Это Бухаловка, детка!
Чудесна и благолепна белорусская трасса, высока мачта антенны мобильной связи, подсолнухово поле с ароматом гуано справа и другое поле с этим же самым слева. Там я и увидел этот указатель. Деревня, несмотря на тутошную ухоженность, незавидна. Одна улица и та без названия.
Ежели повернуть с трассы налево - вот она!
А если проехать до конца и еще раз налево - то будет Новая Бухаловка. А ежли углубиться от Новой Бухаловки в лес, то выйдешь через пару верст в Старую Бухаловку. Та совсем мала, зато на речке Уть. Но я туда не поехал,а остановил велосипоц у поворота на Новую Бухаловку.
Сам весь в разноцветных, велосипедных портках, как клован или к примеру светофор в Гомеле. Но то в Гомеле! А туземный народный человек, дед-пердед годоу под ста - вон он УЖЭ БИГЁТ ШПИОНИТЬ. - А который час, скажи? А оно ему надо, который час? Сам как из сталинского фильма 30-х годов про сельского учителя в исполнении Бориса Чиркова. - Без десяти шесть. - А сам-то по какому делу тут? - шпионит Борис Чирков, сеятель и хранитель. - А сельсовет у вас где? "И для чего спросил я сдуру, где у них сельсовет? Спросил бы лучше, чем он мажет сапоги!", подумал я, а назад уже никуда. Потому что местный накопитель и разносчик сплетен, Борис Чирков, уже принял версию про сельсовет. - Иии, Милый! Сельсовет-дк не здесь, йон в Терешковичах. Ехай домой. Они до четырех работают. Они для тебя открывать не будут. Там уже никого нет, а стучать уже бесполезно. Ить ты не дурак и я не дурак. Понимаем же, что раз в четыре закрываются, то в шесть уже не откроют, даже если будешь стучать. А ты ж сказал, что без десяти шесть, но все равно не откроют. Они в четыре закрываются. Ехай домой.
Дед сделался совсем не похож на народного артиста Республики, Бориса Чиркова. Глядя на меня из-под утиного картузика одним проницательным глазом (второе закрывало бельмо), туземный народный человек стал похож на обитателей Леса из фантастического романа братьев Стругацких, "Улитка на склоне". А я был упавший из другого мира в Лес исследователь Кандид. Меня подобрали сеятели и хранители из Бухаловки, вылечили, дали несовершеннолетнюю жену и имя Молчун. Девочку я в жены взял, но с ней конечно не спал. А все деревенские удивлялись, что они столько женаты, а детей эта Нава ему не рожает. Также сплетничали, почему я не сею грибы, как все, не обрабатываю свое поле травобоем, сижу дома, нигде не работаю или катаюсь на велосипеде туда-сюда. Не понимали и того, зачем я постоянно подбиваю Кулака, Болтуна, Хвоста и Колченога идти в Город. Города же никакого нет. Да, я хотел вернуться в Город, но каждое утро сообщники так меня забалтывали, что я все забывал и утром приходилось начинать сначала. - Спасибо. - Чего спасибо? Вот ты даешь! Я тебе говорю, что в Терешковичи тебе ехать не надо. Нельзя. Там до четырех работают. А ты стучать будешь, так еще милицию вызовут, а ты к ментам попадешь, а не домой. Сам-то откуда? - С Гомеля, - отмахнулся я, потому что понимал, что если бы рассказал про Киев, антимайдан и хунту, то мне пиздец уже точно был бы. Но дед был прозорлив.
И когда нас заглушил треск мотоколяски (популярный в РБ вид деревенского транспорта), дед наклонился ко мне и с доверительностью старого сплетника, нашептал: - Он видишь - поехали? Это х-хлы. Весной купили тута дом с двумя участками. А вон там (дед махнул головой в сторону трассы) еще купили, другие хохлы. А ты тоже оттуда и я тебе подскажу, где лучше купить. Ты ни к кому не ходи, сельсовет тебе не нужен, не ехай в Терешковичи лучше, а лучше ехай домой сейчас, потому что там все равно до четырех работают и на ключ закрывают, а ты даже если будешь стучать тебе не откроют, а ты же сказал, что сейчас без десяти шесть, а пока мы тут стоим, так уже и шесть, так что ехай домой. А мой дом - вот. Ко мне заходи завтра. Я все тебе покажу, пока есть. Не забудь! Завтра приезжай. Вот мой дом, а если меня не увидишь, то меня все знают. Дед показал на угловой, между просто Бухаловкой и Новой Бухаловкой ухоженный, деревянный домик. Гомель был Россией до 1926 года, так что и дома и все эти сельские трепачи тут русские, а никакие не белорусские. Впрочем сдесь это не важно. А я смотрел вслед мотоколяске, которая удалялась от нас по единственной в Бухаловке, безымянной улице, оставляя пыль в кильватере. Там, голые по пояс сидели мужик и юноша. Коляска трещала, спина мужика, правившего транспортным средством, уперевшись толстыми руками в его рога была сыта, гладка и наколота наколкой. А вьюнош его развалясь ехал, покуривая. Оба земляка ни на меня ни на деда не даже не взглянули. А Институт Леса, кстати в той стороне тоже есть, по той же трассе. Ближе к Гомелю, в Цегельне.">Ежели повернуть с трассы налево - вот она! А если проехать до конца и еще раз налево - то будет Новая Бухаловка. А ежли углубиться от Новой Бухаловки в лес, то выйдешь через пару верст в Старую Бухаловку. Та совсем мала, зато на речке Уть. Но я туда не поехал,а остановил велосипоц у поворота на Новую Бухаловку. Сам весь в разноцветных, велосипедных портках, как клован или к примеру светофор в Гомеле. Но то в Гомеле! А туземный народный человек, дед-пердед годоу под ста - вон он
УЖЭ БИГЁТ ШПИОНИТЬ.
- А который час, скажи?
А оно ему надо, который час? Сам как из сталинского фильма 30-х годов про сельского учителя в исполнении Бориса Чиркова.
- Без десяти шесть.
- А сам-то по какому делу тут? - шпионит Борис Чирков, сеятель и хранитель.
- А сельсовет у вас где?
"И для чего спросил я сдуру, где у них сельсовет? Спросил бы лучше, чем он мажет сапоги!", подумал я, а назад уже никуда. Потому что местный накопитель и разносчик сплетен, Борис Чирков, уже принял версию про сельсовет.
- Иии, Милый! Сельсовет-дк не здесь, йон в Терешковичах. Ехай домой. Они до четырех работают. Они для тебя открывать не будут. Там уже никого нет, а стучать уже бесполезно. Ить ты не дурак и я не дурак. Понимаем же, что раз в четыре закрываются, то в шесть уже не откроют, даже если будешь стучать. А ты ж сказал, что без десяти шесть, но все равно не откроют. Они в четыре закрываются. Ехай домой.
Дед сделался совсем не похож на народного артиста Республики, Бориса Чиркова. Глядя на меня из-под утиного картузика одним проницательным глазом (второе закрывало бельмо), туземный народный человек стал похож на обитателей Леса из фантастического романа братьев Стругацких, "Улитка на склоне". А я был упавший из другого мира в Лес исследователь Кандид. Меня подобрали сеятели и хранители из Бухаловки, вылечили, дали несовершеннолетнюю жену и имя Молчун. Девочку я в жены взял, но с ней конечно не спал. А все деревенские удивлялись, что они столько женаты, а детей эта Нава ему не рожает. Также сплетничали, почему я не сею грибы, как все, не обрабатываю свое поле травобоем, сижу дома, нигде не работаю или катаюсь на велосипеде туда-сюда. Не понимали и того, зачем я постоянно подбиваю Кулака, Болтуна, Хвоста и Колченога идти в Город. Города же никакого нет. Да, я хотел вернуться в Город, но каждое утро сообщники так меня забалтывали, что я все забывал и утром приходилось начинать сначала.
- Спасибо.
- Чего спасибо? Вот ты даешь! Я тебе говорю, что в Терешковичи тебе ехать не надо. Нельзя. Там до четырех работают. А ты стучать будешь, так еще милицию вызовут, а ты к ментам попадешь, а не домой. Сам-то откуда?
- С Гомеля, - отмахнулся я, потому что понимал, что если бы рассказал про Киев, антимайдан и хунту, то мне пиздец уже точно был бы. Но дед был прозорлив. И когда нас заглушил треск мотоколяски (популярный в РБ вид деревенского транспорта), дед наклонился ко мне и с доверительностью старого сплетника, нашептал:
- Он видишь - поехали? Это х-хлы. Весной купили тута дом с двумя участками. А вон там (дед махнул головой в сторону трассы) еще купили, другие хохлы. А ты тоже оттуда и я тебе подскажу, где лучше купить. Ты ни к кому не ходи, сельсовет тебе не нужен, не ехай в Терешковичи лучше, а лучше ехай домой сейчас, потому что там все равно до четырех работают и на ключ закрывают, а ты даже если будешь стучать тебе не откроют, а ты же сказал, что сейчас без десяти шесть, а пока мы тут стоим, так уже и шесть, так что ехай домой. А мой дом - вот. Ко мне заходи завтра. Я все тебе покажу, пока есть. Не забудь! Завтра приезжай. Вот мой дом, а если меня не увидишь, то меня все знают.
Дед показал на угловой, между просто Бухаловкой и Новой Бухаловкой ухоженный, деревянный домик. Гомель был Россией до 1926 года, так что и дома и все эти сельские трепачи тут русские, а никакие не белорусские. Впрочем сдесь это не важно. А я смотрел вслед мотоколяске, которая удалялась от нас по единственной в Бухаловке, безымянной улице, оставляя пыль в кильватере. Там, голые по пояс сидели мужик и юноша. Коляска трещала, спина мужика, правившего транспортным средством, уперевшись толстыми руками в его рога была сыта, гладка и наколота наколкой. А вьюнош его развалясь ехал, покуривая. Оба земляка ни на меня ни на деда не даже не взглянули.
А Институт Леса, кстати в той стороне тоже есть, по той же трассе. Ближе к Гомелю, в Цегельне.
Ежели повернуть с трассы налево - вот она!
А если проехать до конца и еще раз налево - то будет Новая Бухаловка. А ежли углубиться от Новой Бухаловки в лес, то выйдешь через пару верст в Старую Бухаловку. Та совсем мала, зато на речке Уть. Но я туда не поехал,а остановил велосипоц у поворота на Новую Бухаловку.
Сам весь в разноцветных, велосипедных портках, как клован или к примеру светофор в Гомеле. Но то в Гомеле! А туземный народный человек, дед-пердед годоу под ста - вон он УЖЭ БИГЁТ ШПИОНИТЬ. - А который час, скажи? А оно ему надо, который час? Сам как из сталинского фильма 30-х годов про сельского учителя в исполнении Бориса Чиркова. - Без десяти шесть. - А сам-то по какому делу тут? - шпионит Борис Чирков, сеятель и хранитель. - А сельсовет у вас где? "И для чего спросил я сдуру, где у них сельсовет? Спросил бы лучше, чем он мажет сапоги!", подумал я, а назад уже никуда. Потому что местный накопитель и разносчик сплетен, Борис Чирков, уже принял версию про сельсовет. - Иии, Милый! Сельсовет-дк не здесь, йон в Терешковичах. Ехай домой. Они до четырех работают. Они для тебя открывать не будут. Там уже никого нет, а стучать уже бесполезно. Ить ты не дурак и я не дурак. Понимаем же, что раз в четыре закрываются, то в шесть уже не откроют, даже если будешь стучать. А ты ж сказал, что без десяти шесть, но все равно не откроют. Они в четыре закрываются. Ехай домой.
Дед сделался совсем не похож на народного артиста Республики, Бориса Чиркова. Глядя на меня из-под утиного картузика одним проницательным глазом (второе закрывало бельмо), туземный народный человек стал похож на обитателей Леса из фантастического романа братьев Стругацких, "Улитка на склоне". А я был упавший из другого мира в Лес исследователь Кандид. Меня подобрали сеятели и хранители из Бухаловки, вылечили, дали несовершеннолетнюю жену и имя Молчун. Девочку я в жены взял, но с ней конечно не спал. А все деревенские удивлялись, что они столько женаты, а детей эта Нава ему не рожает. Также сплетничали, почему я не сею грибы, как все, не обрабатываю свое поле травобоем, сижу дома, нигде не работаю или катаюсь на велосипеде туда-сюда. Не понимали и того, зачем я постоянно подбиваю Кулака, Болтуна, Хвоста и Колченога идти в Город. Города же никакого нет. Да, я хотел вернуться в Город, но каждое утро сообщники так меня забалтывали, что я все забывал и утром приходилось начинать сначала. - Спасибо. - Чего спасибо? Вот ты даешь! Я тебе говорю, что в Терешковичи тебе ехать не надо. Нельзя. Там до четырех работают. А ты стучать будешь, так еще милицию вызовут, а ты к ментам попадешь, а не домой. Сам-то откуда? - С Гомеля, - отмахнулся я, потому что понимал, что если бы рассказал про Киев, антимайдан и хунту, то мне пиздец уже точно был бы. Но дед был прозорлив.
И когда нас заглушил треск мотоколяски (популярный в РБ вид деревенского транспорта), дед наклонился ко мне и с доверительностью старого сплетника, нашептал: - Он видишь - поехали? Это х-хлы. Весной купили тута дом с двумя участками. А вон там (дед махнул головой в сторону трассы) еще купили, другие хохлы. А ты тоже оттуда и я тебе подскажу, где лучше купить. Ты ни к кому не ходи, сельсовет тебе не нужен, не ехай в Терешковичи лучше, а лучше ехай домой сейчас, потому что там все равно до четырех работают и на ключ закрывают, а ты даже если будешь стучать тебе не откроют, а ты же сказал, что сейчас без десяти шесть, а пока мы тут стоим, так уже и шесть, так что ехай домой. А мой дом - вот. Ко мне заходи завтра. Я все тебе покажу, пока есть. Не забудь! Завтра приезжай. Вот мой дом, а если меня не увидишь, то меня все знают. Дед показал на угловой, между просто Бухаловкой и Новой Бухаловкой ухоженный, деревянный домик. Гомель был Россией до 1926 года, так что и дома и все эти сельские трепачи тут русские, а никакие не белорусские. Впрочем сдесь это не важно. А я смотрел вслед мотоколяске, которая удалялась от нас по единственной в Бухаловке, безымянной улице, оставляя пыль в кильватере. Там, голые по пояс сидели мужик и юноша. Коляска трещала, спина мужика, правившего транспортным средством, уперевшись толстыми руками в его рога была сыта, гладка и наколота наколкой. А вьюнош его развалясь ехал, покуривая. Оба земляка ни на меня ни на деда не даже не взглянули. А Институт Леса, кстати в той стороне тоже есть, по той же трассе. Ближе к Гомелю, в Цегельне.">Ежели повернуть с трассы налево - вот она! А если проехать до конца и еще раз налево - то будет Новая Бухаловка. А ежли углубиться от Новой Бухаловки в лес, то выйдешь через пару верст в Старую Бухаловку. Та совсем мала, зато на речке Уть. Но я туда не поехал,а остановил велосипоц у поворота на Новую Бухаловку. Сам весь в разноцветных, велосипедных портках, как клован или к примеру светофор в Гомеле. Но то в Гомеле! А туземный народный человек, дед-пердед годоу под ста - вон он
УЖЭ БИГЁТ ШПИОНИТЬ.
- А который час, скажи?
А оно ему надо, который час? Сам как из сталинского фильма 30-х годов про сельского учителя в исполнении Бориса Чиркова.
- Без десяти шесть.
- А сам-то по какому делу тут? - шпионит Борис Чирков, сеятель и хранитель.
- А сельсовет у вас где?
"И для чего спросил я сдуру, где у них сельсовет? Спросил бы лучше, чем он мажет сапоги!", подумал я, а назад уже никуда. Потому что местный накопитель и разносчик сплетен, Борис Чирков, уже принял версию про сельсовет.
- Иии, Милый! Сельсовет-дк не здесь, йон в Терешковичах. Ехай домой. Они до четырех работают. Они для тебя открывать не будут. Там уже никого нет, а стучать уже бесполезно. Ить ты не дурак и я не дурак. Понимаем же, что раз в четыре закрываются, то в шесть уже не откроют, даже если будешь стучать. А ты ж сказал, что без десяти шесть, но все равно не откроют. Они в четыре закрываются. Ехай домой.
Дед сделался совсем не похож на народного артиста Республики, Бориса Чиркова. Глядя на меня из-под утиного картузика одним проницательным глазом (второе закрывало бельмо), туземный народный человек стал похож на обитателей Леса из фантастического романа братьев Стругацких, "Улитка на склоне". А я был упавший из другого мира в Лес исследователь Кандид. Меня подобрали сеятели и хранители из Бухаловки, вылечили, дали несовершеннолетнюю жену и имя Молчун. Девочку я в жены взял, но с ней конечно не спал. А все деревенские удивлялись, что они столько женаты, а детей эта Нава ему не рожает. Также сплетничали, почему я не сею грибы, как все, не обрабатываю свое поле травобоем, сижу дома, нигде не работаю или катаюсь на велосипеде туда-сюда. Не понимали и того, зачем я постоянно подбиваю Кулака, Болтуна, Хвоста и Колченога идти в Город. Города же никакого нет. Да, я хотел вернуться в Город, но каждое утро сообщники так меня забалтывали, что я все забывал и утром приходилось начинать сначала.
- Спасибо.
- Чего спасибо? Вот ты даешь! Я тебе говорю, что в Терешковичи тебе ехать не надо. Нельзя. Там до четырех работают. А ты стучать будешь, так еще милицию вызовут, а ты к ментам попадешь, а не домой. Сам-то откуда?
- С Гомеля, - отмахнулся я, потому что понимал, что если бы рассказал про Киев, антимайдан и хунту, то мне пиздец уже точно был бы. Но дед был прозорлив. И когда нас заглушил треск мотоколяски (популярный в РБ вид деревенского транспорта), дед наклонился ко мне и с доверительностью старого сплетника, нашептал:
- Он видишь - поехали? Это х-хлы. Весной купили тута дом с двумя участками. А вон там (дед махнул головой в сторону трассы) еще купили, другие хохлы. А ты тоже оттуда и я тебе подскажу, где лучше купить. Ты ни к кому не ходи, сельсовет тебе не нужен, не ехай в Терешковичи лучше, а лучше ехай домой сейчас, потому что там все равно до четырех работают и на ключ закрывают, а ты даже если будешь стучать тебе не откроют, а ты же сказал, что сейчас без десяти шесть, а пока мы тут стоим, так уже и шесть, так что ехай домой. А мой дом - вот. Ко мне заходи завтра. Я все тебе покажу, пока есть. Не забудь! Завтра приезжай. Вот мой дом, а если меня не увидишь, то меня все знают.
Дед показал на угловой, между просто Бухаловкой и Новой Бухаловкой ухоженный, деревянный домик. Гомель был Россией до 1926 года, так что и дома и все эти сельские трепачи тут русские, а никакие не белорусские. Впрочем сдесь это не важно. А я смотрел вслед мотоколяске, которая удалялась от нас по единственной в Бухаловке, безымянной улице, оставляя пыль в кильватере. Там, голые по пояс сидели мужик и юноша. Коляска трещала, спина мужика, правившего транспортным средством, уперевшись толстыми руками в его рога была сыта, гладка и наколота наколкой. А вьюнош его развалясь ехал, покуривая. Оба земляка ни на меня ни на деда не даже не взглянули.
А Институт Леса, кстати в той стороне тоже есть, по той же трассе. Ближе к Гомелю, в Цегельне.