Легенды Пречистенки. Николай Петрович Архаров
Усадьба в Москве по адресу улица Пречистенка, дом 17/10 известна как «Усадьба Дениса Давыдова». Но задолго до прославленного героя войны 1812-го года эту усадьбу занимал другой знаменитый человек, легенда уголовного сыска, Николай Петрович Архаров (1742 - 1814). Фамилия Архаров происхождения тюркского и восходит к слову «архар» (горный козёл). Однако Архаровы приехали в Московию из Литвы в конце XIV или в начале XV в.
Николай Архаров никакого серьёзного образования не получил, с трудом умел кое-как читать и писать, но имел врождённый дар слова, умение распознавать людей, а самое главное, был близко знаком с фаворитом императрицы Григорием Орловым и его братом-богатырём Алексеем Орловым (прозванным впоследствии Чесменским), под началом которого служил. Он проводил с братьями не только служебное, но и «праздное время». Именно дружба с могущественными Орловыми и обеспечила ему быструю карьеру.
Когда в Москве в 1771 году разразилась эпидемия чумы, туда по приказу императрицы был направлен граф Григорий Орлов с диктаторскими полномочиями. При нем были доктора, полицейские и четыре гвардейские команды, одной из которых командовал капитан-поручик Николай Архаров. Жестокими мерами власти усмирили волнения, открыли новые лечебницы и карантины, беспощадно сжигая вещи больных, причём мародеров расстреливали на месте. Архаров с его особой силой убеждения призвал на помощь полиции бывших колодников, воров, грабителей, коим за очистку Москвы от чумных трупов была даровано прощение за прежние беззакония. Вскоре эпидемия пошла на убыль. А граф Орлов докладывал императрице Екатерине II об «энергичной распорядительности» Архарова. Императрица сразу же произвела его в полковники и назначила московским обер-полицмейстером, а затем и губернатором Москвы.
Спустя три года распорядительность и требовательность Архарова оказались востребованы при расследовании Пугачёвского бунта. Подавление этого страшного по жестокости восстания потребовало, помимо применения военной силы, тщательных розыскных мероприятий. Таковые и возглавил Николай Петрович, проявив в этом деле недюжинные способности, причём довёл дело до кульминационной мизансцены - казни «вора» на Болотной площади в Москве. Архаров через полицию оповестил москвичей о предстоящей экзекуции. Вердикт суда был известен: «Емельку Пугачева четвертовать, голову воткнуть на кол, части тела разнести по четырем частям города и положить на колеса, а после на тех местах сжечь».
Но почти никто не знал, что монархиня, как видно, по гуманным резонам, тайно наказала обер-полицмейстеру сначала отрубить Пугачёву голову и только потом уже четвертовать. И вот окровавленная голова злодея уже висит в воздухе; палач поднял её за волосы, а по жаждавшей большой крови толпе зевак прокатился гулкий недовольный ропот. Видя это, Архаров с присущим ему лицедейством накинулся для виду на палача, который будто бы самовольно изменил порядок казни. На следующий же день, 11 января 1775 года, Архаров рапортовал Сенату о сожжении останков Пугачёва вместе с эшафотом и санями. После сего Николаю Петровичу был пожалован чин бригадира.
Деятельность Архарова как обер-полицмейстера надолго осталась в памяти москвичей, хотя он вызывал скорее страх, нежели тёплое чувство. И внешность имел крайне несимпатичную, отталкивающую. «Хмурая длинноносая образина», - называли его. Он был некрасив, огромного роста; взгляд тяжёлый, избыточно плотен, манеры бесцеремонные - всё это внушало ужас как обывателям, так и подчинённым.
Николай Петрович проявил себя как непревзойдённый сыскарь, которого (по меткому слову Андрея Вознесенского) можно назвать «шишкой сыска» в России. Причём подражать ему было невозможно: секрет удивительного профессионального успеха был в нём самом. Выдающийся физиономист, он умел читать на лицах людей то, что те прятали в душе, и нередко, лишь взглянув на подозреваемого, определял его правоту или виновность. Конечно, немалую роль играла и набранная им полицейская команда, однако же она не была вполне самостоятельна, а лишь четко выполняла приказы авторитарного патрона, пользовавшегося непререкаемым авторитетом.
Правой рукой Архарова был надворный советник Максим Иванович Шварц, скорый на расправу солдафон, одно имя которого держало в страхе всю Москву. «Этот малый ловкий и дельный, - отзывался о нём Архаров, - хотя душонка-то у него такая же, как его фамилия» («Шварц» в переводе с немецкого «чёрный»). «Вид сжатого кулака весьма полезен», - любил повторять этот помощник обер-полицмейстера. Он «кнутобойничал» в подвале зловещего Рязанского подворья, что на углу Мясницкой и Лубянки; о нём говорили с суеверным ужасом. Конечно, действия людей Архарова были жестокими, но они искореняли воровство и мздоимство, разоблачали шулерские шайки. При этом методы, применявшиеся ими при розыске и ведении следствия, поражали своей оригинальностью и неожиданностью. Их впоследствии назовут дедуктивными.
Московское ворьё и налётчики, чьи ухватки Николай Петрович знал не понаслышке, боялись его, как огня. Бытует легенда, что как-то раз к Архарову обратился хозяин мясной лавки, утверждавший, что зашедший за покупками писарь заодно прихватил хозяйский кошелёк с деньгами. Николай Петрович свёл обоих фигурантов дела, выслушал и велел принести котёл с кипятком, куда и высыпал монеты. Затем, внимательно посмотрев на воду, вынес приговор: «Деньги принадлежат мяснику, а писарь врёт, собака!» Оказывается, Архаров просто заметил на воде капельки жира, что натолкнуло его на мысль: мясник пересчитывал деньги жирными пальцами, монеты - его. В XVIII столетии такое логическое построение казалось чудом; писарь решил, что Николай Петрович - колдун, и, перепугавшись до смерти, во всём сознался.
Безусловной заслугой Архарова было разоблачение действовавшей на протяжении нескольких лет в Петербурге, а затем и в Москве шулерской шайки под водительством некоего француза Перрена. То был физик, алхимик и механик, который в целях поживы, совместно с подельниками, втирался в высшее общество, составляя себе «полезные» знакомства.
Если подозреваемый не впускал полицейских в дом, те срывали ворота с петель, а то и чинили расправу отнюдь не парламентскими средствами. Когда москвичи говорили: «Архаровцы идут!», что означало: «Спасайся, кто может!»
Слава о таланте московского обер-полицеймейстера распространилась по всей Европе и, наконец, достигла Парижа. Знаменитый мсье де Сартин, возглавлявший королевскую полицию, сам ловкий делец и непревзойдённый сыщик, раскрывший множество запутанных дел, писал в Москву письма, где выражал своё восхищение методами господина Архарова. С той поры московского обер-полицмейстера в высшем обществе стали величать не иначе, как «русским де Сартином», что в те времена считалось верхом признания.
К помощи де Сартина часто прибегали в Европе, и сама Екатерина II обращалась к нему за консультацией по делам полиции. В историю де Сартин вошёл своей бессмертной фразой: «Ищите женщину», его считают изобретателем игральной рулетки (таким образом он стремился искоренить карточное мошенничество). Книгочей и любитель искусств, он был и обладателем уникального книжного собрания. Характерная параллель - библиофильством «славился» и Архаров, который завёл для блезиру богатую библиотеку с новенькими книжками на русском, французском и немецком языках. Но языков он не знал, читать не любил, так что книги были для него лишь деталью модного интерьера.
В высшем обществе Архарова стали величать не иначе, как «русским де Сартином», что во времена повальной галломании, безусловно, считалось знаком высшего признания. Вот и Екатерина II в 1777 году произвела его в генерал-майоры, в 1783 году - в генерал-поручики, а также пожаловала его денежным вознаграждением в 15 тысяч рублей.
В важнейших случаях Екатерина вызывала Николая Петровича и в Северную Пальмиру. Когда, например, из придворной церкви пропал образ Толгской Богоматери, в богатом серебряном окладе с драгоценными камнями, оценивавшийся примерно в 8000 рублей, то не прошло и суток, как наш герой обнаружил пропажу, у вала близ Семёновского полка. В другой раз он вёл в Петербурге дело о похищении богатой серебряной утвари и безошибочно определил, что похищенные вещи были спрятаны в подвале подле дома... тамошнего обер-полицмейстера.
Поместительный дом генерала Архарова находился в приходе Иоанна Предтечи, что у Девичьего поля, на Большой улице. Впоследствии он многократно перестраивался (в нём располагается сейчас Дом учёных (Пречистенка, 16). Хозяин отличался завидным хлебосольством: на его вечера собирался столичный бомонд, в том числе и маститые литераторы.
Пётр Вяземский рассказывает, как на именины Архарова с поздравительной одой, отпечатанной на особых листах, явился «русский Расин» Александр Сумароков. Узнав, что один из гостей - подчинённый почитаемого им Архарова, пиит расчувствовался и подарил ему экземпляр. Однако когда сей страж порядка открыл рот и стал нести околесицу, Сумароков с силой отобрал у него оду, сказав, что «этот подарок не про вас, а завтра пришлю вам воз сена и куль муки».
Московский дом Архаровых представлял блестящее благородное собрание. Съезжались люди большого и среднего света, все знаменитые иностранцы спешили знакомиться с этим домом. Летом они переезжали в подмосковное село своё Иславское. Показательно, что в романе Льва Толстого «Война и мир» есть эпизод, когда Николай Ростов дирижирует мазуркой на балу у Архарова.
В декабре 1795 года Архаров был назначен петербургским генерал-губернатором. И в первый же день своего царствования именно Архарову Павел I поручил государь привести к присяге убийцу своего отца, Алексея Орлова-Чесменского в его доме. Известно, что по дороге к сему опальному графу Николай Петрович злодейски его ругал и поносил, позабыв, что когда-то был с ним близок и даже служил под его началом.
По восшествии на престол император, особенно благоволивший к Архарову, вызвал его в Петербург, произвёл в генералы от инфантерии, а 5 апреля 1797 года пожаловал ему ленту ордена Андрея Первозванного - высшую награду империи, которую демонстративно снял с плеча; подарил он любимцу и две тысячи душ крестьян. Монарх повелел ему быть вторым, после наследника цесаревича Александра Павловича, петербургским генерал-губернатором. Назначая его на сию должность, Павел подошёл к Архарову и, потрепав его по плечу, сказал: «Николай Петрович! Вы, сударь, барабаньте мне правду, как я теперь барабаню вас по плечу».
Вдохновленный дарами и чинами, Архаров развил в столице бурную деятельность: начал строительство Михайловского замка - императорской резиденции, на главных улицах Петербурга были устроены тротуары, открылось трактовое сообщение между Петербургом и Вяткой и т.д. Первое время государю казалось, что он не может обойтись без своего Архарова.
Однако вскоре Павел понял (и в этом он последовал за покойной матерью), что нравственные качества новоявленного фаворита не заслуживают уважения. Служебное рвение Архарова не знало удержу, потому, как это бывает с иными горячими головами, он нередко перебарщивал, что выходило ему боком. Подделываясь под характер государя и всемерно ему угождая, он не только мгновенно исполнял малейшие монаршие капризы, но и самовольно усиливал значение и смысл его распоряжений. Например, Павлу не нравились «якобинские» шляпы на горожанах, и ретивый слуга приказал полицейским срывать их с прохожих, применяя силу.
Так, однажды Павел заприметил очень красивых лошадей и спросил, чьи они. Ему доложили, что это лошади графа Румянцева. «Жаль, - сказал Павел, - что они не в немецкой упряжи; они были бы ещё красивее». Услышав это, Архаров, думая порадовать этим государя, велел обязать всех жителей Петербурга ездить не иначе, как в немецкой упряжи. Дело кончилось большим скандалом.
В другой раз Архаров, приметив, что государю понравилась окраска шлагбаумов (чёрные и белые полосы), во время его отлучки из столицы распорядился покрасить по образцу караульных будок двери всех домов, ворота и заборы. Но этот сюрприз возымел прямо противоположный результат. Павел, узнав, что это было сделано его именем, сказал в гневе: «Что же, я дурак что ли, чтобы давать такие повеления!» В результате Архаров был отправлен в отставку, причём ему было велено ехать в свои тамбовские имения и пребывать там безвыездно, с запрещением въезда в обе столицы.
Николай Петрович умер в январе 1814 года в своём селе Рассказове и похоронен в Трегуляевом монастыре под Тамбовом. Ныне имя русского Де Сартина, равно как и его феноменальная деятельность «шишки сыска», благополучно забыты. Однако память о нём продолжает жить в русском фольклоре, впрочем, весьма своеобычно. Крылатым стало слово «архаровцы» (по имени беспощадной полицейской команды Архарова). В современном русском языке так именуют буянов, озорников, бесшабашных, беспутных людей, - словом, тех, кто, по иронии судьбы, на самом деле трепетал перед Архаровым.
Часть материала взята из очерка Льва Бердникова «Шишка сыска».
Николай Архаров никакого серьёзного образования не получил, с трудом умел кое-как читать и писать, но имел врождённый дар слова, умение распознавать людей, а самое главное, был близко знаком с фаворитом императрицы Григорием Орловым и его братом-богатырём Алексеем Орловым (прозванным впоследствии Чесменским), под началом которого служил. Он проводил с братьями не только служебное, но и «праздное время». Именно дружба с могущественными Орловыми и обеспечила ему быструю карьеру.
Когда в Москве в 1771 году разразилась эпидемия чумы, туда по приказу императрицы был направлен граф Григорий Орлов с диктаторскими полномочиями. При нем были доктора, полицейские и четыре гвардейские команды, одной из которых командовал капитан-поручик Николай Архаров. Жестокими мерами власти усмирили волнения, открыли новые лечебницы и карантины, беспощадно сжигая вещи больных, причём мародеров расстреливали на месте. Архаров с его особой силой убеждения призвал на помощь полиции бывших колодников, воров, грабителей, коим за очистку Москвы от чумных трупов была даровано прощение за прежние беззакония. Вскоре эпидемия пошла на убыль. А граф Орлов докладывал императрице Екатерине II об «энергичной распорядительности» Архарова. Императрица сразу же произвела его в полковники и назначила московским обер-полицмейстером, а затем и губернатором Москвы.
Спустя три года распорядительность и требовательность Архарова оказались востребованы при расследовании Пугачёвского бунта. Подавление этого страшного по жестокости восстания потребовало, помимо применения военной силы, тщательных розыскных мероприятий. Таковые и возглавил Николай Петрович, проявив в этом деле недюжинные способности, причём довёл дело до кульминационной мизансцены - казни «вора» на Болотной площади в Москве. Архаров через полицию оповестил москвичей о предстоящей экзекуции. Вердикт суда был известен: «Емельку Пугачева четвертовать, голову воткнуть на кол, части тела разнести по четырем частям города и положить на колеса, а после на тех местах сжечь».
Но почти никто не знал, что монархиня, как видно, по гуманным резонам, тайно наказала обер-полицмейстеру сначала отрубить Пугачёву голову и только потом уже четвертовать. И вот окровавленная голова злодея уже висит в воздухе; палач поднял её за волосы, а по жаждавшей большой крови толпе зевак прокатился гулкий недовольный ропот. Видя это, Архаров с присущим ему лицедейством накинулся для виду на палача, который будто бы самовольно изменил порядок казни. На следующий же день, 11 января 1775 года, Архаров рапортовал Сенату о сожжении останков Пугачёва вместе с эшафотом и санями. После сего Николаю Петровичу был пожалован чин бригадира.
Деятельность Архарова как обер-полицмейстера надолго осталась в памяти москвичей, хотя он вызывал скорее страх, нежели тёплое чувство. И внешность имел крайне несимпатичную, отталкивающую. «Хмурая длинноносая образина», - называли его. Он был некрасив, огромного роста; взгляд тяжёлый, избыточно плотен, манеры бесцеремонные - всё это внушало ужас как обывателям, так и подчинённым.
Николай Петрович проявил себя как непревзойдённый сыскарь, которого (по меткому слову Андрея Вознесенского) можно назвать «шишкой сыска» в России. Причём подражать ему было невозможно: секрет удивительного профессионального успеха был в нём самом. Выдающийся физиономист, он умел читать на лицах людей то, что те прятали в душе, и нередко, лишь взглянув на подозреваемого, определял его правоту или виновность. Конечно, немалую роль играла и набранная им полицейская команда, однако же она не была вполне самостоятельна, а лишь четко выполняла приказы авторитарного патрона, пользовавшегося непререкаемым авторитетом.
Правой рукой Архарова был надворный советник Максим Иванович Шварц, скорый на расправу солдафон, одно имя которого держало в страхе всю Москву. «Этот малый ловкий и дельный, - отзывался о нём Архаров, - хотя душонка-то у него такая же, как его фамилия» («Шварц» в переводе с немецкого «чёрный»). «Вид сжатого кулака весьма полезен», - любил повторять этот помощник обер-полицмейстера. Он «кнутобойничал» в подвале зловещего Рязанского подворья, что на углу Мясницкой и Лубянки; о нём говорили с суеверным ужасом. Конечно, действия людей Архарова были жестокими, но они искореняли воровство и мздоимство, разоблачали шулерские шайки. При этом методы, применявшиеся ими при розыске и ведении следствия, поражали своей оригинальностью и неожиданностью. Их впоследствии назовут дедуктивными.
Московское ворьё и налётчики, чьи ухватки Николай Петрович знал не понаслышке, боялись его, как огня. Бытует легенда, что как-то раз к Архарову обратился хозяин мясной лавки, утверждавший, что зашедший за покупками писарь заодно прихватил хозяйский кошелёк с деньгами. Николай Петрович свёл обоих фигурантов дела, выслушал и велел принести котёл с кипятком, куда и высыпал монеты. Затем, внимательно посмотрев на воду, вынес приговор: «Деньги принадлежат мяснику, а писарь врёт, собака!» Оказывается, Архаров просто заметил на воде капельки жира, что натолкнуло его на мысль: мясник пересчитывал деньги жирными пальцами, монеты - его. В XVIII столетии такое логическое построение казалось чудом; писарь решил, что Николай Петрович - колдун, и, перепугавшись до смерти, во всём сознался.
Безусловной заслугой Архарова было разоблачение действовавшей на протяжении нескольких лет в Петербурге, а затем и в Москве шулерской шайки под водительством некоего француза Перрена. То был физик, алхимик и механик, который в целях поживы, совместно с подельниками, втирался в высшее общество, составляя себе «полезные» знакомства.
Если подозреваемый не впускал полицейских в дом, те срывали ворота с петель, а то и чинили расправу отнюдь не парламентскими средствами. Когда москвичи говорили: «Архаровцы идут!», что означало: «Спасайся, кто может!»
Слава о таланте московского обер-полицеймейстера распространилась по всей Европе и, наконец, достигла Парижа. Знаменитый мсье де Сартин, возглавлявший королевскую полицию, сам ловкий делец и непревзойдённый сыщик, раскрывший множество запутанных дел, писал в Москву письма, где выражал своё восхищение методами господина Архарова. С той поры московского обер-полицмейстера в высшем обществе стали величать не иначе, как «русским де Сартином», что в те времена считалось верхом признания.
К помощи де Сартина часто прибегали в Европе, и сама Екатерина II обращалась к нему за консультацией по делам полиции. В историю де Сартин вошёл своей бессмертной фразой: «Ищите женщину», его считают изобретателем игральной рулетки (таким образом он стремился искоренить карточное мошенничество). Книгочей и любитель искусств, он был и обладателем уникального книжного собрания. Характерная параллель - библиофильством «славился» и Архаров, который завёл для блезиру богатую библиотеку с новенькими книжками на русском, французском и немецком языках. Но языков он не знал, читать не любил, так что книги были для него лишь деталью модного интерьера.
В высшем обществе Архарова стали величать не иначе, как «русским де Сартином», что во времена повальной галломании, безусловно, считалось знаком высшего признания. Вот и Екатерина II в 1777 году произвела его в генерал-майоры, в 1783 году - в генерал-поручики, а также пожаловала его денежным вознаграждением в 15 тысяч рублей.
В важнейших случаях Екатерина вызывала Николая Петровича и в Северную Пальмиру. Когда, например, из придворной церкви пропал образ Толгской Богоматери, в богатом серебряном окладе с драгоценными камнями, оценивавшийся примерно в 8000 рублей, то не прошло и суток, как наш герой обнаружил пропажу, у вала близ Семёновского полка. В другой раз он вёл в Петербурге дело о похищении богатой серебряной утвари и безошибочно определил, что похищенные вещи были спрятаны в подвале подле дома... тамошнего обер-полицмейстера.
Поместительный дом генерала Архарова находился в приходе Иоанна Предтечи, что у Девичьего поля, на Большой улице. Впоследствии он многократно перестраивался (в нём располагается сейчас Дом учёных (Пречистенка, 16). Хозяин отличался завидным хлебосольством: на его вечера собирался столичный бомонд, в том числе и маститые литераторы.
Пётр Вяземский рассказывает, как на именины Архарова с поздравительной одой, отпечатанной на особых листах, явился «русский Расин» Александр Сумароков. Узнав, что один из гостей - подчинённый почитаемого им Архарова, пиит расчувствовался и подарил ему экземпляр. Однако когда сей страж порядка открыл рот и стал нести околесицу, Сумароков с силой отобрал у него оду, сказав, что «этот подарок не про вас, а завтра пришлю вам воз сена и куль муки».
Московский дом Архаровых представлял блестящее благородное собрание. Съезжались люди большого и среднего света, все знаменитые иностранцы спешили знакомиться с этим домом. Летом они переезжали в подмосковное село своё Иславское. Показательно, что в романе Льва Толстого «Война и мир» есть эпизод, когда Николай Ростов дирижирует мазуркой на балу у Архарова.
В декабре 1795 года Архаров был назначен петербургским генерал-губернатором. И в первый же день своего царствования именно Архарову Павел I поручил государь привести к присяге убийцу своего отца, Алексея Орлова-Чесменского в его доме. Известно, что по дороге к сему опальному графу Николай Петрович злодейски его ругал и поносил, позабыв, что когда-то был с ним близок и даже служил под его началом.
По восшествии на престол император, особенно благоволивший к Архарову, вызвал его в Петербург, произвёл в генералы от инфантерии, а 5 апреля 1797 года пожаловал ему ленту ордена Андрея Первозванного - высшую награду империи, которую демонстративно снял с плеча; подарил он любимцу и две тысячи душ крестьян. Монарх повелел ему быть вторым, после наследника цесаревича Александра Павловича, петербургским генерал-губернатором. Назначая его на сию должность, Павел подошёл к Архарову и, потрепав его по плечу, сказал: «Николай Петрович! Вы, сударь, барабаньте мне правду, как я теперь барабаню вас по плечу».
Вдохновленный дарами и чинами, Архаров развил в столице бурную деятельность: начал строительство Михайловского замка - императорской резиденции, на главных улицах Петербурга были устроены тротуары, открылось трактовое сообщение между Петербургом и Вяткой и т.д. Первое время государю казалось, что он не может обойтись без своего Архарова.
Однако вскоре Павел понял (и в этом он последовал за покойной матерью), что нравственные качества новоявленного фаворита не заслуживают уважения. Служебное рвение Архарова не знало удержу, потому, как это бывает с иными горячими головами, он нередко перебарщивал, что выходило ему боком. Подделываясь под характер государя и всемерно ему угождая, он не только мгновенно исполнял малейшие монаршие капризы, но и самовольно усиливал значение и смысл его распоряжений. Например, Павлу не нравились «якобинские» шляпы на горожанах, и ретивый слуга приказал полицейским срывать их с прохожих, применяя силу.
Так, однажды Павел заприметил очень красивых лошадей и спросил, чьи они. Ему доложили, что это лошади графа Румянцева. «Жаль, - сказал Павел, - что они не в немецкой упряжи; они были бы ещё красивее». Услышав это, Архаров, думая порадовать этим государя, велел обязать всех жителей Петербурга ездить не иначе, как в немецкой упряжи. Дело кончилось большим скандалом.
В другой раз Архаров, приметив, что государю понравилась окраска шлагбаумов (чёрные и белые полосы), во время его отлучки из столицы распорядился покрасить по образцу караульных будок двери всех домов, ворота и заборы. Но этот сюрприз возымел прямо противоположный результат. Павел, узнав, что это было сделано его именем, сказал в гневе: «Что же, я дурак что ли, чтобы давать такие повеления!» В результате Архаров был отправлен в отставку, причём ему было велено ехать в свои тамбовские имения и пребывать там безвыездно, с запрещением въезда в обе столицы.
Николай Петрович умер в январе 1814 года в своём селе Рассказове и похоронен в Трегуляевом монастыре под Тамбовом. Ныне имя русского Де Сартина, равно как и его феноменальная деятельность «шишки сыска», благополучно забыты. Однако память о нём продолжает жить в русском фольклоре, впрочем, весьма своеобычно. Крылатым стало слово «архаровцы» (по имени беспощадной полицейской команды Архарова). В современном русском языке так именуют буянов, озорников, бесшабашных, беспутных людей, - словом, тех, кто, по иронии судьбы, на самом деле трепетал перед Архаровым.
Часть материала взята из очерка Льва Бердникова «Шишка сыска».