е. лишилась рассудка. Так она, очень красивая женщина, волнующая артистка, и умерла. Но все, кто служил с ней, кто видел ее на сцене, думаю, ее помнят.
П. Йоркин - балетмейстер. Это он, как и А. Макаров, слышал меня в Полтаве и потом назвал мое имя директору Харьковской оперы Б. С. Арканову. И я получил телеграмму-приглашение в Харьков, подписанную Аркановым и Альтшуллером. Потом мы все вместе служили в Свердловске. (Ответы на многие вопросы нужно искать в Харькове... Каким образом и почему Арканову с Альтшуллером удается фактически вывезти харьковскую оперу в Свердловск? - Р.Б.)
В репертуаре театра были и "Сильва", и "Цыганский барон", и "Корневильские колокола". Дирижировал последним спектаклем А. Пазовский. Как известно, Гренеше поет выходную арию "Плыви, мой челн", вальсы, дуэты. В третьем акте спел я "Бродил я между скал", провальсировал, как положено. Публика аплодировала. Тогда публику уважали и бисирование было дозволено. На этих аплодисментах и возгласах я подхожу к маэстро - "Что делать?". Пазовский стоит, как в "Аиде", опустив глаза. Публика аплодирует. Он стоит... Тогда я выхожу к суфлерской будке. А над Лазовским подшучивали, потому что у него были любимые, часто употребляемые слова - "ритмично, динамично". Я жалобно говорю: "Я пел ритмично, динамично". В зале хохот, аплодисменты и публики и оркестра. Тогда такая шутка была возможна. А какой был В. Ухов в "Корневильских колоколах"! Был у нас такой случай. М. И. Донец в третьем акте выходит с фонарем. Кругом темнота. Я - Гренеше в растерянности от неожиданного шума шагов прятался в латы, когда приближался Донец. И в этой темноте шепотом на весь театр кричал: "Ой, граждане". Какое сочувствие зала вызывала эта фраза. Она долго ходила в театре и в городе. Конечно, сейчас это выглядит шуткой. Но в этом было проявление единения со зрительным залом.
...
Козловский заканчивает: И представилось мне сейчас, как в самом блестящем спектакля по Гоголю "Сорочинская ярмарка", где все сияет, живет, смеется, в конце старуха говорит: "И это было".
1960
- Иван Семенович Козловский. Музыка - радость и боль моя.
Вот Козловский и вернул нас к словам Ярона, взятым в качестве эпиграфа. "Великая Печаль", о которой говорила дочь, возможно, понимание, что Лоэнгрин и Гренеше ничем друг от друга по содержанию не отличаются, вершиной остался Юродивый, а жизнь превратилась в оперетту на фоне грандиозного сталинского полотна...
Оперетка - венец трагической эпохи - так и осталась самым ярким воспоминанием звезды советской эстрады. Эстафета была передана в надежные руки, крепкие руки, которые с семидесятых готов удерживают монополию на формирование вкусов... И если в творческих поисках сталинского поколения ты видишь трагедию, то кривляние считающих себя продолжателями великих традиций русского искусства трудно назвать даже фарсом.
И, как выразился Козловский,.. "в конце старуха говорит: "И это было":
...
Молодого (из тех, "которым открыты все пути", тайна ухода Козловского еще сложнее) жениха найти нетрудно:
...
И счастливый конец... (Господи, только бы больше никогда не возвращались те страшные времена...)
Есть ли сами пути? Или мы настолько оцепенели от чудовищности деяний самозванца Бориски, что никак не можем встряхнуть себя, стряхнуть с себя обноски юродивого? Неужели роль эта в крови нашей, неужели страх этот неследственный? Неужели суждено видеть и понимать - и юродствовать только ради того, чтобы жить?..