Джузеппе Унгаретти. Где свет
.
ПОЖЕЛАНИЕ САМОМУ СЕБЕ КО ДНЮ РОЖДЕНЬЯ
.
1935
.
.
Мягко склоняется солнце;
Расстается со днем
Слишком ясное небо.
Одиночество срезает, как ветви,
.
Смутное, как издалёка,
Мельтешение голосов.
Обида прельщает себя - этот час
Имеет странное свойство.
.
Не в первый ли раз
Подступает ко мне оголенная осень?
И, не имея в себе больше тайны,
.
Да, спешит принять позолоту
Зрелый возраст, отбросив
Безумия дар.
.
И все же, и все же - кричу:
Быстрая молодость чувств,
Что держишь меня впотьмах от меня самого,
Вместе со мной
Образы вечного познавая,
.
Не уходи, не оставляй меня, страданье!
.
____________________________________________
.
ГДЕ СВЕТ
.
1930
.
Словно жаворонок на волнах,
В ласках ветра, над молодыми лугами -
Руки знают, как ты легка - приходи.
.
Оторвемся от буден земли, что у нас под ногами,
И от зла, и от неба,
И от крови моей, скорой на бранный зов,
Ступнями легкими теней,
Воспоминаний в радостным беге,
В румянце будущих зорь.
.
Туда, где свет не томит листву,
А сны и унынья пустые
К иным берегам уплыли,
Приди, я тебя понесу
На эти холмы золотые.
.
Где время встанет над нами.
Вольными от бремени лет,
Где потерянный чистый свет
Расстелется пеленами.
.
.
_______________________________________________
.
Лирика Унгаретти с начала и до конца его поэтического пути неизменно носит религиозный подтекст. (Впрочем, для итальянской поэзии вообще характерен постоянный напряженный диалог с религией, что в творчестве авторов-агностиков, атеистов, масонов проявлено не менее ярко, чем у поэтов, бывших искренними католиками.) Как и во всем творчестве Унгаретти до второй мировой войны, в этом стихотворении 1930 года вновь звучит скрытая полемика с христианством. Напомним, что вопрос об отношении к христианству для Унгаретти имел значение весьма интимное: для него, выросшего вне Италии, в Александрии, в преимущественно мусульманском окружении, христианство было не традицией родной почвы, но прежде всего живой верой матери (она растила детей одна, рано оставшись вдовой), горячей и ревностной католички, и верой собственного детства. Утрата детской преданности католическому благочестию для поэта оставалась раной всегда. Уже стихи 1915 - 1918 гг. показывают, что в опыте войны Унгаретти ищет путей нового познания Бога. Публичное возвращение в Церковь в 1928 году (покаянное паломничество в Ассизи) для поэта не могло быть лишь делом общественного престижа. Конечно, после известных Латеранских соглашений, когда режим Муссолини и Ватикан положили конец противостоянию, разделявшему Церковь и государство в течение шестидесяти лет, для любого деятеля культуры, не стремившегося демонстрировать оппозиционность существующему порядку, быть, хотя бы внешне, католиком стало делом приличия и свидетельством благонадежности. Но в стихах этого периода Унгаретти совершенно не старается маскировать остающийся в нем в полной силе протест против христианского учения о поврежденности мира и человека первородным грехом. Само название - «Dove la luce» («Там, где свет») - напоминает слова заупокойных молитвословий («Покой вечный даруй им, Господи, и вечный свет да сияет им» и мн. др.). Слова «там, где свет» - в уме католика сразу пробуждают мысль о загробной жизни. В тексте оригинала библейские и литургические аллюзии еще более видны. Например, выражение, которое в переводе передано как «потерянный чистый свет», в оригинале - «perduto nimbo», т. е. потерянное сияние (святости), что тоже является явной отсылкой к словам церковных песнопений об утраченной в грехопадении святости первозданного Адама. Эту утраченную святость поэт надеется обрести не в вере по Тридентскому катехизису и не в аскетическом умерщвлении плоти. В чувственной и в то же время одухотворенной любви, в причастии как самым простым инстинктам, так и страданию, и смерти, что свойственны всему природному миру, - ко всему этому «низменному» и «плотскому» осознаваемому как прекрасное, поэт и находит то единение с Абсолютом и Вечностью, к которому зовет вера. Бог как Красота и Полнота бытия противостоит у Унгаретти концепции Бога-Страшного Судии:
.
И словно листва,
Восторгаются в воздухе руки…
.
Кто кого боится теперь? Кто кого осуждает?
.
(«Точно дитя», 1934).
.
Итальянские храмы, переполненные надгробными плитами, памятниками и надписями, с постоянно используемой символикой смерти, с натуралистическими изображениями агонии, настойчиво внушают мысль о смерти как о желанном исходе, одновременно угрожая адскими муками и последним Судом. Заслуживает специального исследования, как навязчивое доминирование темы смерти в католической культуре барокко сказалось, спустя два-три века, в безбрежном пессимизме Леопарди, а к концу XIX века у так называемых поэтов-«сумеречников».
.
Габриэле Д’Аннунцио, глашатай своеволия, страсти и плоти, а после него футуристы ничего не смогли изменить: в их «бунтарстве» слишком очевидны были позерство и внутренний комформизм, чтобы их философию жизни можно было принимать всерьез. В итальянской поэзии 1920-1930-х годов, несмотря на милитаризацию, пропаганду спорта и здорового образа жизни (режиму нужны были здоровые солдаты и здоровые матери будущих солдат), тихий, беспомощный ужас перед смертью был господствующим настроением. (Удивительно, но власти не прибегали к цензурным мерам и не пытались ограничивать эту стихию, политически явно им не благоприятную. Итальянский фашизм был тоталитарным далеко не в той степени, как режимы Гитлера или Сталина.) Очевидно, огромная сила заряда, содержавшегося в церковной культуре готики и барокко, превосходила по своему воздействию на книжную культуру все иные тенденции - ренессансные, просвещенческие, масонские, социалистические и, наконец, фашистские.
.
Заслуга Унгаретти, на мой взгляд (заметная, может быть, больше взгляду со стороны, чем глазам самой итальянской культуры), в том, что он, со всем своим жизненным и историческим опытом, не соглашается сидеть в отчаянии на пепелище дискредитированной - в глазах огромной части итальянской интеллигенции с XIX века и поныне - католической веры, не пытается заполнить религиозно-мистическую потребность души какими-либо поверхностными теориями и формами социального активизма, но дает положительную надежду, указывает направления пути к целостному, гармоничному, благодарному приятию человеком своего земного удела.
.
Стихотворение, давшее повод высказать эти мысли - не из лучших и не из самых глубоких у Унгаретти: он не включил его в окончательный состав прижизненного собрания своих стихов («Жизнь человека», 1960). Однако Унгаретти как религиозный тип виден здесь вполне отчетливо.