Priestley in the USSR
Как чудесно всегда писал Денис Горелов... Я всегда обожала эту басовскую постановку Пристли, она безупречна, впрочем, я и "31 июня" Квинихидзе обожала...
***
Джон Бойнтон Пристли не любил капитализм и облагораживал государственную нелюбовь к капитализму Советской России. Это сделало его одним из самых экранизируемых у нас авторов («Инспектор Гулл», «Скандальное происшествие в Брикмилле», «Опасный поворот», «Время и семья Конвей») - тема упрятанных в шкаф скелетов равно импонировала разоблачителям буржуазного мира и его стихийным обожателям, упоённым царственными интонациями фразы «Как вам будет угодно».
Сроду в России не ставили столько кино о чистопородной аристократии, сколько в последние 15 лет бесклассового строя 1970-1985 годов(перестройка уже помешала чистоте эксперимента). Артисты с бархатным баритоном и актрисы с особой посадкой головы учились мягко двигаться, медленно торопиться, многозначительно посмеиваться и интонировать с виду малозначимые фразы в скрытое оскорбление. Владимир Басов единственный из режиссёров придавал этому космическое значение и даже нанял группе «гувернёра»: в титрах «Опасного поворота» значился «консультант Т. Боттинг». Сэр Томас, как и Пристли, не любил капитализм, внешне походил на Марка Твена, в юности воевал за республиканцев в Испании, а позже осел у нас на иновещании и держал в прихожей панно: британский лев с флажком «Юнион Джек» в зубах.
Он разбирался в даблдекерах и файвоклоках лучше любого англомана и добросовестно натаскивал артистов и декораторов на правильное расположение мебели и точность интонаций. Воссоздаваемое пространство было миром насмешливых небожителей, не знавших этических и денежных затруднений, территорией блеска, достатка и счастья, изредка омрачаемого несправедливыми, ничем не оправданными потерями в лице всеми обожаемого брата и компаньона Мартина. Однако безответственное дёрганье за ниточки и ненужная игра в правду открывали сигаретницу Пандоры и вещи, давно известные либертарию Пристли, коммунистам Басову и Боттингу (оба состояли в компартиях своих стран), да и львиной доле отечественных зрителей.
Душка Мартин оказывался наркоманом и распутником с двуствольной ориентацией - охотно пользующим жену брата и брата этой жены, дамы - бесстыжими охотницами до земных наслаждений, друзья - прохвостами, бомонд - клоакой, а стабильный мир заслуженного достатка - Римом времён упадка и промискуитета.
Басов отыграл крушение мнимого рая идеально. Для зачина ему требовалось общество совершенно безупречных джентльменов и их подруг, которые не могут быть замешаны ни в чём и даже испражняются марципанами, - возможно, по этой причине он отошёл от практики утверждения на иностранные роли прибалтов: требовалось натуральное обаяние беспроблемных господ, а литовцы для этой цели были чересчур холодны (заодно снивелировали и еврейскую тему: жена издателя Кэплана, разумеется, могла быть только Фридой, но русские твёрдо знали, что Фрида - это сестра фрекен Бок, поэтому героиню переименовали в благородную Фреду). Пустую болтовню Басов сопроводил звучным тиканьем напольных часов и морзянкой радио: зрителю настойчиво внушалось, что наигранная непринуждённость лишь маска и вот-вот взорвётся каскадом взаимных обвинений.
Фальшь всеобщей приязни угадывалась и в париках на всех без исключения дамах, и в их манекенных позах в стартовой сцене прослушивания радиоспектакля (экранизируемая пьеса была у Пристли первой и датировалась 1932 годом, когда совместное слушание радио было ещё делом обычным). Театральная статика ломалась с первым аккордом ссоры: подливая бренди и предъявляя роковые сигаретницы, шестеро персонажей двигались на диагоналях, как хоккеисты на площадке, - с перепасом двусмысленных реплик и индивидуальными прорывами в штрафную.
Роль парвеню Стентона, лучше других знающего интригу и контуры минного поля, на которое зашли наивные денди, Басов взял на себя - отсюда его обречённая улыбка при попытке прекратить вечер вопросов и ответов. Снежная королева Валентина Титова, гранд-шармер Вахтанговского театра с аристократически вздетой бровью Юрий Яковлев, питерская гастролёрша Антонина Шуранова со всем шлейфом невысказанной невской грусти стали его идеальными спарринг-партнёрами. Надобно заметить, что расправа с лучшими домами именно в то предвоенное десятилетие была поставлена в Альбионе на поток. Буквально накануне войны Агата Кристи сдала свои «Десять негритят» - звучную оплеуху лучшим людям королевства: армии, полиции, суду, аристократии, шоу-бизнесу, добрым слугам и приличным девушкам из хороших семей.
Роман, опубликованный в ноябре, был такой анафемой национальным элитам, что его пришлось спешно переписывать, смягчая акценты и натягивая хеппи-энд (Станислав Говорухин в дальнейшем экранизировал именно первый, неправленый вариант). Картинка благостной национальной прелести воистину выбешивала лучших английских авторов, пусть и не замеченных в симпатиях к большевизму. Фактически британский правый истеблишмент был спасён от нападок Гитлером.
Тори правили страной всю войну и хоть и проиграли первые же послевоенные выборы - следующая волна социальной критики накатила на них только в конце 50-х (драматургия «кухонных моек»). Зато в России Пристли сделался избранным автором буквально сразу, как был впервые переведён, - до такой степени, что его вторую фамилию, Бойнтон, выучили так же твёрдо, как Франклина Делано Рузвельта и Джона Фицджеральда Кеннеди.
