Заячий ремиз, Н. Лесков
...вдруг я сам был позван непосредственно к самому губернатору, и тот меня спрашивает наедине про такую поэзию: знаю ли я песню: "Колысь було на Украинi добре було жiтi?" Я отвечаю:
- Прекрасно знаю, ваше превосходительство.
- А почему вы ее знаете?
- А потому, - говорю, - знаю, что у нас ее люди спiвают.
- А вы же про это доносили когда-нибудь?
- Нет, - отвечаю, - никогда не доносил.
- А для чего нет?
- Да що же тут доносить про такие пустяки?
- А слова какие: "добре було жити, як не знали наши дiды москалям служити?" Так это?
- Точно так, - отвечаю с удивлением и докладываю, что таких пiсен у нас много еще, а бывает и то, що еще и теперь люди новые пiсни слагают.
Губернатор на мои слова согласно уклонил головою и сказал:
- Вы совершенно правы, и, как вы это знаете, то вперед вы должны знать и то, на что следует обращать все внимание.
Но какие же, помилуйте, в Перегудах настроения умов? Но, однако, думаю себе: дай попробую! И вот я еду раз в ночи со своим кучером Стецьком и пытаю его настроение!
- Чуешь ли, - говорю, - Стецько; чи звисно тобi, що у нас за люди живут в Перегудах?
- Що такое?! - переспросил Стецько и со удивлением.
Я опять повторил, а он отвечает:
- Ну, известно.
- А що они себе думают?
- Бог з вами: що се вам сдалось такие глупости!
- Это, братец, не глупости, а это теперь надо по службе.
- Чужие думки знать?
- Да.
Стецько молчит.
- Ну что ж ты молчишь? Скажи!
- А що говорить?
- Что ты думаешь.
- Ничего не думаю.
- Как же так ничего не думаешь! Вот я тебе що-сь говорю, ну, а ты що же о том думаешь?
- Я думаю, що вы брешете.
- Так! А я тебе скажу, что ты так думаешь для того, що ты дурень.
- Може, и так.
- А ты подумай: не знаешь ли, кто як по-другому думае?
- А вже ж не знаю! Хиба это можно чужие думки знать!
- А як бы ты знав?
- Ну, то що тогда?
- Сказал бы ты мiнi про это или нет?
- А вже ж бы не сказал.
- А отчего же бы это ты, вражий сыне, не сказал бы?
- А на що я буду чужие думки говорить? Хиба я доказчик або иная подлюга!
- Так вот тебя за это и будут бить.
- А за що меня бить будут?
- Не смей звать подлюгою!
- Ну, а то еще як подлюгу называть, як не подлюгою, а бить теперь никого не узаконено.
- Ах ты, шельма! Так это и ты вздумал на закон опираться!
- Ну, а то ж як!
- Як! Так вот погоди - ты увидишь, где тебе пропишут закон!
А он головой мотнул и говорит:
- Се вы що-сь погано говорите!
Но я его оборотил за плечи и говорю:
- Вперед больше так не смей говорить. Я тебе приказываю, щоб ты везде слухал, що где говорят, и все бы мне после рассказывал. Понимаешь?
Он говорит:
- Ну, понимаю!
- А особенно насчет тех, кто чем-нибудь недоволен.
- Ну, уж про это-то я ни за що не скажу.
- А почему же ты, вражий сыне, про это не скажешь?
- Не скажу потому, что я - оборони боже - не шпек и не подлюга, щоб людей обижать.
- Ага!.. Ишь ты какой.
- А повторительно потому, що меня тогда все равно люди битемут.
- Ага! Ты боишься, что тебя мужики побьют, а я тебе говорю, что это еще ничего не значит.
- Это вы так говорите, потому що они вас еще не били.
- Нет, не потому, а потому, что после мужиков ты еще в своем месте жить останешься, а есть такие люди, що пропорхне мимо тебя, як птица, а ты его если не остановишь сцапахопатательно и упустишь, то сейчас твое место в Сибирь.
- Это за что же меня в Сибирь?
- Бо они потрясователи основ.
- Да що же менi до них? Бог с ними.
- Вот дурак! Сейчас сразу и виден, что дурак!.. Потрясователь основ, а он говорит: "Бог с ними"! Какая скотина!
А он, Стецько, обиделся и начинает ворчать:
- Що ж вы всю дорогу ругаетесь?
- Я, - отвечаю, - для того тебя, дурака, ругаю, что, когда ты едешь, то чтобы ты теперь не только коньми правил, но и повсеместно смотрел, чи не едет ли где-нибудь потрясователь, и сейчас мы будем его ловить. Иначе тебе и мне Сибирь!
Стецько выслушал это внимательно с своею всему миру преизвестною малороссийскою флегмою и говорит:
- Ну, а после еще що?
А я ему стал сочинять и рассказывать, что как вперед надо жить, что надо уже нам перестать делать по-старому, а надо делать иначе.
А он спрашивает:
- Як?
А я говорю:
- А вот как: вот мы ездим у дышель, а надо закладать тройку с дугой да с бубнами...
Он смеется и говорит:
- А еще ж що?
- Пiсен своих про Украину да еще що не спiвать,
- А що ж спiвать?
- А вот: "По мосту-мосту, по калинову мосту".
- А се що ж такое "калинов мост"?
- Веселая песня такая: "Полы машутся, раздуваются".
Он, глупый, уже совсем смеется:
- Як "раздуваются"? Чего они раздуваются?
- Не понимаешь?
- А ей же да богу не разумiю!
- Ну, то будешь разуметь!
- Да з якого ж поводу?!
- Будешь разумiть!
- Да з якого поводу?!
- Побачишь!
- Що!
- Тоди побачишь!
А он вдруг кажет:
- "Тпру!" - и, покинув враз всю оную свою превеликую малоросскую флегму, сразу остановил коней и слез, и подает мне вожжи.
- Это что? - говорю.
- Извольте-ся! - отвечает.
- Что же это значит?
- Вожжи.
- Зачем?
- Бо я больше с вами ехать не хочу!
- Да что же это такое значит?
- Значится, що я всей сей престрашенной морок не желаю и больше с вами не поiду. Погоняйте сами.
Положил мне на колени вожжи и пошел в сторону через лесочек!..
- Прекрасно знаю, ваше превосходительство.
- А почему вы ее знаете?
- А потому, - говорю, - знаю, что у нас ее люди спiвают.
- А вы же про это доносили когда-нибудь?
- Нет, - отвечаю, - никогда не доносил.
- А для чего нет?
- Да що же тут доносить про такие пустяки?
- А слова какие: "добре було жити, як не знали наши дiды москалям служити?" Так это?
- Точно так, - отвечаю с удивлением и докладываю, что таких пiсен у нас много еще, а бывает и то, що еще и теперь люди новые пiсни слагают.
Губернатор на мои слова согласно уклонил головою и сказал:
- Вы совершенно правы, и, как вы это знаете, то вперед вы должны знать и то, на что следует обращать все внимание.
Но какие же, помилуйте, в Перегудах настроения умов? Но, однако, думаю себе: дай попробую! И вот я еду раз в ночи со своим кучером Стецьком и пытаю его настроение!
- Чуешь ли, - говорю, - Стецько; чи звисно тобi, що у нас за люди живут в Перегудах?
- Що такое?! - переспросил Стецько и со удивлением.
Я опять повторил, а он отвечает:
- Ну, известно.
- А що они себе думают?
- Бог з вами: що се вам сдалось такие глупости!
- Это, братец, не глупости, а это теперь надо по службе.
- Чужие думки знать?
- Да.
Стецько молчит.
- Ну что ж ты молчишь? Скажи!
- А що говорить?
- Что ты думаешь.
- Ничего не думаю.
- Как же так ничего не думаешь! Вот я тебе що-сь говорю, ну, а ты що же о том думаешь?
- Я думаю, що вы брешете.
- Так! А я тебе скажу, что ты так думаешь для того, що ты дурень.
- Може, и так.
- А ты подумай: не знаешь ли, кто як по-другому думае?
- А вже ж не знаю! Хиба это можно чужие думки знать!
- А як бы ты знав?
- Ну, то що тогда?
- Сказал бы ты мiнi про это или нет?
- А вже ж бы не сказал.
- А отчего же бы это ты, вражий сыне, не сказал бы?
- А на що я буду чужие думки говорить? Хиба я доказчик або иная подлюга!
- Так вот тебя за это и будут бить.
- А за що меня бить будут?
- Не смей звать подлюгою!
- Ну, а то еще як подлюгу называть, як не подлюгою, а бить теперь никого не узаконено.
- Ах ты, шельма! Так это и ты вздумал на закон опираться!
- Ну, а то ж як!
- Як! Так вот погоди - ты увидишь, где тебе пропишут закон!
А он головой мотнул и говорит:
- Се вы що-сь погано говорите!
Но я его оборотил за плечи и говорю:
- Вперед больше так не смей говорить. Я тебе приказываю, щоб ты везде слухал, що где говорят, и все бы мне после рассказывал. Понимаешь?
Он говорит:
- Ну, понимаю!
- А особенно насчет тех, кто чем-нибудь недоволен.
- Ну, уж про это-то я ни за що не скажу.
- А почему же ты, вражий сыне, про это не скажешь?
- Не скажу потому, что я - оборони боже - не шпек и не подлюга, щоб людей обижать.
- Ага!.. Ишь ты какой.
- А повторительно потому, що меня тогда все равно люди битемут.
- Ага! Ты боишься, что тебя мужики побьют, а я тебе говорю, что это еще ничего не значит.
- Это вы так говорите, потому що они вас еще не били.
- Нет, не потому, а потому, что после мужиков ты еще в своем месте жить останешься, а есть такие люди, що пропорхне мимо тебя, як птица, а ты его если не остановишь сцапахопатательно и упустишь, то сейчас твое место в Сибирь.
- Это за что же меня в Сибирь?
- Бо они потрясователи основ.
- Да що же менi до них? Бог с ними.
- Вот дурак! Сейчас сразу и виден, что дурак!.. Потрясователь основ, а он говорит: "Бог с ними"! Какая скотина!
А он, Стецько, обиделся и начинает ворчать:
- Що ж вы всю дорогу ругаетесь?
- Я, - отвечаю, - для того тебя, дурака, ругаю, что, когда ты едешь, то чтобы ты теперь не только коньми правил, но и повсеместно смотрел, чи не едет ли где-нибудь потрясователь, и сейчас мы будем его ловить. Иначе тебе и мне Сибирь!
Стецько выслушал это внимательно с своею всему миру преизвестною малороссийскою флегмою и говорит:
- Ну, а после еще що?
А я ему стал сочинять и рассказывать, что как вперед надо жить, что надо уже нам перестать делать по-старому, а надо делать иначе.
А он спрашивает:
- Як?
А я говорю:
- А вот как: вот мы ездим у дышель, а надо закладать тройку с дугой да с бубнами...
Он смеется и говорит:
- А еще ж що?
- Пiсен своих про Украину да еще що не спiвать,
- А що ж спiвать?
- А вот: "По мосту-мосту, по калинову мосту".
- А се що ж такое "калинов мост"?
- Веселая песня такая: "Полы машутся, раздуваются".
Он, глупый, уже совсем смеется:
- Як "раздуваются"? Чего они раздуваются?
- Не понимаешь?
- А ей же да богу не разумiю!
- Ну, то будешь разуметь!
- Да з якого ж поводу?!
- Будешь разумiть!
- Да з якого поводу?!
- Побачишь!
- Що!
- Тоди побачишь!
А он вдруг кажет:
- "Тпру!" - и, покинув враз всю оную свою превеликую малоросскую флегму, сразу остановил коней и слез, и подает мне вожжи.
- Это что? - говорю.
- Извольте-ся! - отвечает.
- Что же это значит?
- Вожжи.
- Зачем?
- Бо я больше с вами ехать не хочу!
- Да что же это такое значит?
- Значится, що я всей сей престрашенной морок не желаю и больше с вами не поiду. Погоняйте сами.
Положил мне на колени вожжи и пошел в сторону через лесочек!..