MADAGASCAR (5)
Оригинал взят у putnik1 в MADAGASCAR (5)
Продолжение. Начало здесь, здесь, здесь и здесь.
Вьетнамский синдром
Естественно, «дикарей» решили припугнуть, и 14 января 1884 даже попытались. Но и при поддержке корабельных орудий французский десант не смог не что взять Фарафатский плацдарм, но и хоть сколько-то приблизиться к позициям. После чего из Парижа, когда там сколько-то осознали, что произошло, пришло разрешение продолжать переговоры, но уже с совершенно секретным указанием: «При невозможности действовать иначе, для быстрейшего заключения соглашения вам разрешается из нашего проекта договора исключить все статьи, в которых упоминается о признании наших прав на весь остров или на его часть».
О признании королевы сувереном всего острова, включая земли сакалава, речи, однако, не шло, а для малагасийцев этот вопрос был принципиален: как очень точно заметил умный Райнандриамампандри, «Вы утверждаете, что, несмотря на полномочия, вы не можете изменить инструкцию премьер-министра. Мы же не можем уступить вам Мадагаскар. Мы желаем знать, что вы хотите». К тому же, по ходу выяснилось, что французы вообще не очень знают, чего хотят: требуя земли сакалава, они называли районы, населенные другими народами, родственными имерина. Неудивительно, что переговоры, худо-бедно протянувшись до мая, в конце концов, кончились ничем; в Париже это восприняли как «удар по чести Франции», адмирал Галибер был отозван, а эскадру принял адмирал Поль Мио, сразу по прибытии заявивший «Я прибыл сюда не обсуждать права Франции, а устанавливать их».
Сказать, однако, можно все. Сделать сложнее. Планы у Мио были воистину наполеоновские: захватить все порты на всех побережьях, продвинуться к столице и захватить укрепрайон Фарафат, но гладко было только на бумаге. К тому же, и «освобождаемые» сакалава по-прежнему не собирались поддерживать «добрых освободителей». Мио это понял быстро, а вот в Париже, куда консул Бодэ слал бодрые реляции в стиле «еще немного, еще чуть-чуть», не понимали. Оттуда шли требования «добивать наглых дикарей, не останавливаясь ни перед какими препятствиями», в связи с чем, - после заявления адмирала «Передайте в Антананариву: или соглашение, или потеряете все», - третий тур переговоров завершился тем же, чем первые два.
Но теперь позиции малагасийцев были гораздо лучше. Новый командующий, - Джеймс Питер Уиллоби, еще один «путешественник», случайно оказавшийся на острове, - имел хороший послужной список, он много воевал в Африке и очень успешно использовал свой богатый опыт, за несколько месяцев подготовив около 15 тысяч бойцов. А параллельно и доведя до «максимально возможного совершенства» укрепления Фарафата, взять который для французов стало насущной необходимостью, поскольку захват второстепенных пристаней никакой реальной пользы не приносили, а все попытки разведки боем на всех направлениях неуклонно срывались.
Что дела нехороши, признавали и сами французы. Даже консул Бодэ, ранее весьма бойкий, писал премьеру Ферри: «Я считаю своим долгом проинформировать ваше превосходительство о неэффективности блокады», - и действительно, хотя эскадра старалась, как могла, англичане и американцы, не говоря уж о простых контрабандистах, снабжали остров всем необходимым. К середине 1885 года французам стало ясно, что так дальше нельзя. Топтаться на побережье было невыносимо, солдаты болели и мерли от малярии, не хватало продовольствия и людей, а в самой Франции после никем не жданного разгрома французов под Лангшоном во Вьетнаме, грянул политический кризис, обрушивший кабинет Ферри.
Война переставала быть популярной, для укрепления «престижа» линии на захвата колоний необходим был крупный и быстрый успех, а поскольку в Индокитае дела шли из рук вон плохо, была сделана очередная попытка «дожать» малагасийцев. То есть: опять переговоры, опять те же условия без всякого компромисса, - и опять война, причем, как ни странно, очень неудачная для французов, потерпевших серию мелких, но досадных поражений от питомцев мистера Шервингтона и м-ра Уиллоуби. А затем - рывок французских войск на Фрарафат, нечто типа генерального сражения… и 10 сентября 1885 года - сокрушительный проигрыш с потерей знамени и отступлением, вслед за чем с трудом удалось удержать Таматаве.
Это, конечно, не был «второй Лангшон», как злорадно писала Times, но в Париже, наконец, поняли, что лукошка с печеньками не будет, и если Райнилайаривуни, человек разумный, в отличие от китайского императора и вьетнамцев, готов идти на компромиссы, этим нужно пользоваться. Потому что иначе может быть хуже. «Райнилайаривуни… пошел на подписание мира только из-за нехватки боеприпасов и вооружения», - признавал позже первый французский генеральный резидент, Ле Мир де Виле, а эту нехватку, пусть с трудом, но можно было восполнить. Поэтому очередной, четвертый уже тур переговоров, - при участии нового консула, месье Патримонио, опытнейшего дипломата, специально отозванного с Ближнего Востока, - пошел конструктивно.
Французы, по-прежнему требуя всего и сразу, теперь, однако, соглашались и на уступки. И серьезные. Королева официально признавалась сувереном всего острова, страшного слова «протекторат» в тексте не было вовсе, а огромная сумма отступных, которую согласилось выплатить королевство, определялись не как контрибуция, наложенная на побежденную сторону, а как «добровольная компенсация». Это, по сути, была победа малагасийцев, но крайне условная, незаметная народу, болезненная, и заплатить за нее пришлось недешево.
Нормандский формат
Ценой, помимо мелочей, стало признание Мадагаскаром права Франции на «заботу о внешних сношениях Мадагаскара» и учреждение поста генерального резидента Франции, который «будет наблюдать за внешними сношениями Мадагаскара, не вмешиваясь во внутренние дела», что в Париже, разумеется, преподнесли публике, как «фактический протекторат». Правда, в приложении уточнялось, что смысл «наблюдения» заключается исключительно в «недопущении уступки территории острова какой бы то ни было державе для создания военной или военно-морской базы», но французы заявили, что признают только свой текст договора. Это, однако, было уже проблемой будущего, - а пока что война завершилась.
Впрочем, замолчали только пушки. Самостоятельность во внешней политике с опорой на Англию отстоять как-то удалось, однако 10 миллионов франков следовало заплатить как можно скорее, а брать их у французских банков, которые готовы были хоть сейчас, но под дикие проценты, означало достаточно скоро оказаться в финансовой петле. Понимая это, Райнилайаривуни, финансист от Бога, искал альтернативу. Хоть в Штатах, которым доверял, хоть в Англии, которую уважал, хоть в Германии, которой не боялся, - лишь бы не в Париже. А кто ищет, тот найдет. В июне 1886 Джеймс Кингдом, очередной «путешественник», предложил помочь с займом в Великобритании.
Он, конечно, был жулик и позже доказал это, попытавшись прокрутить аферу с ввозом в королевство мексиканских пиастров, за что и вылетел с острова, но это предложение было вполне серьезным и премьер дал согласие взять у английских банкиров 20 млн. франков из 7 % годовых. На что крайне бурно отреагировал французский генеральный резидент, а также, совсем неожиданно, молодая королевы, в отличие от предшественниц (кто бы мог полумать?) не желавшая быть вовсе уж марионеткой.
Скандал был громкий, вопрос о займе расколол двор, Лондон, не желая злить Париж, отказался гарантировать возможные потери, и в конце концов, взять займ пришлось все-таки у «Контуар насьональ д’эсконт де Пари», однако в результате маневра с Кингдомом французы выдали кредит под скромные 6% годовых, хотя раньше требовали втрое больше, - а это тоже можно было считать плюсом. Хотя и очень условным. Идефикс Райнилайаривуни, болезненно воспринимавшего все намеки на зависимость от Франции и мечтавшего создать «финансовый противовес» французам, успехом не увенчалась: английское общество «Пью ориентал бэнк корпорейшн», открывшее на острове свои офисы, не получило поддержки у Сити и спустя три года свернуло свою деятельность.
А французы, между тем, работали напористо, нагло, словно никакого договора и не было. Получив право на базу в бухте Диего-Суарес, они быстро освоили территорию, в пять раз большую, чем полагалось по договору, на все запросы и озабоченности делая вид, что только так и надо, а малагасийцам осталось лишь окружить захваченную зону кольцом блок-постов. Потому что, как им внятно объяснили в нормандском Гавре, где состоялись переговоры на эту тему, любые активные действия означали бы войну. Которая, - это сознавали все, - рано или поздно все равно случится, но, - это тоже сознавали все, - чем позже, тем лучше.
Райнилайаривуни нет альтернативы!
Между тем, всем было ясно: французы придут снова, - и власти готовились. А при такой разнице весовых категорий было трудно. К тому же против правительства играли французские банки, а Имерина, что ни говори, только-только начала развиваться. Что-то путное происходило, в основном, в центре, а на периферии страна по-прежнему напоминала «лоскутное одеяло» из районов с разным уровнем развития и различной степенью подчиненности правительству. И кроме того, никто не отменял личностный фактор, раньше работавший в плюс, а сейчас, как все понимали, выцветающий.
Премьер все еще бодрился, напоказ плавал, плясал, поднимался на крутые горы, доказывая, что по-прежнему орёл, но годы не обманешь. Национальный лидер старел, терял хватку, все чаще надолго исчезал, тормозил талантливых людей, приближая и обласкивая безопасную серость, да еще и скрыто враждовал с молодой, амбициозной и не любившей старого мужа королевой (она исподтишка гадила, где могла). К тому же, выплата процентов по займу, взвинтив налоги, обозлила ширнармассы, а во внешней политике многое изменилось к худшему. Если раньше, в крайнем случае, можно было рассчитывать на Лондон, благодаря которому на Берлинской конференции 1884-1886, где делили Африку, вопрос о Мадагаскаре не обсуждали, то уже в августе 1890 державы подписали соглашение, по которому Англия, а впоследствии и Германия признали «право Франции на протекторат над Мадагаскаром».
Теперь, когда преграды на пути к покорению Острова исчезли, французское общество требовало активных действий. Буржуа жаждали новых рынков, и 22 января 1894 палата депутатов единогласно постановила «поддержать правительство в осуществлении наших прав на Мадагаскар, восстановлении порядка, защиты наших подданных и уважении нашего знамени». Мадагаскара желали все, включая и тех, кому он был совершенно не нужен. «Не заключать никаких соглашений с королевой хува. Мадагаскар должен быть аннексирован!», - требовало Общество изучения колониальных и морских проблем. На «немедленной аннексии Мадагаскара» настаивали Национальный конгресс французских географических обществ и Ассоциация любителей интересных книг. На таком фоне идея Сельскохозяйственного общества Франции «как можно быстрее установить протекторат над дикарями с Мадагаскара» казалась верхом умеренности и уважения к международному праву.
В сущности, слово оставалось только за Лондоном, - и в ноябре 1894, сразу после сообщения британского правительства о согласии «на включение острова в состав французской империи», палата депутатов утвердила выделение на эти цели чудовищной суммы в 70 миллионов франков. И противопоставить этому катку Имерина мало что могла. При всей динамике развития, малагасийское общество не имело ни начальных капиталов и развитой военной касты, как в Японии или Сиаме, ни жесткой феодальной структуры и векового опыта внешних войн, как в Эфиопии, - а уж о техническом отставании и говорить нечего.
Не радовала и социалка. Разложение духовных скреп влекло за собой непрерывное ухудшение жизни «низов». Нищета, безвозмездные отработки, непосильные налоги и вымогательства, а как следствие, - рост числа разбойников, и это лишь краткий список проблем. Да плюс к тому, многие племена побережья не особо волновались в связи с возможной войной, считая ее для себя совершенно чужой и ненужной, а кое-кто подумывал и о независимости под эгидой Запада. С другой стороны, малагасийская армия была достаточно многочисленной, относительно хорошо вооруженной и занимала удобные для обороны позиции на уязвимых участках побережья.
Уроки минувшей войны пошли впрок. Строились укрепленные районы типа Фарафата, срочно рассылались по берлинам и римам курсанты, закупалось оружие, заработал завод, изготовлявший патроны к карабинам «шаспо», «шнейдер», «винчестер», «ремингтон», артиллерийский парк тоже был неплох (50 новейших орудий, сотня устарелых, но неплохих, несколько сот очень скверных местного производства), - и все это было неплохо, но вот качество личного состава, как ни старались английские специалисты, оставляло желать много лучшего. А время, которого всегда не хватает, поджимало.
Продолжение следует.
Продолжение. Начало здесь, здесь, здесь и здесь.
Вьетнамский синдром
Естественно, «дикарей» решили припугнуть, и 14 января 1884 даже попытались. Но и при поддержке корабельных орудий французский десант не смог не что взять Фарафатский плацдарм, но и хоть сколько-то приблизиться к позициям. После чего из Парижа, когда там сколько-то осознали, что произошло, пришло разрешение продолжать переговоры, но уже с совершенно секретным указанием: «При невозможности действовать иначе, для быстрейшего заключения соглашения вам разрешается из нашего проекта договора исключить все статьи, в которых упоминается о признании наших прав на весь остров или на его часть».
О признании королевы сувереном всего острова, включая земли сакалава, речи, однако, не шло, а для малагасийцев этот вопрос был принципиален: как очень точно заметил умный Райнандриамампандри, «Вы утверждаете, что, несмотря на полномочия, вы не можете изменить инструкцию премьер-министра. Мы же не можем уступить вам Мадагаскар. Мы желаем знать, что вы хотите». К тому же, по ходу выяснилось, что французы вообще не очень знают, чего хотят: требуя земли сакалава, они называли районы, населенные другими народами, родственными имерина. Неудивительно, что переговоры, худо-бедно протянувшись до мая, в конце концов, кончились ничем; в Париже это восприняли как «удар по чести Франции», адмирал Галибер был отозван, а эскадру принял адмирал Поль Мио, сразу по прибытии заявивший «Я прибыл сюда не обсуждать права Франции, а устанавливать их».
Сказать, однако, можно все. Сделать сложнее. Планы у Мио были воистину наполеоновские: захватить все порты на всех побережьях, продвинуться к столице и захватить укрепрайон Фарафат, но гладко было только на бумаге. К тому же, и «освобождаемые» сакалава по-прежнему не собирались поддерживать «добрых освободителей». Мио это понял быстро, а вот в Париже, куда консул Бодэ слал бодрые реляции в стиле «еще немного, еще чуть-чуть», не понимали. Оттуда шли требования «добивать наглых дикарей, не останавливаясь ни перед какими препятствиями», в связи с чем, - после заявления адмирала «Передайте в Антананариву: или соглашение, или потеряете все», - третий тур переговоров завершился тем же, чем первые два.
Но теперь позиции малагасийцев были гораздо лучше. Новый командующий, - Джеймс Питер Уиллоби, еще один «путешественник», случайно оказавшийся на острове, - имел хороший послужной список, он много воевал в Африке и очень успешно использовал свой богатый опыт, за несколько месяцев подготовив около 15 тысяч бойцов. А параллельно и доведя до «максимально возможного совершенства» укрепления Фарафата, взять который для французов стало насущной необходимостью, поскольку захват второстепенных пристаней никакой реальной пользы не приносили, а все попытки разведки боем на всех направлениях неуклонно срывались.
Что дела нехороши, признавали и сами французы. Даже консул Бодэ, ранее весьма бойкий, писал премьеру Ферри: «Я считаю своим долгом проинформировать ваше превосходительство о неэффективности блокады», - и действительно, хотя эскадра старалась, как могла, англичане и американцы, не говоря уж о простых контрабандистах, снабжали остров всем необходимым. К середине 1885 года французам стало ясно, что так дальше нельзя. Топтаться на побережье было невыносимо, солдаты болели и мерли от малярии, не хватало продовольствия и людей, а в самой Франции после никем не жданного разгрома французов под Лангшоном во Вьетнаме, грянул политический кризис, обрушивший кабинет Ферри.
Война переставала быть популярной, для укрепления «престижа» линии на захвата колоний необходим был крупный и быстрый успех, а поскольку в Индокитае дела шли из рук вон плохо, была сделана очередная попытка «дожать» малагасийцев. То есть: опять переговоры, опять те же условия без всякого компромисса, - и опять война, причем, как ни странно, очень неудачная для французов, потерпевших серию мелких, но досадных поражений от питомцев мистера Шервингтона и м-ра Уиллоуби. А затем - рывок французских войск на Фрарафат, нечто типа генерального сражения… и 10 сентября 1885 года - сокрушительный проигрыш с потерей знамени и отступлением, вслед за чем с трудом удалось удержать Таматаве.
Это, конечно, не был «второй Лангшон», как злорадно писала Times, но в Париже, наконец, поняли, что лукошка с печеньками не будет, и если Райнилайаривуни, человек разумный, в отличие от китайского императора и вьетнамцев, готов идти на компромиссы, этим нужно пользоваться. Потому что иначе может быть хуже. «Райнилайаривуни… пошел на подписание мира только из-за нехватки боеприпасов и вооружения», - признавал позже первый французский генеральный резидент, Ле Мир де Виле, а эту нехватку, пусть с трудом, но можно было восполнить. Поэтому очередной, четвертый уже тур переговоров, - при участии нового консула, месье Патримонио, опытнейшего дипломата, специально отозванного с Ближнего Востока, - пошел конструктивно.
Французы, по-прежнему требуя всего и сразу, теперь, однако, соглашались и на уступки. И серьезные. Королева официально признавалась сувереном всего острова, страшного слова «протекторат» в тексте не было вовсе, а огромная сумма отступных, которую согласилось выплатить королевство, определялись не как контрибуция, наложенная на побежденную сторону, а как «добровольная компенсация». Это, по сути, была победа малагасийцев, но крайне условная, незаметная народу, болезненная, и заплатить за нее пришлось недешево.
Нормандский формат
Ценой, помимо мелочей, стало признание Мадагаскаром права Франции на «заботу о внешних сношениях Мадагаскара» и учреждение поста генерального резидента Франции, который «будет наблюдать за внешними сношениями Мадагаскара, не вмешиваясь во внутренние дела», что в Париже, разумеется, преподнесли публике, как «фактический протекторат». Правда, в приложении уточнялось, что смысл «наблюдения» заключается исключительно в «недопущении уступки территории острова какой бы то ни было державе для создания военной или военно-морской базы», но французы заявили, что признают только свой текст договора. Это, однако, было уже проблемой будущего, - а пока что война завершилась.
Впрочем, замолчали только пушки. Самостоятельность во внешней политике с опорой на Англию отстоять как-то удалось, однако 10 миллионов франков следовало заплатить как можно скорее, а брать их у французских банков, которые готовы были хоть сейчас, но под дикие проценты, означало достаточно скоро оказаться в финансовой петле. Понимая это, Райнилайаривуни, финансист от Бога, искал альтернативу. Хоть в Штатах, которым доверял, хоть в Англии, которую уважал, хоть в Германии, которой не боялся, - лишь бы не в Париже. А кто ищет, тот найдет. В июне 1886 Джеймс Кингдом, очередной «путешественник», предложил помочь с займом в Великобритании.
Он, конечно, был жулик и позже доказал это, попытавшись прокрутить аферу с ввозом в королевство мексиканских пиастров, за что и вылетел с острова, но это предложение было вполне серьезным и премьер дал согласие взять у английских банкиров 20 млн. франков из 7 % годовых. На что крайне бурно отреагировал французский генеральный резидент, а также, совсем неожиданно, молодая королевы, в отличие от предшественниц (кто бы мог полумать?) не желавшая быть вовсе уж марионеткой.
Скандал был громкий, вопрос о займе расколол двор, Лондон, не желая злить Париж, отказался гарантировать возможные потери, и в конце концов, взять займ пришлось все-таки у «Контуар насьональ д’эсконт де Пари», однако в результате маневра с Кингдомом французы выдали кредит под скромные 6% годовых, хотя раньше требовали втрое больше, - а это тоже можно было считать плюсом. Хотя и очень условным. Идефикс Райнилайаривуни, болезненно воспринимавшего все намеки на зависимость от Франции и мечтавшего создать «финансовый противовес» французам, успехом не увенчалась: английское общество «Пью ориентал бэнк корпорейшн», открывшее на острове свои офисы, не получило поддержки у Сити и спустя три года свернуло свою деятельность.
А французы, между тем, работали напористо, нагло, словно никакого договора и не было. Получив право на базу в бухте Диего-Суарес, они быстро освоили территорию, в пять раз большую, чем полагалось по договору, на все запросы и озабоченности делая вид, что только так и надо, а малагасийцам осталось лишь окружить захваченную зону кольцом блок-постов. Потому что, как им внятно объяснили в нормандском Гавре, где состоялись переговоры на эту тему, любые активные действия означали бы войну. Которая, - это сознавали все, - рано или поздно все равно случится, но, - это тоже сознавали все, - чем позже, тем лучше.
Райнилайаривуни нет альтернативы!
Между тем, всем было ясно: французы придут снова, - и власти готовились. А при такой разнице весовых категорий было трудно. К тому же против правительства играли французские банки, а Имерина, что ни говори, только-только начала развиваться. Что-то путное происходило, в основном, в центре, а на периферии страна по-прежнему напоминала «лоскутное одеяло» из районов с разным уровнем развития и различной степенью подчиненности правительству. И кроме того, никто не отменял личностный фактор, раньше работавший в плюс, а сейчас, как все понимали, выцветающий.
Премьер все еще бодрился, напоказ плавал, плясал, поднимался на крутые горы, доказывая, что по-прежнему орёл, но годы не обманешь. Национальный лидер старел, терял хватку, все чаще надолго исчезал, тормозил талантливых людей, приближая и обласкивая безопасную серость, да еще и скрыто враждовал с молодой, амбициозной и не любившей старого мужа королевой (она исподтишка гадила, где могла). К тому же, выплата процентов по займу, взвинтив налоги, обозлила ширнармассы, а во внешней политике многое изменилось к худшему. Если раньше, в крайнем случае, можно было рассчитывать на Лондон, благодаря которому на Берлинской конференции 1884-1886, где делили Африку, вопрос о Мадагаскаре не обсуждали, то уже в августе 1890 державы подписали соглашение, по которому Англия, а впоследствии и Германия признали «право Франции на протекторат над Мадагаскаром».
Теперь, когда преграды на пути к покорению Острова исчезли, французское общество требовало активных действий. Буржуа жаждали новых рынков, и 22 января 1894 палата депутатов единогласно постановила «поддержать правительство в осуществлении наших прав на Мадагаскар, восстановлении порядка, защиты наших подданных и уважении нашего знамени». Мадагаскара желали все, включая и тех, кому он был совершенно не нужен. «Не заключать никаких соглашений с королевой хува. Мадагаскар должен быть аннексирован!», - требовало Общество изучения колониальных и морских проблем. На «немедленной аннексии Мадагаскара» настаивали Национальный конгресс французских географических обществ и Ассоциация любителей интересных книг. На таком фоне идея Сельскохозяйственного общества Франции «как можно быстрее установить протекторат над дикарями с Мадагаскара» казалась верхом умеренности и уважения к международному праву.
В сущности, слово оставалось только за Лондоном, - и в ноябре 1894, сразу после сообщения британского правительства о согласии «на включение острова в состав французской империи», палата депутатов утвердила выделение на эти цели чудовищной суммы в 70 миллионов франков. И противопоставить этому катку Имерина мало что могла. При всей динамике развития, малагасийское общество не имело ни начальных капиталов и развитой военной касты, как в Японии или Сиаме, ни жесткой феодальной структуры и векового опыта внешних войн, как в Эфиопии, - а уж о техническом отставании и говорить нечего.
Не радовала и социалка. Разложение духовных скреп влекло за собой непрерывное ухудшение жизни «низов». Нищета, безвозмездные отработки, непосильные налоги и вымогательства, а как следствие, - рост числа разбойников, и это лишь краткий список проблем. Да плюс к тому, многие племена побережья не особо волновались в связи с возможной войной, считая ее для себя совершенно чужой и ненужной, а кое-кто подумывал и о независимости под эгидой Запада. С другой стороны, малагасийская армия была достаточно многочисленной, относительно хорошо вооруженной и занимала удобные для обороны позиции на уязвимых участках побережья.
Уроки минувшей войны пошли впрок. Строились укрепленные районы типа Фарафата, срочно рассылались по берлинам и римам курсанты, закупалось оружие, заработал завод, изготовлявший патроны к карабинам «шаспо», «шнейдер», «винчестер», «ремингтон», артиллерийский парк тоже был неплох (50 новейших орудий, сотня устарелых, но неплохих, несколько сот очень скверных местного производства), - и все это было неплохо, но вот качество личного состава, как ни старались английские специалисты, оставляло желать много лучшего. А время, которого всегда не хватает, поджимало.
Продолжение следует.