Контрапункт II
Как безотрадна судьба людей! По одному закону они рождены, по другому вынуждены жить; зачаты в суете, но за суетность осуждаемы; они от природы больны, но дано им веление быть здоровыми. Что разумеет природа под этими противоречивыми законами - разума, страсти, внутренней двойственности?*
Эпиграф "Контрапункта" задает трагический тон романа. Благоденствия удостаивается лишь известный нам христианский тип, человек-дерьмо Барлеп и его эпигоны, а все Игроки - уничтожены либо опустошены, контрапунктируя** главному герою трагедии, "демиургу" Куорлзу. Сам он очевидно вступает в Игру, т.е. осознает потребность в сочетании Лилит и Самаэля, Кибелы и Аттиса (в романе это Марк и Мэри Рэмпионы), на стр. 279:
"И все-таки, - думал Филип, - Марк Рэмпион прав. И самое замечательное то, что он проводит свою теорию на практике - в искусстве и в жизни. Не то что Барлеп". Он с отвращением подумал о рвотных передовицах Барлепа в "Литературном мире". Своего рода духовная блевотина. А какую слякотную жизнь он ведет! Но Рэмпион был живым подтверждением своих теорий. "Если б я мог овладеть его секретом! - про себя вздохнул Филип. - Я повидаюсь с ним, как только мы вернемся в Англию".
Помочь понять символику "Контрапункта" может следующий текст мистика Бхайравананды. Видимо Хаксли, а он посвятил вторую половину жизни индуизму, построил свой сюжет на аналогичной либо весьма близкой мировоззренческой модели.
Вопрос, который я пытаюсь решить сейчас: почему умирает сын Куорлза, маленький Фил, он же (стр. 345) - "Великое Дитя"?
Возможный ответ удается найти на стр. 320, где упоминается об увечьи Филипа (а еще раньше, в предыдущей главе идет описание разрушенного брака-таинства, подготавливающие к трагичной развязке):
Человеку со здоровыми ногами ничего не стоило спрыгнуть в лодку. Но Филип колебался. Если прыгнуть искусственной ногой вперед, можно упасть от толчка; а если искусственной ногой оттолкнуться от площадки трапа, пожалуй, не допрыгнешь до катера. Военный, спрыгнувший раньше, вывел его из затруднения.
Потере ноги Фила-старшего посвящен последующий разговор его матери и Элинор. Может быть, именно этот разговор объясняет главную неудачу Куорлза (стр. 321 - 322).
- Какое несчастье, что именно с Филипом произошел такой случай. Филип с самого рождения был каким-то далеким от всех. Он всегда слишком легко обходился без людей. Он слишком любил замыкаться в себе, в своем молчании. Не будь этого несчастья, он, может быть, научился бы выходить из своего внутреннего одиночества. Но этот случай создал искусственную преграду между ним и миром. Начать с того, что он не мог принимать участия в общих играх, а значит, меньше соприкасался с остальными мальчиками, чаще бывал один, читал книги. К тому же его нога (бедный Фил!) была лишним поводом для застенчивости. Чувство неполноценности. Дети бывают так безжалостны: в школе иногда смеялись над ним. А позже, когда он стал интересоваться девушками, как мне хотелось, чтобы он мог ходить на танцевальные вечера и на теннисные площадки! Но он не мог ни вальсировать, ни играть в теннис. А ходить просто для того, чтобы смотреть, ему, конечно, не хотелось. Из-за своей сломанной ноги он держался вдали от девушек одного с ним возраста. И не только физически - психологически тоже. Мне кажется, он всегда боялся (конечно, он в этом никому не признавался), что девушки тоже будут смеяться над ним, как ребята в школе, или предпочтут ему другого, не имеющего такого недостатка. Впрочем, - добавила миссис Куорлз, - нельзя сказать, чтобы он очень много внимания обращал на девушек.
- Да, конечно, - рассмеялась Элинор.
- Но у него не создалось бы привычки нарочно избегать их. Он не стал бы так упорно избегать всякого личного общения - и не только с девушками, с мужчинами тоже. Единственное, что он признает, - это интеллектуальное общение.
- Словно он считает себя в безопасности только в мире идей, - сказала Элинор.
- Потому что только там он чувствует себя на высоте. Бояться и чувствовать себя неуверенно вне этого интеллектуального мира вошло у него в привычку. Это нехорошо. Я всегда старалась подбодрить его и заставить больше соприкасаться с миром; но он не поддается, он забивается в свою скорлупу. - Помолчав немного, она добавила: - Единственно, что в этом есть хорошего - я хочу сказать: в его несчастье, - это то, что оно спасло его от войны, может быть, от смерти. Его брат был убит на войне.
...
- И все-таки, - продолжала миссис Куорлз после долгого молчания, - в известном смысле было бы даже лучше, если бы он пошел на войну. Нет, не подумайте, что во мне говорит патриотизм. Но если бы знать наверное, что его не убьют и не изувечат, война принесла бы ему пользу. Да, конечно, для него это было бы тяжело, болезненно, но все-таки полезно: война могла бы разбить его скорлупу, освободить его из добровольной тюрьмы. Освободить эмоционально; его интеллект и так достаточно свободен. Пожалуй, даже слишком свободен, на мой старомодный вкус. - И она грустно улыбнулась. - Ему не хватает другой свободы: он не умеет свободно двигаться в мире людей, не может избавиться от своего безразличия.
- Но ведь это безразличие у него в характере, - возразила Элинор.
- Отчасти. Но привычка усилила его. Если бы ему удалось избавиться от этой привычки, он стал бы много счастливей. Он это знает, но ничего не может с собой поделать. Если бы кто-нибудь ему помог... Но война - это была последняя возможность, и обстоятельства не дали воспользоваться ею.
- Слава Богу!
- Что ж, может быть, вы и правы.
* Стр. 22, нумерация по Олдос Хаксли. Контрапункт. СПб.: "Амфора" 1999.
** Здесь можно отметить, что контрапункт - это та же "синхронизация" Р.А. Уилсона. Дополнительное доказательство того, что речь идет о феноменах нейрогенетического контура, во как.