Рассказ "Без названия"
Это произведение навеяно публикациями газеты "Спид-info". Психологические мотивы поступков героев и бытовая достоверность изложения материала также взяты из многолетних подшивок вышеназванной газеты. Основная идея и сюжет рассказа, а также часть текста принадлежат покойному казанскому художнику Алексею Юрьевичу Основину (Кубареву).
С Кубаревым мы написали продолжение, превратив рассказ в повесть, но, скорее всего, публиковать здесь этот опус не стану. Нами была сделана попытка написать нечто в жанре «секс-ужас», введя в дальнейший сюжет маньяка. Пока не вижу смысла набирать весь текст на компьютере и подвергать повесть редактуре.
Людей, имеющих тонкую нервную систему, убедительно прошу этот рассказ не читать!
Рабочее название рукописи не имеет цензурного названия, потому публикую его как
Стоя у окна, я смотрю на весеннюю улицу, на дома, скалами, вырастающими из луж. Мне уже сорок, ранняя седина зимним инеем посеребрила волосы. Я стар, уже слишком стар для греческой любви, но впрочем, рано сетовать на судьбу, пенять на жизнь: ещё продолжают влюбляться в меня юноши, хотя я и не пользуюсь прежним всесокрушительным преодолевающим невозможные препятствия успехом, иногда удаётся зацепить молодое сердце, страждущее странной обличаемой обществом великой любви. Многие мужчины возмущённо мне возразят и выплюнут: "Женщины!" и сердце их захолонётся и нечего им больше сказать. Я же гордо произнесу: "Мужчины!", ибо кто кроме них лучше знает мужское тело, кто изведал все его тайны и сокровенные места? Разве способна женщина уловить потаённое невысказанное желание мужского естества и исполнить его? На это способны лишь мужчины, знающие всё друг о друге, электрическим током передаются меж ними секретные помыслы, гармоничное слияние мужских тел, приближает их к Андрогену, божественному первочеловеку, разделённому разгневанными богами навеки. Если вы скажете мне: "Ты не знаешь женщин", будете неправы: в моей жизни их было предостаточно, но, ни одна из них не дала мне того, что дал мой первый любовник, самый большой мой возлюбленный, мой палач и мучитель.
Роясь недавно в архивах письменного стола, я извлёк из них на свет свой дневник четвертьвековой давности, истории моих первых опытов любви. Вы мне можете верить или не верить, что-то покажется вам невероятным, всё же я настаиваю и заверяю вас в полной историчности происшедшего; не знаю, что меня побудило взяться за перо, скорее всего, и видимо сама иррациональность произошедшего со мной в ранней юности. Мысли других людей и поступки их, скрытые от меня тогда, я восстанавливал по крупицам, уподобляясь Шерлоку Холмсу, выискивал сокровенное тайное. Пусть в чём-то я ошибся относительно других, но свои переживания донесу до вас истинными. Где-то я буду приводить страницы дневника, где-то просто воспоминания и домыслы. Итак, перед вами история превращения правильного юноши в презираемого обществом гея.
Мать моя скончалась рано, мне не было тогда десяти лет, отец мой к тому времени, с которого я начинаю повествование, был засекреченным учёным с воинским званием, работал в "почтовом ящике", его исследования продолжались финансироваться во времена позднего Горбачёва и в смутное время правления Ельцина. Мне до сих пор неизвестны темы его работ, хотя отец уже давно умер.
(Хотел начать с описания своего детства, но не знаю с чего начать, где искать первопричины моих страстей, моей странной жизни.)
У нас дома была огромная библиотека, тома на английском языке перемешивались с русскими книгами и я, учившийся в спецшколе, знающий англ. как свой родной, был просвещён книгами во всех сферах человеческих отношений. Романы, запрещённые цензурой к переводу и провозу в страну Советов, стояли в наших книжных шкафах, как ни в чём ни бывало. Но главным моим увлечением было все, же не чтение, а шахматы, частенько по ночам я засыпал с избранными партиями Алёхина в руках при свете бра. Отца я практически не видел: возвращался он очень поздно, домашнее общение сводилось к разговорам с домработницей или изредка же изредка приходил приглашаемый с разрешения родителя единственный друг. Я рос погружённым в себя, внешний мир был мне не нужен, эту нишу заполняли книги и шахматы.
В четырнадцать лет мне попалась книга "Как управлять людьми" и после её прочтения я решил пойти по стопам предков и стать офицером. Выслушав моё желание, отец в ответ не проронил ни слова, но зато на следующий день уведомил (он никогда не предупреждал, лишь уведомлял), что взял мне путёвку в спортлагерь на июль месяц. Я был потрясён: никогда ни в какие лагеря до этого он меня не отправлял, но по его словам будущему военному нужно знать почём фунт лиха. Как и все его решения, это не подлежало обсуждению. Перехожу к дневниковым записям того безумного лета.
"2 июля 19.. года, утро
Как я и ожидал, ничего хорошего в этом лагере нет, но разве отца переспоришь?! Он, видите ли, хочет вырастить из меня настоящего мужчину. Как будто мышцы главное! Но что сделано, то сделано, назад дороги нет. Единственный здесь друг и собеседник, как выясняется, мой дневник, а "мужать" мне здесь месяц без четырёх дней. Сейчас утро, до подъёма ещё целый час, не спится и решил описать события вчерашнего дня.
Здесь всё оказалось хуже, чем я ожидал: живём в тесных двухместных бунгало, должны по очереди дежурить на кухне. А распорядок дня! Это же с ума сойти можно: 700 - подъём; 700 -730 - водные процедуры; 730 - 800 - завтрак; 800 - 1200 - общая физподготовка; 1200 - 1230 - обед; 1230 - 1330 - тихий час; 1330 - 1500 - личное время; 1500 - 1800 - занятия в спортсекциях; 1800 - 1830 - ужин; 1830 - 2000 - уборка территории лагеря; 2000 - 2130 - личное время; 2130 - 2200 - водные процедуры; 2200 - отбой". Не знаю, какой кретин составлял расписание, особенно хороша формулировка "личное время"! И, оказывается, шахматы к спорту не относятся, это мне вчера физорг разъяснил, тоже чувствуется, не блещет интеллектом. Записался на фехтование.
Стоит описать моего соседа, редкий тип. Лицо скуластое, угреватое, выше меня на голову, старше на год, с большим самомнением, а уж разговаривает, будто ему не пятнадцать лет, а, по меньшей мере, двадцать: всё о шмотках, девчонках. Девчонки, пожалуй, самое его слабое место, всех-то он трахал и так и этак. Противно. Кстати, зовут его Владимир, но он предпочитает отзываться на более изысканное имя Бобон. С таким соседом мне явно не сдружиться, но ничего не попишешь.
2 июля 19.. года, вечер
Сегодня произошло несколько неприятностей, даже не знаю, какая из них хуже. Во-первых, на фехтование кроме меня никто не записался и меня (даже не спросив!) определили в бегуны; во-вторых, подружиться похоже ни с кем из ребят не удастся - они все ходят за Бобоном как привязанные, смотрят ему в рот, смеются над его похабными анекдотами, девочки на него заглядываются! Что они все в нём нашли? В-третьих, шахматистов здесь нет; в-четвёртых, тело ноет от непомерных нагрузок; в-пятых, идёт мой сосед, кумир девочек, на покой и сейчас заведёт унылую бесконечную песню о "прелестях жизни".
3 июля 19.. года, вечер
Бобон достал меня вчера своими разговорами. Из чувства приличия пришлось его выслушивать чуть не до полуночи, отвечая междометиями. Как иногда тяжело быть вежливым! Абсолютно не выспался и утром подошёл к вожатому. Рассказал о психологической несовместимости меня с Бобоном, попросился в другую палатку. Никогда не поверил бы, что люди бывают настолько черствы и непонятливы! Вожатый меня отругал, назначил в наряд на кухню вне очереди, чтобы, по его словам, дурь из башки выбить! Это у меня-то дурь! Интересно, а у других обитателей лагеря что? Я чуть не разревелся, честное слово! Похоже, я превращаюсь здесь в морального отщепенца, изгоя...
Но не всё так плохо. Есть тут девочка Инга. Как она красива! Представляешь, дневник, чёрные волосы, большие в цвет волос глаза, длинные загорелые ноги! Кажется, я влюбляюсь. Нет, уже влюбился. Даже не могу это описать, да, наверное, и ни к чему, столько уже об этом в разных книгах говорится. Хотел было к ней подойти, но не смог, оробел... Честное слово, всегда думал: с любой девочкой смогу заговорить, а тут на тебе. Не знаю, как поступить.
4 июля 19.. года, день
Какое-то помутнение на меня вчера вечером нашло. Дёрнул же меня чорт за язык разговориться этим скотиной Бобоном о моих чувствах! Но, говорят, плохого без хорошего не бывает. Похоже на правду. Но всё по порядку.
Бобон заявился около полуночи, воняя вином и табаком. Он, конечно, появлялся перед отбоем, но, лишь ушёл проверяющий вожатый, Бобон шмыгнул за ним ни слова ни говоря. Ну вот, он вернулся, бухнулся, не раздеваясь, на своё лежалище и забубнил как он сейчас с вожатой. Я сделал вид, что всему верю (хотя кто его знает) и, улучив паузу, сам принялся рассказывать о себе, своей любви, непозволительно сильно волнуясь, затем умолк в ожидании ответа. В тот момент казалось: Бобон может помочь. Он достал фонарик, посветил, откуда-то достал полбутылки вина. Я даже не удивился его предложению выпить. Так сильно я был расстроен, что выхлебал свою порцию не задумываясь, а Бобон крякнув, принялся разглагольствовать:
- Сашок, ты меня слушай. Бобон всегда правду говорит. Ни одна баба не стоит того, чтоб по ней так страдать, - он достал из кармана джинсов сигареты, прикурил и продолжил: - Все они... А передо мной ни одна не устоит, даже Инга твоя! Спорим?
Не знаю, где в свои годы он успел набрать столько цинизма и скотства, но я тоже был хорош. Я ни разу не пробовал вина до вчерашней ночи, честное слово! Слушая бредятину Бобона, я тоже опьянел и оскотинел. Мне стало смешно:
- Спорим! А на что?
- На сто фофанов! Не хочу тебя обирать, всё равно проспоришь. А фофаны, это фофаны - и больно и обидно.
Он продолжал говорить, говорить и под его россказни я забылся пьяным сном. А утром проснулся с сильной головной болью. Если так плохо бывает после пьянок, то почему люди напиваются? Загадка. Никогда не буду пить! Честное слово! Удовольствие маленькое, а боль большая! Я взглянул на часы... Пора заканчивать, вечером допишу.
5 июля 19.. года, день
Я счастлив, как никогда в жизни, пусть у меня самые плохие результаты в беге, пусть из-за этого надо мной все смеются, пусть Бобон злится на меня - это всё неважно! Я счастлив! Знаю, дневник, тебе не терпится узнать причину моих восторгов, но наберись терпения, опишу всё по порядку.
Итак, вчера с Бобоном мы проснулись почти одновременно, за час до подъёма.
- Ну что, Сашок, головушка бо-бо?
Я молча кивнул, говорить не было сил.
- Не бойсь от фофанов ещё больнее будет!
И тут я вспомнил прошедшую ночь, кровь прилила к лицу и, чтобы Бобон не увидел краски стыда, повернулся на другой бок, спиной к соседу. Какими только словами я не обзывал себя! Так продать свою любовь, метать бисер перед свиньёй... А этот дурацкий спор! Предатель любви!
В это утро мои и без того плохие физические показатели стали ещё хуже, и не только головная боль тому причина. Не отрываясь, следил за Ингой и отиравшимся рядом с ней Бобоном. Оказывается, я способен ревновать! Столько новых впечатлений всего за пять дней! Может быть, и не зря я сюда попал? Каждый день помогает мне открывать в себе новые глубины. Или это со всеми происходит в отрочестве? Независимо от внешних воздействий?
Вот так, любя и ревнуя, я дожил до половины первого. Конечно, во время обеда Бобон сидел рядом с Ингой, что-то рассказывал, видимо, весёлое, потому что все его соседи покатывались со смеху. Все, кроме Инги. А я сидел в другом конце зала, молчал, страдал и надеялся.
В конце обеда, когда Инга уже поднималась с места, Бобон придержал её за руку и что-то зашептал на ухо. Инга побледнела и отвесила ему пощёчину, да такую звонкую, что всему залу было слышно, и выбежала из столовой, не убрав за собой посуду.
"Дохвастался!" - подумал я, и какое-то радостное злорадство овладело мной, вскочил с места, подбежал к покрасневшему Бобону, влепил ему щелбан со словами:
- Это первый! - медленно вышел из столовой, оставив народ недоумевать по поводу происшедшего. Сейчас мне стыдно за то, что я унизил человека при всех. Никогда не замечал в себе подлости, а тут на тебе. Хотел было извиниться перед ним, но Бобон ведь не поймёт, подумает: "испугался". А я и на самом деле боюсь его. Боюсь не столько физической силы, сколько психологического давления. Бобон во всех отношениях сильнее меня. К тому же из ребят никто за меня не заступится, я для них слабак, изгой.
В таких размышлениях я провёл весь тихий час. Бобон тоже, похоже, не спал, перед побудкой он вдруг рассмеялся:
- Молоток, Сашок, уважаю!
Я повернулся к нему:
- А ты думал, Бобон слово держать не умеет? Ты главное меня держись, я тебя всему научу!
Хотя и было на его лице дружелюбное выражение, но в глазах таилась злоба. Иначе и быть не могло: такие, как он, ничего не прощают. Интересно, какую гадость он задумал?
Мы вышли из палатки. Бобон, как ни чём ни бывало, устремился к ребятам и вновь оказался в центре внимания. Крепкие всё-таки у него нервы! Я после такого унижения долго бы ни к кому не подходил, а Бобону хоть бы хны! Но как здорово Инга отбрила этого донжуана!
И вот, пока Бобон трепался с ребятами, а я на лавочке писал в дневнике и посматривал на часы, краем глаза заметил Ингу, сидевшую на скамейке у волейбольной площадки с книгой в руках. Осмелев после утренних событий, я подошёл к ней и, не зная как завязать разговор, ляпнул:
- Давай в шахматы сыграем.
К моему удивлению, она согласилась и оказалась неплохим игроком. И разговаривать с ней просто и интересно. Теперь сам себе удивляюсь, своей былой робости!
В общем, вчера всё личное время мы провели вдвоём с Ингой, а сегодня она дежурная по кухне. Дневник, я поспешил тебе излить всю радость и счастье. Я люблю её! Кажется, ей я тоже интересен. Как я рад, что приехал сюда, в лагерь - иначе мы бы никогда не встретились. И в унисон моей любви стоит прекрасная погода, словно природа радуется моему счастью. Говорят, жара будет стоять весь июль.
Ну, всё, пока. Мне пора бегать, заниматься, так сказать, спортом.
5 июля 19.. года, вечер
Бобон определённо не желает со мной разговаривать, как будто меня и на свете нет, лишь искоса посматривает, когда я пишу в дневнике. Ему вроде интересно узнать, чем я занимаюсь, но не спрашивает. Похоже, он ревнует, вот это странно: судя по рассказам Бобона, у него было столько девчонок, что и не сосчитать, а вот на тебе... Или пощёчина с щелбаном его задели, и он от этого влюбился? Как бы сказал мой отец, у меня не возрасту умные мысли. Инга тоже так считает. Умный-то я умный, а всё ж таки боюсь своего подлеца соседа. Как неприятно осознавать, что я трус. Кулаками он меня точно бить не будет, не настолько глуп Бобон и понимает: побитого меня Инга жалеть начнёт, да и девчонок против него настроить может. Бобон начинает меня изводить, это я чувствую. На тренировках ребята меня раньше просто не замечали, а теперь так и норовят то подтолкнуть, то ущипнуть, то пиннуть ненароком. Во мне сегодня злость проснулась. Всё, больше не буду последним! Чемпиона из меня не получится, но первым среди этих охламонов стать смогу. Да перед Ингой стыдно последним к финишу приходить. Теперь я понимаю: быть настоящим мужчиной - это не только иметь мышцы, но и желание быть впереди. Как в шахматах, переиграть соперника, показать свои ум и когти. В общем, спасибо отцу за летний отдых, а то действительно кроме книг да шахматной доски ничего не вижу, а там всё по другому и соперники по игре такие же интеллигенты, как и я, не чета вандалу Бобону. Так что, жизнь предстала передо мной во всей красе. Надеюсь, что с Бобоном как-нибудь слажу. Хорошо бы сторонников найти, но для мальчишек идеал - Бобон, что им я, хотя...
Точно, идея! Перетяну на свою сторону девочек и, как в шахматах, две стороны, чёрные и белые. Где не справится мужчина, справится женщина. Разделяй и властвуй! не по возрасту умная мысль, но таков я есть. У ребят, почти у каждого, имеются подруги, а уж они найдут способ превратить в изгоя не меня, а прыщавого тупого Бобона. Наступят в лагере новые времена, новые нравы, восторжествуют доброта и гуманность. Гип-гип ура новому кумиру Сашке!
6 июля 19.. года, вечер
Бобон продолжает молчать. Тем лучше: голова не пухнет от его бредятины. Кстати, вчера он опять явился заполночь. Ну да ладно.
Сегодня я принялся воплощать планы в жизнь. Как легко было написать и как сложно исполнить. На тренировках тычки, пинки, агрессивность по отношению ко мне усилились, но я терпел. Тело ныло после упражнений, как битое палками, но, всё же, усилия принесли плоды и на финише я был десятым. Прежде я не ожидал от себя такой прыти. Заслужил похвалу тренера. Раньше он считал меня недочеловеком, теперь же внёс в список людей. Интересная он натура - показания секундомера для него важнее личности и нет никакого дела до нравственных мучений человека, если человек этот не в первой десятке; сегодня он даже имя моё вспомнил, раньше-то Эйты меня называл и прибавлял что-нибудь этакое, отчего все ребята ржали как жеребцы на выпасе. Личный свой рекорд я поставил, но до этого в "личное время" побеседовал с Ингой по поводу второго моего плана. Даже не знаю, что было труднее - разговаривать с ней или рекордировать!
Инга совершенно не держала зла на Бобона! Честное слово! Представляешь, дневник?! Она считала свою честь защищённой пощёчиной и моим щелбаном, думала, это я так за неё заступился, пусть по мальчишески, но совершил мужской поступок! Если бы она только узнала о нашем с Бобоном споре, за кого бы она меня стала почитать? А я-то, наивный, удивлялся, почему, мол, мы так легко с ней сошлись?! Глупец-герой в лавровом венке и пальмовой ветвью в руке. Я готов был сквозь землю от стыда провалиться, но правду всё же не ей открыть; так и остался в её глазах защитником униженных и оскорблённых, воплощением галантности.
Как бы она меня, наверное, возненавидела, узнав всю подоплёку, но, впрочем, может быть, и нет, если я сам её всё расскажу и покаюсь. Поймёт и простит. Как стыдно и тяжело каяться в собственных проступках. Наверное, никогда не стать настоящим мужчиной, не научившись сознаваться в своих промахах перед теми, кого они задевают. Но я отвлёкся.
На выяснение всего этого мы потратили битых полчаса, остальное "личное время" ушло на её уговоры. Инге чужды интриги и пришлось объяснять, какое благое дело я замыслил: избавление общества от вандализма и скотства, воплощённых в Бобоне, описывая его влияние на ребят в самых чёрных красках; разглагольствовал о пользе, которую мы принесём лагерю, спасая его от Бобона и ему подобных, пересыпая речь хвалами уму Инги, такту, уважению, которым она пользовалась среди девочек. Моё знание женской натуры, почерпнутой из книг, оказалось верным - Инга обещала помочь, и мы помчались на занятия. Хотя я и был психически вымотан этим разговором, но за спиной будто крылья выросли и, как уже писал, попал в первую десятку.
Итак, я, белый король, совершил рокировку, спереди прикрыт пешками-замыслами, слева ладьёй спортивных успехов, а ферзь готовится объявить шах и мат чёрным и король их не догадывается об ожидающем его конфузе. Флаги подняты, горн трубит атаку!
7 июля 19.. года, вечер
Всё как нельзя лучше, атака увенчалась успехом. Я и не ожидал, что мои знания женских характеров и их способностей влиять на мужчин, взятые из приключенческих романов, окажутся настолько верными в реальной жизни. Инга сумела почти всех девочек настроить против Бобона, даже тех, которым он нравился. И вот уже среди ребят началось брожение. Тычки прекратились. Белобрысые близнецы с карими глазами, Славка и Владька, подошли к нам с Ингой, когда мы играли в шахматы, потихоньку завязался разговор. Могут ведь они без мата, могут! К чему было им похабничать, не понимаю. Славные всё-таки ребята эти близнецы. Оказались филателистами, музыканты и тоже, подобно мне, почти не выходят из дому.
Сегодня я ошарашен. Все почитают меня за героя, вот что значит правильно сформированное общественное мнение! Но к этой роли я совсем не готов, на бумаге проще было: раз и в дамках. Бобону легко всё это давалось, он прирождённый актёр, умеет держать публику. Анекдот вовремя ввернёт, историйку похабную расскажет, а я что? Только в шахматы играю, да фантазирую, тоже мне лидер! Ничего путного придумать не могу, а народ ждёт хлеба и зрелищ. Я теперь понял: легче заниматься плохим, чем хорошим. Ещё одна не по возрасту умная мысль. Так-то оно так, но от этого не легче. Если сейчас не решу, что делать, все снова пойдут за Бобоном: им так веселее и проще. Настоящий мужчина - лидер, а не мямля!
До свидания, дневник, пойду прогуляюсь, авось надумаю что-нибудь. К Инге схожу. Один ум хорошо, а два лучше. Я люблю её!
9 июля 19.. года, день
Всё пошло прахом, как в плохих романах. Я дурак! Сейчас такая ситуация, что не знаю. что делать, как выпутаться из сетей шантажа. Хотя, может быть, пока пишу, что-нибудь придумаю.
Итак, всё по порядку, начиная с позавчерашнего вечера, постараюсь описывать беспристрастно: эмоции сбивают с толку, это я знаю по шахматам.
Вернувшись в палатку, я застал Бобона внимательно изучающим мой дневник. Услышав, как я вошёл, он поднял голову и зло ухмыльнулся:
- Значит, я скотина, а ты ангел с крыльями? Ну-ну! А пацаны все охламоны? Так-так!
Я задохнулся от злости:
- Как ты мог без спроса?!
- Смотри не лопни, ишь напыжился! А чо? Зашёл, зырю: тетрадка твоя лежит. Думал, стихи ты там надрочил, интересно стало. Оказалось, Бобон скотина. Дожил. Да ты ведь не только Бобона, ты пацанов всех облажал! Знаешь, чо за это бывает?!
Не в силах говорить, я кивнул головой.
- Ладно, не дрейфь, пацанам про это трепаться не буду, а пойду ща к Инге и про наш спор расскажу! Пойти?!
Надо отдать должное психологизму Бобона - сам того не сознавая, принимает верные решения. Если бы он показал дневник ребятам, это было бы нечистоплотно с его стороны, на меня, конечно же, обиделись бы, но и его бы стали меньше уважать. А что касается спора... Я не люблю врать и не умею, но пришлось и получилось убедительно, даже усмехнуться смог:
- Зря проходишь. Я ей только что сам рассказал.
- Ну-ну!
Бобон кинул мне дневник, тетрадь в полёте захлопала страницами, как птица крыльями.
Бобон разделся и улёгся спать, не говоря ни слова. Пожав плечами, ожидая пакости с его стороны, я тоже прилёг, чувствуя, что не может Бобон это так оставить. После ухода вожатого, приходившего с проверкой, мои мысли оправдались:
- А хочешь, Сашок, завтра всем пацанам скажу, что ты вафлёр?
Я раньше не слышал этого слова и даже представить не мог, что оно означает, но Бобон тут же устранил мой незнание, описав всё в самых грязных выражениях.
- С тобой после этого за один стол никто не сядет! Инга с тобой здороваться не будет!
- Бобон, ты так не скажешь - это не правда, тебе никто не поверит!
- Не ссы, поверят! А тебе ещё пендалей надают!
Кровь, пульсируя, приливала к лицу. В голове всё смешалось. Да он прав. Они поверят. Люди плохому всегда легко верят. Поверят все кроме Инги, но как я потом к ней подойду? Как буду смотреть ей в глаза? А жить с такой славой, пусть даже девятнадцать оставшихся дней в худшем одиночестве, чем было в начале... Нет! Первой мыслью было встать и врезать ему пор морде, но делу это не помогло бы, всё равно он утром выйдет и...
Бобон продолжал говорить, говорить, гипнотизируя, убеждая, что он способен на всё. Туманно помню свои ответы. Я превратился в маленького ребёнка, боящегося чудищ, по ночам лезущих из-под кроватей; еле видный во мраке, облик Бобона приобретал богатырские размеры...
Ясно помню конец разговора, когда я совсем раскис и сломался:
- Бобон, не надо, пожалуйста! - мне было стыдно перед самим собой за униженные нотки в голосе, но всё было как во сне и я не мог очнуться.
- Повтори: "Дяденька, прости засранца"!
- Дяденька прости засранца...
- То-то. С завтрашнего дня будешь делать, чо я скажу.
- Конечно, конечно. А с чего начнём? - я поражался собственной услужливости, но никак не мог остановиться; говорю же: всё было как во сне.
- Дай твои часы затаскать.
Бобон посветил фонариком и своими руками я отдал ему часы, подаренные отцом зимой на мой день рождения. Кажется, я сошёл с ума.
- Утром на руках отнесёшь меня к умывалке! - он зевнул и умолк.
Я долго не мог уснуть. Мысли, одна бредовее другой лезли в голову. Так и уснул. Мне снился удав с головой Бобона и я лез ему в пасть... Наутро я знал, как выкрутиться с первым желанием Бобона.
Ребята удивлённо смотрели на то, как я несу к умывальнику лыбящегося Бобона; там он, встав на ноги, хотел что-то сказать, но я его опередил:
- А ты говорил, что и десяти шагов не пронесу! Проспорил?! - и, врезав ему щелбан, добавил шопотом: - Это тебе второй!
Наверное, впервые Бобон не нашёлся с ответом, покраснел.
Утром мне было легко и радостно, ночной кошмар забылся, но боясь мести Бобона, я прогулял тихий час и уговорил сбежать Ингу в рощу, неподалеку от лагеря. В окружение деревьев, цветов, я совершенно забыл про Бобона и про весь мир; мы были первыми людьми на земле - я и Инга; и я решился произнести:
- Я люблю тебя! - поцеловал в щёку.
Инга подняла на меня свои чёрные глаза, обвила мою шею руками и ответила поцелуем в губы. Никогда не думал, что от этого бывает так хорошо. Взявшись за руки, мы радостные и счастливые, побрели к лагерю. Злая тень Бобона отступила в небытие.
Свой новый рекорд, добежав до финиша пятым, я посвятил Инге. Тренер удивлённо крякнул и, отозвав в сторону, порекомендовал серьёзно заняться бегом. Теперь он обо мне заботится. Смешно. Неужели он думает, будто я смогу променять шахматы на бег? Но это его дело. Всяк кулик своё болото хвалит.
Неумолимо приближалась ночь, страх, просыпаясь после дневной спячки, шевелился, бередя душу.
В палатку Бобон ввалился уже после отбоя и проверок. Наверное, он чувствовал, как мой страх питает сам себя и появился именно в тот момент, когда мои кошмары достигли апогея.
- Ну чо, Сашок, обмануть хотел? Бобона не наебёшь, жирно будет! Забыл, небось, чо я могу сделать? Чо в тихушник не пришёл, зассал?
- Бобон, Бобон, я...
- Ну, чо Бобон?! Чо Бобон?! Забыл?!
- Дяденька прости засранца!
Я не отвечаю за свои слова и поступки до сих пор со вчерашней ночи. Трепещу Бобона, словно кролик удава. Раньше и предположить не мог, что меня можно задушить словами... Хотя нет, нет... Я уже писал об этом, но никак не ожидал... Бобон обрушился на меня всей своей психической мощью, бросил меня, как орёл черепаху, на камни и выклёвывает из разбитого панциря мягкую сердцевину - мою волю. Он настоящий лидер, хотя и подлючая скотина, подавляет не столько словами, сколько всем своим существом. Слова для него лишь так, самое слабое орудие из его арсенала.
- Завтра за меня пойдёшь в наряд на кухню.
Вот наступило это мерзкое завтра, сегодняшний день, девятое июля и я выполняю чужую работу.
12 июля 19.. года, день
Перечитал тебя мой дневник, поверенный моих тайн и мыслей, и ужаснулся сам себе, своей деградации. Всего четыре дня понадобилось, чтобы меня полностью сломать и поработить. Я боюсь, боюсь Его. Вот, уже описка, местоимение обозначающее Бобона, пишу с большой буквы. Никогда не мог вообразить, что паду так низко, что буду, как презренный раб ловить каждые желание и слово господина! Мне уже всё равно, что он обо мне скажет, какие слухи распустит... Ужас царит во мне, выдавив всё светлое, чем я жил до этого. Инга, я люблю тебя! Но во мне нет сил бороться за мою любовь и мне стыдно... Маленький беспомощный червь, возомнивший себя великим политиком. Борджиа выискался! Утром за спиной услышал:
- Шестёрка!
Это про меня. Про кого же ещё-то? Я не обернулся, ничего не ответил, не обиделся даже. Такие как я не должны обижаться: не то положение-с. Полчаса назад, Инга подходила:
- Он что, бьёт тебя?
Как, как я мог объяснить ситуацию? Что мог и должен был сказать? Не знаю. Я не понимаю, как Бобон смог так завладеть моей волей, подчинить себе. Я мотнул головой в ответ, как бы соглашаясь с Ингиной интерпретацией. Она отошла, задумчиво закусив губу. Кто мне может помочь, если я сам не в силах справиться со своим страхом? Но, право, к чему ерепениться, осталось всего четырнадцать дней, а там домой к шахматам и это всё пройдёт, как плохой сон. Я безвольная амёба. Иногда мне кажется, что прикажи мне Бобон сделать то и я соглашусь. Моя гордость..."
Так всё начиналось, и я не мог тогда предположить, во что выльется эта ситуация, к каким тайнам человеческого бытия мне предстоит прикоснуться. Люди с возрастом меняются и моё тогдашнее "я" не то что сейчас, и я решил в дальнейшем повествовании рассказывать о себе в третьем лице. Прошу простить за несколько корявый стиль изложения - это мой первый литературный опыт. Напоминаю, что события, свидетелем которых я сам не был, восстановлены мною по крупицам доступной информации, что-то в них нафантазировано, но не противоречит, а, напротив, объясняет реальные события.
В ясный день семнадцатого июля, лёжа в тихий час в бунгало, Бобон окликнул своего соседа:
- Сашок, спишь, что ли?
- Да нет, Бобон, нет. Я...
- Ладно уж... Это не ты пацанам сболтнул, что я тя бью?!
- Да ты что Бобон?! Да я никогда...
- Верю. Узнаю, какая стерва сболтнула...
Саша поёжился
- Сашок, а пацаны-то за тебя заступились! Не хотим, мол, видеть Сашка в шестёрках!
Его собеседник встрепенулся, в глазах блеснула искра надежды, улыбка осенила понурое лицо.
- Ты, чёй-то, Сашок, забыл чо я могу про тя сказать?
Тряпкой, стирающей мел со школьной доски, прошла тоска по расцветшему было Сашиному лицу.
- Да я ничего, Бобон, так...
- То-то! Представляешь, выхожу ща перед всеми, да и говорю: "А Сашок-то ваш вафлёр!". То-то смеху-то будет! - и с угрозой: - Подтвердишь?!
Саша уже позабыл первопричину раболепства перед Бобоном и был готов на всё, лишь бы не видеть злобного выражения змеиных глаз властелина, ни разу его не ударившего.
- Конечно, Бобон.
- То-то! Во все поржут! Пендалей те надают, а Инга твоя тя первая пнёт. Пнёт или нет?
Саша не смел и не мог разочаровывать Бобона в гнусных мечтаниях:
- Пнёт...
- А потом я трахну её и знаешь как... - Бобон принялся описывать это с неуёмной фантазией юнца, мнящего себя взрослым мужиком.
У Саши уже не было сил даже внутренне возражать против грязного монолога. Любовь к Инге ослабла и жила где-то глубоко, не способная пробудить ни гнева, ни ярости.
Натешив блудливое самолюбие, Бобон продолжил:
- Это всё конечно хорошо, Сашок, но с тобой-то чо делать?
- Не знаю, Бобон, что хочешь...
- Это ты правильно: "Чо хочешь"! Вот что я хочу, Сашок...
- Что, Бобон?!
- Не перебивай, когда старшие говорят!
- Дяденька, прости засранца!
- То-то! - Бобон помедлил, подбирая нужные слова, - Хочешь перестать шестерить?
Сашка замялся, не зная, как ответить правильно, как угодить господину.
- Ладно уж, молчи. Короче исполнишь моё последнее желание и всё, свободен, как сопля в полёте.
- А какое желание, Бобон?
- Отсоси...
- Я?! Ты мне такое?!
Но проклюнувшийся росток гордости был растоптан грозным хозяйским окриком и Сашка поник, пустой и безвольный:
- Дяденька, прости засранца...
- То-то! Ща отсосёшь и всё. Свободен.
Сашка опустился на колени, готовый к последнему, самому страшному унижению.
- Не здесь, дурак. Вдруг кто войдёт. Айда в рощу, пока тихушник не кончился!
Стараясь не попасться на глаза вожатым, крадучись перебрались через лагерную ограду и побежали в рощу. Под ногами пестрели цветы, на деревьях пели птицы, но Сашка ничего этого не замечал; в голове билась одна мысль: "Сейчас, через несколько минут я перестану шестерить!", о том, что он сам себя обрекает на позор, он не задумывался: главным было выйти из-под бобоновской власти, и неважно всё остальное. Желанная свобода была близка, и путь к ней лежал через унижение: "Пусть так, таким образом, но он перестанет командовать, издеваться надо мной по ночам!".
- Дальше не пойдём, давай здесь! - Бобон остановился, - Ну, чо встал? Действуй!
Саша не понимал, что творит, не помнил, что связывало его с этими деревьями, цветами, хотя какое-то воспоминание и пыталось достучаться до спящего мозга. Он, как в замедленном кино, опустился перед Бобоном на колени, поднял отяжелевшую правую руку, расстегнул пуговицу на чужих джинсах, змейку; спустил с неподвижного Бобона брюки, плавки, и застыл, не в силах пошевелиться.
- Ну!
Превратившись в робота, Саша приступил к выполнению приказа, зажмурив глаза. Сначала он чувствовал во рту мягкую и нежную мякоть, но затем все чувства полностью отключились; он не слышал ни чудесного пения птиц, ни вздохов Бобона, не видел красивых облаков, летящих по небу в дальние страны. Ничего этого для него не существовало, он был в небытии...
В себя Саша пришёл с последним сладострастным бобоновским стоном, рот наполнился противной густой жидкостью и он, отплёвываясь, подался назад.
- Молоток, Сашок, клёво сосёшь! - довольно произнёс Бобон, прикрывая штанами обнажённый пах, - Классный из тебя вафлёр получился! - он рассмеялся и поскакал к лагерю, вопя во всё горло: - Сашок вафлёр! Сашок вафлёр!
Шоры упали с Сашиных глаз, вспомнил о том, как впервые в жизни поцеловался с девушкой здесь, на этой самой поляне, упал лицом в траву, зарыдал, стуча кулаками по земле:
- Скотина! Скотина!
Сейчас он понимал всё, всё! Надо было ещё тогда, когда хотелось, двинуть Бобона по прыщавой скотской морде, а наутро рассказать всё ребятам: даже сволочь Бобон не смог бы соврать про такое! Всё было бы не так! Не так... Трус!
Через некоторое время Саша затих и уснул, зарывшись лицом в траву. Проснувшись, непонимающе оглядел поляну, и воспоминания бетонной плитой придавили плечи; присел на корточки, не зная, как поступить, как быть. Сзади послышался шорох шагов, заставивший обернуться.
- Инга?!
- Я так и знала, что ты на нашей поляне... Скажи, это правда?
Сашка встал:
- Правда. Он привёл меня сюда и...
- Так вы здесь?! На нашей с тобой поляне, а я хотела... ты... ты... - её рука взметнулась, оставив багровый шрам на Сашиной щеке, - Шестёрка! - она заплакала и побежала обратно в лагерь.
- Инга! Инга! Я люблю тебя! Я забыл! Не знал!
Но лишь тишина предвечернего леса была ответом.
В оформлении поста использована иллюстрация художника Альберта Галимова vianer к гротеску Вадима Иванова ravik_06 Taedium Vitae