Легенды Замоскворечья. Иван Шмелев
«Что во мне бьется так, наплывает в глазах туманом? Это - мое, я знаю. И стены, и башни, и соборы… и дынные облачка за ними, и эта моя река, и черные полыньи, в воронах, и лошадки, и заречная даль посадов… - были во мне всегда. И все я знаю. Там, за стенами, церковка под бугром, - я знаю. И щели в стенах - знаю. Я глядел из-за стен… когда?.. И дым пожаров, и крики, и набат… - все помню! Бунты, и топоры, и плахи, и молебны… - все мнится былью, моей былью… - будто во сне забытом». (И. Шмелёв)
У Замоскворечья есть свой певец - купеческий сын, писатель Иван Шмелёв. Никто лучше него не описывал настоящую купеческую Москву. Его персонажи - щедрые, работящие, верующие диаметрально отличаются от купчин-самодуров Островского.
Иван Сергеевич родился в Замоскворечье в Кадашевской слободе. В особняке, ныне занимаемом Научной педагогической библиотекой имени Ушинского (бывшая усадьба Демидовых), в 1882-1917 гг. находилась 6-я мужская московская гимназия, в которой учился Иван Шмелев.
По этому поводу в «Лете Господнем» в главе «Святая радость» можно прочитать, как Ваня размышляет, что он будет носить кожаный пояс с медяшкой и картузик, на котором «листочки будут … серебряные, и шнурок на картузике будет белый … и буковки …- М.Г. Говорят, мальчишки будут дразнить: “Моська шестиголовая”».
Купеческий сын Иван Шмелев стал писателем, и среди его произведений особое место занимает знаменитый роман «Лето Господне», в котором описывается жизнь Замоскворечья времен его детства. Всем любителям старой Москвы я очень советую прочитать эту книгу!
В 1930 г. Шмелев в статье «Душа Москвы», вспоминая вклад представителей «темного царства» в дары городу, писал: «Не только дело “богоугодное” нашло в московском купечестве силу великого размаха: российское просвещение в науках и искусствах также многим ему обязано».
Вот любимый эпизод из романа «Лето Господне», в котором он описывает своего отца, крупного строительного подрядчика, Перед именинами хозяина работники совещаются, что дарить: икону, портсигар, часы - все это уже было. И решают заказать у Филиппова гигантский крендель.
Старший приказчик едет договариваться. Проводят к самому Филиппову. «Шмелёва? Как же, знаю! Для него сделаем! Если надо, временную печь во дворе сложим». Вызвал главного сладкого выпекалу, промерили печь - проходит. Велели только дубовой стружки воз, да лучины берёзовой, сухой-рассухой, как порох, для запекания корочки.
Вот по этим улицам толпа работников на белоснежном липовом щите несла гигантский крендель. А на нем сахаром надпись: «На День ангела хозяину благому».
Когда процессия шла, в церквях звонили. Нет, не по чину, конечно. Но по душевности.
Иван Шмелёв умер в эмиграции. Его старость была омрачена тяжёлой болезнью и нищетой. Скончался 24 июня 1950 года в Покровском монастыре в Бюсси-ан-От от сердечного приступа. Был погребён на парижском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, откуда в 2000 году его прах вместе с прахом супруги был перевезён, согласно его предсмертной воле, на родину, где был захоронен рядом с могилами членов его семьи в некрополе московского Донского монастыря.
Под конец не могу отказать себе в маленьком удовольствии. Все восторгаются, как вкусно и смачно описывал купеческие трапезы Владимир Гиляровкий. Давайте взглянем, как это делал Иван Шмелёв.
Зачем скоромное, которое губит душу, если и без того все вкусно? Будут варить компот, делать картофельные котлеты с черносливом и шепталой, горох, маковый хлеб с красивыми завитушками из сахарного мака, розовые баранки, «кресты» на Крестопоклонной… мороженая клюква с сахаром, заливные орехи, засахаренный миндаль, горох моченый, бублики и сайки, изюм кувшинный, пастила рябиновая, постный сахар - лимонный, малиновый, с апельсинчиками внутри, халва… А жареная гречневая каша с луком, запить кваском! А постные пирожки с груздями, а гречневые блины с луком по субботам… а кутья с мармеладом в первую субботу, какое-то «коливо»! А миндальное молоко с белым киселем, а киселек клюквенный с ванилью, а…великая кулебяка на Благовещение, с вязигой, с осетринкой! А калья, необыкновенная калья, с кусочками голубой икры, с маринованными огурчиками… а моченые яблоки по воскресеньям, а талая, сладкая-сладкая «рязань»… а «грешники», с конопляным маслом, с хрустящей корочкой, с теплою пустотой внутри!.. Неужели и т а м, куда все уходят из этой жизни, будет такое постное!
Стол огромный. Чего только нет на нем! Рыбы, рыбы… икорницы в хрустале, во льду, сиги в петрушке, красная семга, лососина, белорыбица-жемчужница, с зелеными глазками огурца, глыбы паюсной, глыбы сыру, хрящ осетровый в уксусе, фарфоровые вазы со сметаной, в которой торчком ложки, розовые масленки с золотистым кипящим маслом на камфорках, графинчики, бутылки… Черные сюртуки, белые и палевые шали, «головки», кружевные наколочки… Несут блины, под покровом.
За ухою и расстегаями - опять и опять блины. Блины с припеком. За ними заливное, опять блины, уже с двойным припеком. За ними осетрина паровая, блины с подпеком. Лещ необыкновенной величины, с грибками, с кашкой… наважка семивершковая, с белозерским снетком в сухариках, политая грибной сметанкой… блины молочные, легкие, блинцы с яичками… еще разварная рыба с икрой судачьей, с поджарочкой… желе апельсиновое, пломбир миндальный - ванилевый…
«Горка» уже уставлена, и такое на ней богатство, всего и не перечесть; глаза разбегаются смотреть. И всякие колбасы, и сыры разные, и паюсная, и зернистая икра, сардины, кильки, копченые, рыбы всякие, и семга красная, и лососинка розовая, и белорыбица, и королевские жирные селедки в узеньких разноцветных «лодочках», посыпанные лучком зеленым, с пучком петрушечьей зелени во рту; и сиг аршинный, сливочно-розоватый, с коричневыми полосками, с отблесками жирка, и хрящи разварные головизны, мягкие, будто кисель янтарный, и всякое заливное, с лимончиками-морковками, в золотистом ледку застывшее; и груда горячих пунцовых раков, и кулебяки, скоромные и постные, - сегодня день постный, пятница, - и всякий, для аппетиту, маринадец; я румяные расстегайчики с вязигой, и слоеные пирожки горячие, и свежие паровые огурчики, и шинкованная капуста, сине-красная, и почки в мадере, на угольках-конфорках, и всякие-то грибки в сметане, - соленые грузди-рыжики… - всего и не перепробовать.
Материал взят из серии фильмов Михаила Жебрака «Москва купеческая» и произведений Ивана Шмелёва. Фото без моих логотипов взяты из Сети.
У Замоскворечья есть свой певец - купеческий сын, писатель Иван Шмелёв. Никто лучше него не описывал настоящую купеческую Москву. Его персонажи - щедрые, работящие, верующие диаметрально отличаются от купчин-самодуров Островского.
Иван Сергеевич родился в Замоскворечье в Кадашевской слободе. В особняке, ныне занимаемом Научной педагогической библиотекой имени Ушинского (бывшая усадьба Демидовых), в 1882-1917 гг. находилась 6-я мужская московская гимназия, в которой учился Иван Шмелев.
По этому поводу в «Лете Господнем» в главе «Святая радость» можно прочитать, как Ваня размышляет, что он будет носить кожаный пояс с медяшкой и картузик, на котором «листочки будут … серебряные, и шнурок на картузике будет белый … и буковки …- М.Г. Говорят, мальчишки будут дразнить: “Моська шестиголовая”».
Купеческий сын Иван Шмелев стал писателем, и среди его произведений особое место занимает знаменитый роман «Лето Господне», в котором описывается жизнь Замоскворечья времен его детства. Всем любителям старой Москвы я очень советую прочитать эту книгу!
В 1930 г. Шмелев в статье «Душа Москвы», вспоминая вклад представителей «темного царства» в дары городу, писал: «Не только дело “богоугодное” нашло в московском купечестве силу великого размаха: российское просвещение в науках и искусствах также многим ему обязано».
Вот любимый эпизод из романа «Лето Господне», в котором он описывает своего отца, крупного строительного подрядчика, Перед именинами хозяина работники совещаются, что дарить: икону, портсигар, часы - все это уже было. И решают заказать у Филиппова гигантский крендель.
Старший приказчик едет договариваться. Проводят к самому Филиппову. «Шмелёва? Как же, знаю! Для него сделаем! Если надо, временную печь во дворе сложим». Вызвал главного сладкого выпекалу, промерили печь - проходит. Велели только дубовой стружки воз, да лучины берёзовой, сухой-рассухой, как порох, для запекания корочки.
Вот по этим улицам толпа работников на белоснежном липовом щите несла гигантский крендель. А на нем сахаром надпись: «На День ангела хозяину благому».
Когда процессия шла, в церквях звонили. Нет, не по чину, конечно. Но по душевности.
Иван Шмелёв умер в эмиграции. Его старость была омрачена тяжёлой болезнью и нищетой. Скончался 24 июня 1950 года в Покровском монастыре в Бюсси-ан-От от сердечного приступа. Был погребён на парижском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, откуда в 2000 году его прах вместе с прахом супруги был перевезён, согласно его предсмертной воле, на родину, где был захоронен рядом с могилами членов его семьи в некрополе московского Донского монастыря.
Под конец не могу отказать себе в маленьком удовольствии. Все восторгаются, как вкусно и смачно описывал купеческие трапезы Владимир Гиляровкий. Давайте взглянем, как это делал Иван Шмелёв.
Зачем скоромное, которое губит душу, если и без того все вкусно? Будут варить компот, делать картофельные котлеты с черносливом и шепталой, горох, маковый хлеб с красивыми завитушками из сахарного мака, розовые баранки, «кресты» на Крестопоклонной… мороженая клюква с сахаром, заливные орехи, засахаренный миндаль, горох моченый, бублики и сайки, изюм кувшинный, пастила рябиновая, постный сахар - лимонный, малиновый, с апельсинчиками внутри, халва… А жареная гречневая каша с луком, запить кваском! А постные пирожки с груздями, а гречневые блины с луком по субботам… а кутья с мармеладом в первую субботу, какое-то «коливо»! А миндальное молоко с белым киселем, а киселек клюквенный с ванилью, а…великая кулебяка на Благовещение, с вязигой, с осетринкой! А калья, необыкновенная калья, с кусочками голубой икры, с маринованными огурчиками… а моченые яблоки по воскресеньям, а талая, сладкая-сладкая «рязань»… а «грешники», с конопляным маслом, с хрустящей корочкой, с теплою пустотой внутри!.. Неужели и т а м, куда все уходят из этой жизни, будет такое постное!
Стол огромный. Чего только нет на нем! Рыбы, рыбы… икорницы в хрустале, во льду, сиги в петрушке, красная семга, лососина, белорыбица-жемчужница, с зелеными глазками огурца, глыбы паюсной, глыбы сыру, хрящ осетровый в уксусе, фарфоровые вазы со сметаной, в которой торчком ложки, розовые масленки с золотистым кипящим маслом на камфорках, графинчики, бутылки… Черные сюртуки, белые и палевые шали, «головки», кружевные наколочки… Несут блины, под покровом.
За ухою и расстегаями - опять и опять блины. Блины с припеком. За ними заливное, опять блины, уже с двойным припеком. За ними осетрина паровая, блины с подпеком. Лещ необыкновенной величины, с грибками, с кашкой… наважка семивершковая, с белозерским снетком в сухариках, политая грибной сметанкой… блины молочные, легкие, блинцы с яичками… еще разварная рыба с икрой судачьей, с поджарочкой… желе апельсиновое, пломбир миндальный - ванилевый…
«Горка» уже уставлена, и такое на ней богатство, всего и не перечесть; глаза разбегаются смотреть. И всякие колбасы, и сыры разные, и паюсная, и зернистая икра, сардины, кильки, копченые, рыбы всякие, и семга красная, и лососинка розовая, и белорыбица, и королевские жирные селедки в узеньких разноцветных «лодочках», посыпанные лучком зеленым, с пучком петрушечьей зелени во рту; и сиг аршинный, сливочно-розоватый, с коричневыми полосками, с отблесками жирка, и хрящи разварные головизны, мягкие, будто кисель янтарный, и всякое заливное, с лимончиками-морковками, в золотистом ледку застывшее; и груда горячих пунцовых раков, и кулебяки, скоромные и постные, - сегодня день постный, пятница, - и всякий, для аппетиту, маринадец; я румяные расстегайчики с вязигой, и слоеные пирожки горячие, и свежие паровые огурчики, и шинкованная капуста, сине-красная, и почки в мадере, на угольках-конфорках, и всякие-то грибки в сметане, - соленые грузди-рыжики… - всего и не перепробовать.
Материал взят из серии фильмов Михаила Жебрака «Москва купеческая» и произведений Ивана Шмелёва. Фото без моих логотипов взяты из Сети.