Москва дворянская
Сегодня детям приходится объяснять, что в 19 веке еще не было машин, и кто такие были дворяне, ведь обращение «ваше благородие» сегодня можно услышать только в шутку, как у Окуджавы: «Я дворянин с арбатского двора, своим двором введенный во дворянство». Но в Москве сохранились улицы, по которым они ходили, и здания, которые они посещали.
Александр Грибоедов является образцовым представителем той старой Москвы. Он родился в обеспеченной родовитой семье, жил на аристократической Мясницкой, в 6 лет свободно говорил на трех иностранных языках, а затем выучил еще несколько. Грибоедов учился в благородном пансионе при Московском университете, а затем поступил в сам университет.
Когда Наполеон вторгся в Россию, 17-летний Грибоедов поступил в Московский гусарский полк, а с 1818 года была дипломатическая служба в Санкт-Петербурге, Грузии, Персии. Свое главное произведение Грибоедов посвятил городу, который знал досконально, восстановившейся после пожара Москве.
Это было время когда редко хворали, мало думали, зато много и беззаботно веселились. Званые обеды начинались в три, баллы в девять, ну а светские львы появлялись к одиннадцати. Грибоедов охотно принимал участие в этих увеселениях, современники описывали его как блестящего пианиста, а его собственные музыкальные произведения так же хороши, как и поэтические.
Ставя в 1959 году памятника Грибоедову в начале Чистопрудного бульвара, скульптор Мануйлов изобразил автора самой смешной русской комедии очень серьезным. Это скорее памятник Грибоедову-дипломату.
Поэтов принято изображать в задумчивости, а о чем мог так глубоко задуматься простой московский дворянин? Например, о расстроенном имении, не уродилась рожь, пал скот, а московская жизнь дорога. Надо вывозить дочек в свет, держать открытый дом. «Кто хочет к нам пожаловать - изволь, дверь отперта для званых и незваных».
Где дворянин мог достать деньги? Карточной игрой? Но тут скорее последнее спустишь. Он мог добыть деньги, заложив имение в учреждении, которое называлось «Опекунский совет». Он был создан для управления Воспитательным домом, огромным благотворительным учреждением на пять тысяч сирот, основанным Екатериной Великой.
Воспитательный дом со своими классами, мастерскими, больницей содержался на частные пожертвования, а также на отчисления от лотерей, театральных постановок и продажи игорных карт. Но главным источником дохода были ссудно-залоговые операции. Опекунский совет стал своего рода дворянским заемным земельным банком.
Он имел право брать в залог дома, ценности, земли с находящимися на них крестьянами, и крепостных крестьян отдельно. Как у Пушкина «Отец понять его не мог, и земли отдавал в залог». Но если отец Евгения Онегина оперировал землей, то господин Чичиков собирался заложить в Опекунском совете мертвые души, ведь если продавать несуществующих крестьян, то покупатель захочет оценить товар, а заложить можно и по бумагам.
Эффектное здание совета поставлено в 1826 году по проекту архитекторов Жилярди и Григорьева. Восьмиколонный ионический портик приподнят на высокий постамент, прорезанный входными арками.
По всей России славились балы в московском Дворянском собрании, их давали дважды в неделю, с ноября по март, а в пост заменяли концертами. Вяземский назвал их настоящими съездами России, потому что практически все дворяне российских губерний стекались на зиму в Москву побаловать жен и дочек.
Ехали по установившемуся зимнему пути на своих лошадях, тогда это называли «на долгих», потому что каждые 25-30 километров надо было делать остановку. Въезжали в Первопрестольную со своей челядью и телегами припасов. Вот так и Ларины, приехали в Москву и отправились в Дворянское собрание.
«Ее привозят и в Собранье.
Там теснота, волненье, жар,
Музыки грохот, свеч блистанье,
Мельканье, вихорь быстрых пар,
Красавиц легкие уборы,
Людьми пестреющие хоры,
Невест обширный полукруг,
Всё чувства поражает вдруг.
Здесь кажут франты записные
Свое нахальство, свой жилет
И невнимательный лорнет.
Сюда гусары отпускные
Спешат явиться, прогреметь,
Блеснуть, пленить и улететь».
Блестящая гвардейская молодежь налетала сюда из Санкт-Петербурга, Москва славилась своими невестами. Ну а здание для Дворянского собрания построил в конце 18 века архитектор Матвей Казаков на месте обширной дворянской усадьбы. Но дом несколько раз перестраивали, и от работы Казакова осталось всего несколько интерьеров и великолепный колонный зал, который признан шедевром классической архитектуры. Его окружает колоннада, образующая обходную галерею.
Сегодня мы видим фасады начала 20-го века работы архитектора Мейснера, внутри была большая столовая, библиотека и комнаты для игр, карты - пристрастие многих московских дворян. Игры делились на коммерческие, основанные на известном расчете: вист, ломбер, и азартные, для узкого круга игроков: штосс, фараон.
За картами и баллами мы забыли о дворянских съездах, которые здесь проходили. На них избирались представители в органы дворянского самоуправления, назначались опеки над разорившимися и умалишёнными, выделялись средства на сословную благотворительность. Служба в дворянском самоуправлении не была перспективной или почетной, но для молодежи это была ступенька в карьере, а для опытных чиновников - возможность остаться в кадровом резерве.
«Сколько мест в Москве, - восклицал мемуарист Вигель, - где служба - приятный продолжительный сон!» Например, в архив Коллегии иностранных дел приходить на службу полагалось два раза в неделю. Однако начальство архивных юношей было мило, и даже время, отведенное для работы, молодежь посвящала литературным забавам и другим развлечениям.
Традиционно дворяне служили и по военному ведомству. Вот в этих Лефортовских, их ещё называют «красными», по цвету стен, казармах размещался карабинерный полк. Но в Москве было немного частей, не то, что в Санкт-Петербурге, куда ни кинь, попадешь в военного. Ведь там стоял весь гвардейский корпус - 12 пехотных полков, а еще кавалергарды, конногвардейцы, драгуны.
Служить в гвардии было престижно, выгодно, гвардейские имели преимущество в чинах перед простыми армейскими, но это было довольно накладно: на амуницию, выезд, хорошую квартиру офицерского довольствия не хватало. Это в армейском пехотном полку какому-нибудь штабс-капитану могло хватать жалованья, а образ жизни переведенного из гвардии прапорщика Печорина требовал иных денег. Их чаще всего присылали из имения родители.
Конечно, в Москве 19 века были гражданские учреждения, например, несколько департаментов сената, но основные дела делались в северной столице, и молодежь, начиная карьеру, стремилась туда. Поэтому в Санкт-Петербурге было больше молодежи, военной и штатской. Москву же шутливо называли городом отставников.
Поварская - одна из самых аристократических улиц Москвы, здесь что ни дом, то графское или княжеское владение, в 19 веке она была улицей знати. Здесь находится дом князя Сергея Гагарина, обер-гофмейстера и директора императорских театров. Занятия князя показывают, что большую часть времени он проводил в Санкт-Петербурге. Это тоже характерная черта, состоятельные дворяне имели два дома - один в столице, второй в Первопрестольной.
Князь Гагарин был женат на красавице польке, графиней Валевской, и, может быть, поэтому удивлял современников - директор театров и не ухаживает за актрисами. Сюда приходили на званые обеды и с визитами, это важная и зачастую утомительная часть светской жизни, ведь в день делали до 10 визитов. Здание построено в 20-ые годы 19 века архитектором Жилярди.
На фасаде нет привычной колоннады, вместо неё три ниши с дорическими колоннами, верх ниш и полоса фриз под треугольным фронтоном богато украшены лепниной. Любопытно, что на этом здании есть и типовые детали, львиные маски в замковых камнях первого этажа сделаны по модели знаменитого скульптора Замараева. Точно такие же львиные маски украшают здание университетской типографии и еще несколько домов в Москве.
Все дни у светского человека в Москве были разобраны. Четверги у Льва Кирилловича Разумовского, пятницы у Голицыных, воскресенье у Архаровых. Огромный дом князя Андрея Долгорукого построен на еще одной аристократической улице - Пречистенке, после 1812 года архитектором Кампорези. Какие здесь бывали приемы!
Дворец князя Долгорукого славился красотой и размерами, на втором этаже была, как положено, домовая церковь, но не было сада. А особым шиком было иметь в городе свой парк, желательно с прудами, и отдельный храм, и, возможно, самая красивая домовая церковь была построена при дворце графа Разумовского.
Матвея Казакова можно назвать гением куполов, архитектор знал толк в круглых объемах и любил строить церкви-ротонды. Во владении Разумовских Казаков построил церковь Вознесения на Гороховом поле. Великолепный огромный купол вырастает из круглой колоннады и завершается беседочкой под шпилем.
Сегодня кажется, что дворец и домовая церковь находятся далеко друг от друга, у них даже разные адреса, улица Казакова и улица Радио, столь обширно было владение Разумовских. Сад до самой Яузы, четыре пруда. Вот как писал старинный путеводитель: «Среди шумной Белокаменной это место прелестью неискусственной природы заставляла человека забыть, что он находится в городе, и служила верным убежищем для успокоения после трудов, а труды государственного человека велики».
Огромная усадьба довольно скоро стала тяготить Разумовского, и он пытался продать ее в казну, причем деньгами просил каких-то 40 тысяч, остальное - списанием своих долгов различным казенным учреждениям. Дворец в конце концов выкупил московский Опекунский совет, игравший тогда роль земельного банка, и здесь устроили сиротский институт для детей обоего пола. Как в обиходе говорили, «Разумовский пансион».
Еще один дом, который оказался не по карману владельцу, просторные палаты все на той же Пречистенке, занимал сначала обер-полицмейстер Москвы, генерал Архаров, затем генерал Бибиков, а в 30-ые годы 19 века приобрел еще один военный, генерал-лейтенант Денис Давыдов.
В семье было девять детей, да и вообще хотелось пожить на широкую ногу, но уже через пару лет хозяин понял, что доходов не хватает. Тяготящийся большим домом, Денис Давыдов написал в стихах челобитную другу, директору Московской комиссии строений. Сумев таки продать дворец, Давыдов переехал жить из Москвы в загородное имение.
«Помоги в казну продать
За сто тысяч дом богатый,
Величавые палаты,
Мой пречистенский дворец.
Тесен он для партизана:
Сотоварищ урагана,
Я люблю, казак-боец,
Дом без окон, без крылец,
Без дверей и стен кирпичных,
Дом разгулов безграничных
И налетов удалых,
Где могу гостей моих
Принимать картечью в ухо,
Пулей в лоб иль пикой в брюхо.
Друг, вот истинный мой дом!»
Большинство московских дворян жило на два дома - зиму они проводили в городе, а весной возвращались в свои имения заниматься сельским хозяйством. Территория Москвы с 19 века многократно увеличилась, и многие подмосковные усадьбы стали просто районами города. Например, усадьба Узкое.
В первой половине 19 века усадьбой Узкое владел граф Петр Александрович Толстой. Особый отпечаток самостоятельности и легкий оттенок фронды были свойственны именитому московскому дворянству. Тот же Кирилл Разумовский однажды отдавал визит Потемкину, и тот встретил его неодетым и неумытым.
Когда в свою очередь Разумовский устраивал прием в честь Князя Потемкина и собрал всю Москву, то вышел к любимцу Екатерины в спальном колпаке и халате. Вот и Толстой был своенравен, будучи русским послом в Париже, он отказался принимать из рук Наполеона орден почетного легиона, граф не симпатизировал французскому императору.
Обосновавшись в Москве, Петр Александрович собрал вокруг себя сторонников. Офицеры помоложе и погорячее вошли в Союз благоденствия и Союз спасения и стали позже декабристами, но друзья Толстого - постарше, и в других чинах. Они собираются благоустраивать Россию по-иному. Граф создает Московское сельскохозяйственное общество, и здесь в Узком - полигон для испытаний, лучшие оранжереи и сады.
Жена графа Мария Алексеевна Толстая также пользовалась в московском обществе большим авторитетом. Настолько большим, что Грибоедов упоминает ее в конце «Горя от ума»:
«А ты меня решилась уморить?
Моя судьба еще ли не плачевна?
Ах! Боже мой! Что станет говорить
Княгиня Марья Алексевна!»
Домовый храм в честь Казанской иконы Божьей Матери поставлен в усадьбе еще в 1697 году боярином Тихоном Стрешневым. Это прекрасный образец архитектуры в стиле «Нарышкинское барокко». Обычно церкви в этом стиле симметричные и богато украшены.
Казанская церковь тоже симметрична, здесь нет отдельно стоящей колокольни, и поэтому колокола висят в одном из пустых барабанов. На фасадах нет богатой резьбы и петушиных гребней по карнизам, зато рисунок наличников очень изящен. Храм потрясает своей необычной формой - церковь в плане представляет граненый крест.
Хотя с 19-го несколько раз изменилось государство, но память о дворянской Москве хранят подобные заповедные уголки. Ну, а бессмертные книги всегда помогут нам воскресить и архивных юношей, обсуждающих Татьяну Ларину на балу в Дворянском собрании, и Фамусова, восклицающего: «Решительно скажу - едва другая сыщется столица как Москва!»
Материал взят из цикла передач Михаила Жебрака «Москва. Пешком». Картинки без моих логотипов взяты из Сети.
Александр Грибоедов является образцовым представителем той старой Москвы. Он родился в обеспеченной родовитой семье, жил на аристократической Мясницкой, в 6 лет свободно говорил на трех иностранных языках, а затем выучил еще несколько. Грибоедов учился в благородном пансионе при Московском университете, а затем поступил в сам университет.
Когда Наполеон вторгся в Россию, 17-летний Грибоедов поступил в Московский гусарский полк, а с 1818 года была дипломатическая служба в Санкт-Петербурге, Грузии, Персии. Свое главное произведение Грибоедов посвятил городу, который знал досконально, восстановившейся после пожара Москве.
Это было время когда редко хворали, мало думали, зато много и беззаботно веселились. Званые обеды начинались в три, баллы в девять, ну а светские львы появлялись к одиннадцати. Грибоедов охотно принимал участие в этих увеселениях, современники описывали его как блестящего пианиста, а его собственные музыкальные произведения так же хороши, как и поэтические.
Ставя в 1959 году памятника Грибоедову в начале Чистопрудного бульвара, скульптор Мануйлов изобразил автора самой смешной русской комедии очень серьезным. Это скорее памятник Грибоедову-дипломату.
Поэтов принято изображать в задумчивости, а о чем мог так глубоко задуматься простой московский дворянин? Например, о расстроенном имении, не уродилась рожь, пал скот, а московская жизнь дорога. Надо вывозить дочек в свет, держать открытый дом. «Кто хочет к нам пожаловать - изволь, дверь отперта для званых и незваных».
Где дворянин мог достать деньги? Карточной игрой? Но тут скорее последнее спустишь. Он мог добыть деньги, заложив имение в учреждении, которое называлось «Опекунский совет». Он был создан для управления Воспитательным домом, огромным благотворительным учреждением на пять тысяч сирот, основанным Екатериной Великой.
Воспитательный дом со своими классами, мастерскими, больницей содержался на частные пожертвования, а также на отчисления от лотерей, театральных постановок и продажи игорных карт. Но главным источником дохода были ссудно-залоговые операции. Опекунский совет стал своего рода дворянским заемным земельным банком.
Он имел право брать в залог дома, ценности, земли с находящимися на них крестьянами, и крепостных крестьян отдельно. Как у Пушкина «Отец понять его не мог, и земли отдавал в залог». Но если отец Евгения Онегина оперировал землей, то господин Чичиков собирался заложить в Опекунском совете мертвые души, ведь если продавать несуществующих крестьян, то покупатель захочет оценить товар, а заложить можно и по бумагам.
Эффектное здание совета поставлено в 1826 году по проекту архитекторов Жилярди и Григорьева. Восьмиколонный ионический портик приподнят на высокий постамент, прорезанный входными арками.
По всей России славились балы в московском Дворянском собрании, их давали дважды в неделю, с ноября по март, а в пост заменяли концертами. Вяземский назвал их настоящими съездами России, потому что практически все дворяне российских губерний стекались на зиму в Москву побаловать жен и дочек.
Ехали по установившемуся зимнему пути на своих лошадях, тогда это называли «на долгих», потому что каждые 25-30 километров надо было делать остановку. Въезжали в Первопрестольную со своей челядью и телегами припасов. Вот так и Ларины, приехали в Москву и отправились в Дворянское собрание.
«Ее привозят и в Собранье.
Там теснота, волненье, жар,
Музыки грохот, свеч блистанье,
Мельканье, вихорь быстрых пар,
Красавиц легкие уборы,
Людьми пестреющие хоры,
Невест обширный полукруг,
Всё чувства поражает вдруг.
Здесь кажут франты записные
Свое нахальство, свой жилет
И невнимательный лорнет.
Сюда гусары отпускные
Спешат явиться, прогреметь,
Блеснуть, пленить и улететь».
Блестящая гвардейская молодежь налетала сюда из Санкт-Петербурга, Москва славилась своими невестами. Ну а здание для Дворянского собрания построил в конце 18 века архитектор Матвей Казаков на месте обширной дворянской усадьбы. Но дом несколько раз перестраивали, и от работы Казакова осталось всего несколько интерьеров и великолепный колонный зал, который признан шедевром классической архитектуры. Его окружает колоннада, образующая обходную галерею.
Сегодня мы видим фасады начала 20-го века работы архитектора Мейснера, внутри была большая столовая, библиотека и комнаты для игр, карты - пристрастие многих московских дворян. Игры делились на коммерческие, основанные на известном расчете: вист, ломбер, и азартные, для узкого круга игроков: штосс, фараон.
За картами и баллами мы забыли о дворянских съездах, которые здесь проходили. На них избирались представители в органы дворянского самоуправления, назначались опеки над разорившимися и умалишёнными, выделялись средства на сословную благотворительность. Служба в дворянском самоуправлении не была перспективной или почетной, но для молодежи это была ступенька в карьере, а для опытных чиновников - возможность остаться в кадровом резерве.
«Сколько мест в Москве, - восклицал мемуарист Вигель, - где служба - приятный продолжительный сон!» Например, в архив Коллегии иностранных дел приходить на службу полагалось два раза в неделю. Однако начальство архивных юношей было мило, и даже время, отведенное для работы, молодежь посвящала литературным забавам и другим развлечениям.
Традиционно дворяне служили и по военному ведомству. Вот в этих Лефортовских, их ещё называют «красными», по цвету стен, казармах размещался карабинерный полк. Но в Москве было немного частей, не то, что в Санкт-Петербурге, куда ни кинь, попадешь в военного. Ведь там стоял весь гвардейский корпус - 12 пехотных полков, а еще кавалергарды, конногвардейцы, драгуны.
Служить в гвардии было престижно, выгодно, гвардейские имели преимущество в чинах перед простыми армейскими, но это было довольно накладно: на амуницию, выезд, хорошую квартиру офицерского довольствия не хватало. Это в армейском пехотном полку какому-нибудь штабс-капитану могло хватать жалованья, а образ жизни переведенного из гвардии прапорщика Печорина требовал иных денег. Их чаще всего присылали из имения родители.
Конечно, в Москве 19 века были гражданские учреждения, например, несколько департаментов сената, но основные дела делались в северной столице, и молодежь, начиная карьеру, стремилась туда. Поэтому в Санкт-Петербурге было больше молодежи, военной и штатской. Москву же шутливо называли городом отставников.
Поварская - одна из самых аристократических улиц Москвы, здесь что ни дом, то графское или княжеское владение, в 19 веке она была улицей знати. Здесь находится дом князя Сергея Гагарина, обер-гофмейстера и директора императорских театров. Занятия князя показывают, что большую часть времени он проводил в Санкт-Петербурге. Это тоже характерная черта, состоятельные дворяне имели два дома - один в столице, второй в Первопрестольной.
Князь Гагарин был женат на красавице польке, графиней Валевской, и, может быть, поэтому удивлял современников - директор театров и не ухаживает за актрисами. Сюда приходили на званые обеды и с визитами, это важная и зачастую утомительная часть светской жизни, ведь в день делали до 10 визитов. Здание построено в 20-ые годы 19 века архитектором Жилярди.
На фасаде нет привычной колоннады, вместо неё три ниши с дорическими колоннами, верх ниш и полоса фриз под треугольным фронтоном богато украшены лепниной. Любопытно, что на этом здании есть и типовые детали, львиные маски в замковых камнях первого этажа сделаны по модели знаменитого скульптора Замараева. Точно такие же львиные маски украшают здание университетской типографии и еще несколько домов в Москве.
Все дни у светского человека в Москве были разобраны. Четверги у Льва Кирилловича Разумовского, пятницы у Голицыных, воскресенье у Архаровых. Огромный дом князя Андрея Долгорукого построен на еще одной аристократической улице - Пречистенке, после 1812 года архитектором Кампорези. Какие здесь бывали приемы!
Дворец князя Долгорукого славился красотой и размерами, на втором этаже была, как положено, домовая церковь, но не было сада. А особым шиком было иметь в городе свой парк, желательно с прудами, и отдельный храм, и, возможно, самая красивая домовая церковь была построена при дворце графа Разумовского.
Матвея Казакова можно назвать гением куполов, архитектор знал толк в круглых объемах и любил строить церкви-ротонды. Во владении Разумовских Казаков построил церковь Вознесения на Гороховом поле. Великолепный огромный купол вырастает из круглой колоннады и завершается беседочкой под шпилем.
Сегодня кажется, что дворец и домовая церковь находятся далеко друг от друга, у них даже разные адреса, улица Казакова и улица Радио, столь обширно было владение Разумовских. Сад до самой Яузы, четыре пруда. Вот как писал старинный путеводитель: «Среди шумной Белокаменной это место прелестью неискусственной природы заставляла человека забыть, что он находится в городе, и служила верным убежищем для успокоения после трудов, а труды государственного человека велики».
Огромная усадьба довольно скоро стала тяготить Разумовского, и он пытался продать ее в казну, причем деньгами просил каких-то 40 тысяч, остальное - списанием своих долгов различным казенным учреждениям. Дворец в конце концов выкупил московский Опекунский совет, игравший тогда роль земельного банка, и здесь устроили сиротский институт для детей обоего пола. Как в обиходе говорили, «Разумовский пансион».
Еще один дом, который оказался не по карману владельцу, просторные палаты все на той же Пречистенке, занимал сначала обер-полицмейстер Москвы, генерал Архаров, затем генерал Бибиков, а в 30-ые годы 19 века приобрел еще один военный, генерал-лейтенант Денис Давыдов.
В семье было девять детей, да и вообще хотелось пожить на широкую ногу, но уже через пару лет хозяин понял, что доходов не хватает. Тяготящийся большим домом, Денис Давыдов написал в стихах челобитную другу, директору Московской комиссии строений. Сумев таки продать дворец, Давыдов переехал жить из Москвы в загородное имение.
«Помоги в казну продать
За сто тысяч дом богатый,
Величавые палаты,
Мой пречистенский дворец.
Тесен он для партизана:
Сотоварищ урагана,
Я люблю, казак-боец,
Дом без окон, без крылец,
Без дверей и стен кирпичных,
Дом разгулов безграничных
И налетов удалых,
Где могу гостей моих
Принимать картечью в ухо,
Пулей в лоб иль пикой в брюхо.
Друг, вот истинный мой дом!»
Большинство московских дворян жило на два дома - зиму они проводили в городе, а весной возвращались в свои имения заниматься сельским хозяйством. Территория Москвы с 19 века многократно увеличилась, и многие подмосковные усадьбы стали просто районами города. Например, усадьба Узкое.
В первой половине 19 века усадьбой Узкое владел граф Петр Александрович Толстой. Особый отпечаток самостоятельности и легкий оттенок фронды были свойственны именитому московскому дворянству. Тот же Кирилл Разумовский однажды отдавал визит Потемкину, и тот встретил его неодетым и неумытым.
Когда в свою очередь Разумовский устраивал прием в честь Князя Потемкина и собрал всю Москву, то вышел к любимцу Екатерины в спальном колпаке и халате. Вот и Толстой был своенравен, будучи русским послом в Париже, он отказался принимать из рук Наполеона орден почетного легиона, граф не симпатизировал французскому императору.
Обосновавшись в Москве, Петр Александрович собрал вокруг себя сторонников. Офицеры помоложе и погорячее вошли в Союз благоденствия и Союз спасения и стали позже декабристами, но друзья Толстого - постарше, и в других чинах. Они собираются благоустраивать Россию по-иному. Граф создает Московское сельскохозяйственное общество, и здесь в Узком - полигон для испытаний, лучшие оранжереи и сады.
Жена графа Мария Алексеевна Толстая также пользовалась в московском обществе большим авторитетом. Настолько большим, что Грибоедов упоминает ее в конце «Горя от ума»:
«А ты меня решилась уморить?
Моя судьба еще ли не плачевна?
Ах! Боже мой! Что станет говорить
Княгиня Марья Алексевна!»
Домовый храм в честь Казанской иконы Божьей Матери поставлен в усадьбе еще в 1697 году боярином Тихоном Стрешневым. Это прекрасный образец архитектуры в стиле «Нарышкинское барокко». Обычно церкви в этом стиле симметричные и богато украшены.
Казанская церковь тоже симметрична, здесь нет отдельно стоящей колокольни, и поэтому колокола висят в одном из пустых барабанов. На фасадах нет богатой резьбы и петушиных гребней по карнизам, зато рисунок наличников очень изящен. Храм потрясает своей необычной формой - церковь в плане представляет граненый крест.
Хотя с 19-го несколько раз изменилось государство, но память о дворянской Москве хранят подобные заповедные уголки. Ну, а бессмертные книги всегда помогут нам воскресить и архивных юношей, обсуждающих Татьяну Ларину на балу в Дворянском собрании, и Фамусова, восклицающего: «Решительно скажу - едва другая сыщется столица как Москва!»
Материал взят из цикла передач Михаила Жебрака «Москва. Пешком». Картинки без моих логотипов взяты из Сети.