"Дом, в котором мир звучит" Часть 1
На склоне высокой горы, вершина которой теряется в облаках, среди сосен и можжевельников стоит храм. Его крыша нефритового оттенка, края загнуты и отделаны играющей на солнце черепицей. От подножия горы к нему ведет крутая лестница, по краям которой на ветках деревьев развешаны ленты и колокольчики.
Мало кто из путешественников может удержаться от того, чтобы не зайти в храм, не укрыться в нем от жары в полдень, не попросить воды.
Но войдя в храм, путник обнаруживает лишь беспорядок и запустение. Высохший бассейн, сухие листья и пыль на полу. Поверив, что храм действительно заброшен, путник начинает исследовать внутренние помещения и в одном из них натыкается на красивую куклу с черными волосами, алыми губами и выбеленным лицом. В отличие от всего остального вокруг кукла выглядит почти как живая, поэтому никто не удивляется тому, что она открывает глаза.
- Здравствуй, - говорит Кукла.
- Здравствуй. - Отвечает ей путник.
- Ты вошел в мой дом без приглашения и тем самым оскорбил меня. Теперь ты должен мне. И сейчас я определю меру твоего долга, - улыбается Кукла, и ее глаза начинают алчно блестеть. - Я задам тебе три вопроса. Если ты ответишь верно на два, то сможешь уйти, ничего мне не дав. Если ответишь только на один - ты расскажешь мне о самом ужасном страхе, который терзает тебя по ночам, и я отберу чуть-чуть твоей смелости, чтобы страх стал еще невыносимее. Если же не ответишь верно ни на один - ты расскажешь мне о своей самой великой надежде, и я лишу тебя ее навсегда.
Кукла не шутит. Именно так она поступает со всеми, потому что правильных ответов на вопросы не существует.
Дом стоит на окраине города. В месте, называемом Расческами…
В светлой долине между острыми горными склонами, называемыми местными жителями Расческами, стоит Дом. Ему много лет, и обитатели долины привыкли к нему, и к тому, что в Доме живут и обычные дети и удивительные существа - Смерть, Оборотень, Русалка, Мудрый Старец, Искра, Кот и другие. Часто к Дому приносят подношения, чтобы задобрить древних богов, но ни дети, ни существа, конечно же, с богами ничего общего не имеют.
Эта история произошла давно, так давно, что только самые старые жители Дома помнят ее героев. В Доме жила Девочка. До того, как она попала в Дом, ее отец приговорил ее к страшному ритуалу - жертве древним богам. Но Девочка не погибла. Она стала видеть сны. Девочке снилась красивая Кукла, которая обманным путем заманивала к себе добрых людей, а потом забирала у них надежду или делала невыносимыми их страхи. Иногда Кукле было мало, и она требовала от попавшегося ей путника стать ее должником. Тогда Девочке снилось, что она должна найти этого человека и потребовать долг.
Иногда мне снятся сны.
Чаще это что-то простое, где я вижу себя со стороны, бредущей по какой-то новой Наружности. Но в лунные ночи, когда даже оконные стекла превращаются в зеркала, заляпанные белесой глазурью света, я стараюсь не спать. Я знаю, что в любом отражении, в любом блике притаился он. Когда я владею своим сознанием, мне не так страшно. Но часто я засыпаю прямо на полу нашего коридора, а нежная Русалка или бесцеремонная Рыжая утаскивают меня в нашу комнату.
В лунные ночи он зовет меня к себе, давая увидеть своими глазами то, что видит он. Он завладевает мной, но не до конца, а лишь настолько, чтобы я почувствовала его отвратительную радость от вкуса чужой крови. Хорошо, что утром я почти ничего не помню...
Кроме детей и волшебных существ в Доме жили и взрослые. Они жили там, чтобы оберегать и наставлять детей.
На унылом собрании Акула скачет по сцене подвизгивая и брызжа слюной. Никто его не слушает. Я пытаюсь поймать капельки его раздражения в один из своих амулетов. Возможно, амулету это придаст силы. А может быть зеркальце треснет, не вынеся такой яркой эмоции. Мне забавно. Я слушаю шум зала как шум прибоя, не пытаясь вырвать отдельные реплики, расслабляюсь, почти сплю. Шум стихает в один момент и это настораживает. Прибой никогда не выключается полностью. Сквозь непривычную тишину Акула с восторгом истерит про закрытие Дома. Мне это безразлично.
Злая Кукла в действительности никогда не была живой. Она жаждала завладеть телом Девочки, но Девочка сопротивлялась изо всех сил - она старалась забыть свои сны и перестала смотреться в зеркала. Тогда Кукла придумала страшное испытание. Она стала приходить в сны к обитателям Дома. Не ко всем, а только к тем, кто не мог сопротивляться ее могуществу, и требовала от них стать ее должниками. Девочке приходилось очень тяжело. Она никогда и никому не желала зла, но была вынуждена идти на поводу у Куклы, забирая надежду, требуя крови, причиняя боль.
Однажды Кукла пришла в сон Мальчика, жившего в Доме. Мальчик оказался беззащитен, но он был не из тех, кто боялся попросить о помощи. Он отказался выплатить долг. Девочке было плохо от этого. Она и Мальчик, как могли, пытались поддержать друг друга, хоть Кукла была сильнее их обоих. Мальчик попытался научить Девочку просить помощи у тех, кто тоже жил в Доме. Но Девочке казалось, что ее трудности не могут быть интересны кому-то еще, а если и будут, то подвергать опасности готового помочь - бесчестно.
Куда бы я ни шла - везде говорят только об одном. Мне же хочется вытянуться на кровати. Я с вылета, на этот раз долгого и бесплодного. В комнате Мымра, ломает руки и убивается по нашей скучной жизни. Я иду дальше, на этажи мальчиков раздать заказы раз уж на то пошло, и переждать стихийное бурление вызванное пламенными речами Акулы. Кофейник, Крысятник, коридоры, Четвертая - КККЧ. Нет, не звучит и не приживется. Думаю, что это сочетание не станет чем-то привычным и почти родным, как, например, ПРИП.
За этими размышлениями натыкаюсь на Фазана. Того самого фазаненка Скромника из-за которого я крайний раз побывала в Могильнике. Сложно признаться себе, но, кажется, на какое-то время после Могильника меня отпустило. Не было снов, не было привкуса металла после пробуждения, не было меток на запястьях. Моя бритва оставалась чистой, а чужие шкуры не страдали ни от единой царапины по моей вине. Впрочем, Скромник все-таки остался должником зазеркалья.
В тот раз даже я, привыкшая ко всему, опешила и повела себя неверно. Итог оказался плачевным - ни крови, ни свободы. А должник перепугался чуть ли не до испачканных подштанников. Попробовать еще раз?
Подхожу, стараюсь быть дружелюбной и милой. Если у всех получается, то получится и у меня. Но, судя по тому, как косится на меня фазаненок, получается не очень. На мое предложение утрясти все и помириться разок-другой без участия бритвы, он чуть не раздувается как жаба. Похоже, быть милой гораздо сложнее, чем я думала. Он что, не такой, как все?
От мысли о его долге начинает трясти. Чьими-то чужими глазами я представляю тонкую алую полоску на его голубоватой гусиной коже, похожую на прилипшую красную нитку из Бабушкиного арсенала. Нервно сглатываю и с остервенением разглядываю коридорный пол по пути к себе.
Среди взрослых в Доме был один, который лучше всех понимал детей. Это был Учитель, который пришел в Дом так давно, что все дети считали, будто он жил с ними всегда. Он был не молод и не стар, а удивительная детская память рисовала его совсем иным, чем он был на самом деле. Учитель видел, что с Девочкой творится что-то нехорошее, но она никогда не жаловалась, поэтому он не мог понять, действительно ли она в беде, или это игра его воображения.
Обыск в комнатах застает меня врасплох. А мне сейчас срочно надо... Помню, меня спрашивали, зачем я это делаю. Все просто - когда человеку нужно очнуться от кошмарного сна, он может себя ущипнуть. Мне щипок не поможет.
Палец сразу становится липким и мерзкий морок смотрящих на меня глаз откатывается куда-то за плечо. Он готов просто наблюдать какое-то время. У меня есть это время, я могу его использовать.
Поворачиваю голову и наталкиваюсь глазами на Ральфа, не успев отвести взгляд. Я и не помню, когда видела его вот так, целиком. Для меня человек целиком выглядит почти как голый. Ральф уникален. Он спокоен и монументален, как мой ботинок, только в отличие от ботинка (блестящего и отражающего свет) он только поглощает фотоны не оставляя вокруг ничего. Может он ими питается? Этакая невеликая черная дыра масштабов Дома. Я почти улыбаюсь из-под козырька, но только до того момента, когда он требует отдать бритву, все еще зажатую в моей руке. Я прячу от него окровавленный кулак, несу бред про то, что никому не причиню вреда и даже про то, что эта дрянь опять подбирается ко мне, смотрит на происходящее и радуется. Я выгляжу жалко. Черная дыра разворачивается и уходит, насосавшись моих нервных сбивчивых фраз.
Раз Девочка держала свою беду в секрете, то и помочь ей было некому. Но в Доме жил Смерть, который был куда проницательнее многих. Он чувствовал чужую печаль лучше других. Один раз он добровольно отдал частичку себя, чтобы Девочка могла и дальше оставаться собой, когда Кукла была совсем близка к тому, чтобы подчинить ее себе. Ему было не жаль - ведь Смерть нельзя убить, а навредить ему было еще сложнее. Он был веселым и беззаботным, потому что знал, кто он такой.
Прихожу в себя в подвале, кажется. Темно, рядом кто-то теплый. Пахнет мужчиной и кровью. Кто-то комментирует произошедшее. Этот кто-то - Рыжий. Восстанавливаю цепочку событий. Коридор, бритва Рыжего, круглые... нет, квадратные глаза Сфинкса в моем амулете, свежий порез на моей руке. Разговор, мы с Рыжим спускаемся в подвал. Он старательно делает вид, что ничего странного не происходит и даже проявляет участие.
Я почти потеряла контроль. Но я не чувствую чужого присутствия за спиной и меня не тянет к зеркалу. Бритва у Ральфа. Кто знает Ральфа лучше остальных?
В птичьих джунглях влажно и жарко. За минуту мои цепочки, клепки на браслете и даже ботинки покрываются испариной. Папа сидит в окружении верных ближних, меня это устраивает и совсем не радует необходимость говорить с ним с глазу на глаз. Сколько его знаю, никогда не могла привыкнуть к его присутствию рядом с собой. Я чувствую на кистях его застывший взгляд. Заметил новые порезы? Неудержимо хочется втянуть руки в рукава.
Плачусь Папе на свое горе - потерянную бритву. Большая Птица вхож к Ральфу, даже без ведома последнего. Вдруг найдет? Авансом сую ему заржавелый ключ невероятных размеров, с помощью которого можно сломать некрепкую дверь. В глазах Папы на мгновение проскальзывает интерес.
На выходе из Третьей Шериф отдает мне мою бритву с пожеланием больше не терять.
Они что, свихнулись?!
*****
В эту ночь песня привела к нему много разных существ, наполненных жизнью, беспомощных и безопасных. Он уже почти сыт, но все же не может не петь, ведь он так давно не делал этого. Саара отбрасывает трупик мелкого животного и исторгает из себя звуки удовольствия. Сладкие и манящие, они разносятся по лесу, заставляя умных обходить его болото стороной. Глупые же станут его добычей. Он столько раз повторял этот ритуал, что не может вспомнить все захороненные или брошенные в трясину шкурки незадачливых жертв.
Увязая в грязи на песню приходит кто-то, кого Саара еще не видел. Он похож на песьеголового, но куда менее самоуверен и нагл, он растерян и очарован песней. Он видит совсем не то, что стоило бы видеть. Саара подкрадывается ближе, уже понимая, что сыт. Но разве можно отпустить его, не попробовав его крови? Жертва пытается пятиться, Саара преследует это существо. Их танец на краю трясины почти красив.
Вскоре Сааре надоедает впустую тратить время. Он присасывается к лапе жертвы, оставляя метку, впрыскивая в кровь капельку яда. Жертва вернется однажды, забыв об опасности, лишь для того, чтобы послушать песню - единственное, ради чего стоит оказаться в Лесу.
(c) моё.
Art by meethos