В эту ночь...
В эту ночь Ты родился в холодном и тёмном хлеву.
Но звезда путевая глаза обнажила волхву.
И явились волхвы, и в ладонях дары принесли,
и покинули хлев, и в предание тайно ушли.
В эту ночь Ты родился вдали от больших городов -
их арен и святилищ, их вилл и торговых рядов -
рядом блеяли овцы, трещали расщепы досок,
под ногами Марии сухой колебался песок.
В эту ночь Ты родился затем, чтобы «там» и «потом»
своё иго нести - сквозь толпу, по песку, под крестом -
чтобы первый Твой крик на Земле и последний Твой вздох
во языце любом и поныне глаголили: «Бог...»
В эту ночь Ты родился на этот неистовый свет,
чтобы свету увериться: смерти воистину нет,
что навеки равны перед неводом правды Твоей
и лачуги сирот и чертоги сиротских царей.
Потому, где б я ни был, по чьей не бродил бы стране,
в эту ночь я ищу Тебя - в каждом косматом огне,
в каждом камне щербатом, и веточке каждой кривой,
в каждой мёртвой частице, и каждой частице живой...
Я ищу Тебя, чтобы сказать: «Я не враг Тебе, нет,
просто всюду следами чужими раздавлен Твой след,
и над каждым из этих следов суетится флажок,
на котором начиркано жирно и красочно «Бог!»
Я флажков не боюсь - мне нырять не перво под флажки.
Кто-то в спину скулит: «Берегись!»
Я смеюсь: «Чудаки...»
Но глаза поднимая к излучине Млечной Дуги,
я усмешку стираю с лица и шепчу: «Помоги
мне найти Тебя здесь,
где, с молитвой Твоей на устах,
двадцать лютых веков плодоносили злоба и страх,
где ужимки невежд и казённых зазнаек враньё
двадцать подлых веков выдавали за Слово Твоё.
В череде скоротечных ночей и томительных дней,
в гуще зримых вещей и слепых их словесных теней,
меж дымами былых пепелищ и грядущих руин,
дай мне с Небом единым остаться один на один!
С этим Небом глубинным, где в час наготы и труда
на восход от заката скользит путевая звезда,
над хлебами хлебов пролетая и росами рос,
и одно из имен её неистребимых - Христос...»
