Кругом Одно Неповиновение (Разгромная статья про битников).
НО ПОТРЕПАННЫЕ «РАЗБИТЫЕ» СОСТРЯПАЛИ СЕБЕ РАБОТЕНКУ
В СПОРАХ, ОБИДАХ И ПЛОХОЙ ПОЭЗИИ
Пол О’Нил, штатный сотрудник журнала Life.
30 ноября 1959 г.
ЭКИПИРОВКА
Полная «экипировка» или домашнее хозяйство «разбитых»,
(…) содержащее в себе все предметы первой необходимости
для некомфортной жизни и заключающееся в следующем:
1. Бит-девушки одеваются в черное, 2. угольная плита, чтобы
подогреть молоко для ребенка, просушить колготки девушки
и продемонстрировать мексиканский пастуший колокольчик
в форме распятия, 3. лампочка без плафона, 4. горячая плита,
чтобы сварить семена «эспрессо» и разогреть консервы, 5. со-
лома для курения, 6. постеры со старых поэтических вечеров
и джазовых концертов, 7. бумажная библиотека бит-классики,
8. деревянные ящики вместо столов и настенных шкафов, 9.
высокотехнологичный патефон, 10. печатная машинка с напо-
ловину законченной поэмой, 11. бородатый «разбитый» носит
сандалии, брюки «чинос», водолазки и изучает последние запи-
си саксофониста Чарли Паркера, 12. Бутылка итальянского
вина, 13. пустые пивные банки, 14. злонамеренное растение,
15. теперешний джаз-фаворит «разбитых» Kind of Blues Майлза
Дэвиса, 16. гитара, 17. проигрыватель, 18. листовка бит-поэзии
(Abomunist Manifesto Боба Кауфмана), 19. бонго для аккомпане-
мента на поэтических вечерах (гитара для этого также использу-
ется), 20. кошка, 21. бит-ребенок, который заснет на полу после
того, как наиграется с пивными банками.
Если США сегодня - действительная самая большая, сладчайшая и самая сочная медовая дыня, когда-либо созданная дынным пятном цивилизации, то, кажется, было бы разумным обнаружить, что её поверхность осквернена - как оно и есть на самом деле - несколькими плодовыми мушками. Но есть основания предполагать, что эти мушки будут довольными, балдеющими плодовыми мушками - плодовыми мушками, взращенными счастливой окружающей средой. Это не тот случай. Величайшая медовая дыня из всех - что приводит в замешательство - высидела волосатейшие, костлявейшие и самые недовольные экземпляры из всех, что были ранее: невероятных мятежников Бит-поколения, которые не только отказываются пробовать просачивающийся сок американского изобилия и американского социального прогресса, но и царапают её своими щупальцами нестройного презрения ко всему и всем, кто доволен.
Это пронизывающее погребальное пение продолжается со времен Корейской войны, но удивительно, как редко понимают шум. Широко распространенное общественное мнение, что «разбитые» - просто грязные люди в сандалиях - лишь малая, хоть и отталкивающая часть правды. Любая предпринятая попытка описать коллективные установки битничества была бы крайне безрассудна. Большинство его представителей против коллективности любого сорта, большая часть из них даже отказывается признавать, что есть такое явление, как Бит-поколение, и большинство из них тратят время на неистовые споры о различиях друг друга. Индивидуальность «разбитых», тем не менее, в ходе того, что можно назвать «Шестилетней войной против Консерваторов», возвысила свой голос против практически всех аспектов нынешнего американского общества: родителей, политики, брака, сберегательных банков, организованной религии, литературной элегантности, закона, костюмов «Лиги плюща» и высшего образования, не говоря уж об автоматических посудомоечных машинах, завернутых в целлофан соленых крекеров, двухуровневых квартирах и искусных или мирорасшатывающих водородных бомб.
Философия «разбитых», кажется, рассчитана на то, чтобы обидеть все население, гражданских, военных, воцерковленных - в частности и по иронии судьбы, тех радикалов, которые только вчера требовали лучшего мира для голодных, плохо одетых, обездоленных Великой Депрессией и которые до сих пор, тяжело дыша, провозглашают права человека на работу и организацию труда. Жесткие «разбитые» хотят свободы, чтобы дезорганизовывать, и, таким образом, полностью расцветут их замечательные индивидуальности.
Они против работы, и они часто голодны, плохо одеты и обездолены по своей воле. Негры - это правда - герои для «разбитых» (как джанки и джазовые музыканты), и они одержимы горячкой, которую анархистский поэт Сан-Франциско Кеннет Рескрот сардонически называет «кроуджимизмом». Но, кажется, вне сомнений, что анти-сегрегационисты или большинство негров с удовольствием принимают этот факт. «Разбитые» дорожат и завидуют безответственности негра, его веселой распущенности и подземельному неповиновению, которое подавляли в годы его рабства. Негр среднего класса был бы безнадежно консервативным. Романист Норман Мейлер, преданный последователь хипстеризма, называет Бит-поколение культом Белого Негра и многоречиво предположил, что его представители ищут «константу смирения» негритянской жизни, чтобы надлежащим образом подражать их «примитивным… радостям, похоти и томлению…» Но Бит-поколение более точно можно описать как культ Изгоев. Они тоскуют по, как правило, хранимым тараканами скользким дорожкам ночлежек, джунглям хобо и трущобам - всему, что помогает избежать строго регламентированной жизни. Они делят их с неграми, когда достигают; разве что, по случайному стечению обстоятельств.
Консерваторы - трагические олухи
В отличие от «рассерженных молодых людей» Англии, которые знают, чего хотят от общества, и страстно желают этого, «разбитые» находят общество слишком отвратительным для созерцания и ретируются от него. Однако они не уходят тихо, и не так далеко, чтобы их голос нельзя было расслышать, их отступление усеяно старыми пивными банками и бычками травки. Трудолюбивый консерватор - вопят они - это трагический олух, который тратит все соки и энергию жизни на отупляющее подчинение «мышиной возне», и, более того, он получает вознаграждение за это в виде сексуального порабощения матриархатом, алчных жен и уверенности в смерти своих детей от атомной бомбы. Таким образом, говорят «разбитые», единственный способ, который позволит человеку назвать свою душу своей, - это стать отверженным.
Мало что из этого примечательно, как любят думать «разбитые». Богема - это не новое явление для крупных американских городов, и США довольно хорошо знакома с пьяными бродягами, существовавшими задолго до появления западной железной дороги. Отшельник и художник-неврастеник так же стары, как время, и большинство из наиболее неистовых мироощущений «разбитых» давно уже раструбили дадаисты, нигилисты и тысяча и один синод тех психов и сумасбродов, которые так роскошно расцвели в американские годы. Есть, однако, одно огромное отличие. В то время как большинство предшественников битничества было проигнорировано широкой публикой, само Бит-поколение привлекло широкое общественное внимание и оказывает удивительное влияние.
Они уже долгое время не покидают американских новостей, и сегодня мало американцев, которым слово «Бит» или насмешливый термин «битник» не воскресит в воображении некий образ - обычно это горящеглазый парень в бороде и сандалиях или «чикса» с сухими волосами, длинными черными чулками, толстым слоем макияжа на глазах и выражением, которое может служить признаком высокомерия или плохого пищеварения. «Бит-речь» - это ограниченное и без конца повторяющееся арго, по большей части сворованное у джазовых музыкантов, наркозависимых и проституток - быстро стало частью американских идиоматических выражений. Она в значительной степени опирается на слова «париться», «врубаться», «доставать», «крутой», заменитель слова «Туз» у негров, или «торчок» у наркоманов, и утилизировала слово «типа» как средство для начала почти любого предложения.
Причудливое бит-увлечение публичными декламациями стихов завоевало популярность не только в больших городах и студенческих городках, но и дало самим словам поэзии новый и наждачный подтекст. Преднамеренная вульгарность - часть бит-представления, и большая часть этих выступлений проходят в атмосфере, не похожей на ту, в которой беспощадно сражались призеры прошлого века. Осознание бит-посыла - это почти что социальная необходимость сегодня, и хвастун, хвалящийся знакомством со знаменитостями, который не может упомянуть в разговоре Джека Керуака («В дороге», «Бродяги Дхармы»), Аллена Гинзберга (Шелли бит-поэзии, чей «Вопль и другие стихотворения» был продан в размере 33 000 экземпляров) и Лоуренса Липмана (автор «Святых варваров», ставшего бестселлером прошлого лета), вообще не хвастун.
Армии американцев не понаслышке знают безобразные гримасы битничества наиболее крикливых его представителей, но большинство из них также испытывают к ним болезненное любопытство. Все сорта предпринимателей бросились превращать в капитал этот факт. Подвальные ночные клубы, кофе-магазины и кофейни, возникшие в последнее время, являются прямым результатом общественного интереса к Бит-поколению. Хотя и им покровительствуют в основном молодые гонщики на «Фольксвагенах» и сабвуферная свора, принято считать, что именно в таких притонах зависают «разбитые». В некоторых случаях их владельцы держат ручного или домашнего «разбитого» в помещениях, чтобы он выкрикивал грубые стихи посетителям. В мыльной опере «Романс о Хелен Трент» есть персонаж «разбитый», и битник нарисован в газетном комиксе про морячка Попая, кинофильм Metro-Goldwyn-Mayer «Бит-поколение» посвящен теории, что «разбитые» - ужасно обходятся с женщинами, а обложка рекламы в мягком переплете «Вечеринка битника» призывно утверждает, что они «сходят с ума от странных желаний» и что они жертвы «греховных страстей».
Всепроникающие лохмотья, избитые фразы и обрезанный хвост человечности, которые вызвали весь этот шум и гам, - феномен, сбивающий с толку, но его можно условно разделить на три главные группы. Основная его масса состоит из тех толп «больных мелких бродяг», которые всплывают в любом поколении - потрепанные и бородатые мужчины, случайно встречающиеся мертвенно-бледные и угрюмые девочки - которые пугают туристов в районе Норт-бич в Сан-Франциско, населяют тоскливые «заливы» Вениса в Лос-Анджелесе и холлы у входа в помещение и дешевые кафетерии в нью-йоркском Гринвич-Виллидж. Люди, очень похожие на них, распространяли листовки для коммунистов в 1930-х, или бурчали об анархизме и пили за чужой счет в подпольных барах 1920-х, а затем, сейчас, жаждут необычных дел, которые могут им подарить некое ощущение мученичества и высокомерности. Это говоруны, бездельники, пассивные мелкие жулики, одинокие эксцентрики, ненавистники родителей, ненавистники копов, эксгибиционисты с мерзкими улыбочками и второсортные одалживатели бонго-барабанов - писатели, которые не умеют писать, художники, которые не умеют рисовать, танцоры с прискорбной неисправностью суставов. Вокруг этого богемного остова бродит вторая группа - растущие корпорации дилетантов и «разбитых»-только-по-выходным, которые ходят на работу и живут комфортной консервативной жизнью, но которые ищут «крутых» состояний ума, распространяют бит-послания и одеваются в старую одежду, чтобы собезьянничать неподдельную немытость в субботний вечер.
Обе эти группы, однако, являются лишь отражением любопытнейших оказывающих влияние людей, которых еще не создавал XX век: бит-поэты. Поэты, индивидуалистичные и антисоциальные почти до невротизма. Они - диссиденты, настолько увлеченные своими собственными эго и настолько склонны к горьким личным жалобам, что неспособны организовать малолетних преступников в исправительных школах. Но Бит-поколение - их ребенок, а деревенский поток бит-сознания - их работа. Не то что бы бродяги, враждебно настроенные самочки и полу-богемцы Бит-поколения не стали бы бродягами, враждебно настроенными самочками и полу-богемцами, но без малейшей миссионерской цели поэты обеспечили их названием, заправили горючим для самооправданий и мироощущением, гарантированно «задолбавшим консерваторов».
Главными архитекторами Бит-поколения являются поэт-романист Джек Керуак и поэт Аллен Гинзберг, единственные весомые ориентиры, которыми следует воспользоваться, чтобы определить, когда все это началось. В широком смысле битничество - продукт послевоенного разочарования и неугомонности. Один бит-поэт утверждает, что настоящее начало произошло еще в 1949 году, когда приличная часть сегодняшних бит-активистов и бит-героев жили в полном запустении на окраине Гринвич-Виллидж и насмехалась над пережитками богемности Нью-Йорка. Но так как этот поэт - наркоман, который также с огромной ностальгией вспоминает, что 1949 год был годом, когда цена на Г. упала с 10 долларов до 30 центов за капсулу в Нью-Йорке, «и так вы могли его купить в любом продуктовом магазине на углу», это мнение должно быть расценено как сентиментальность. 1953-й должен быть принят за год возникновения битничества. Это было 12 месяцев, в которые Аллен Гинзберг и многие другие представители богемы последовали за Керуаком (который начал свои осмотры запада в 1949-м) в Сан-Франциско, решили, что это удобное жилище и начали нацарапывать свои сочинения, которые задали основной тон в бит-мире и направили богемное общество на запад.
Керуак - крепкий, темноволосый парень из племени франко-канадцев, которого можно описать как единственного авангардного писателя, вылупившегося из спортивного факультета Колумбийского университета. Впечатленные его доблестью звезды старшей школы в Лоуэлле, штат Массачусетс, «колумбийские» футбольные скауты притащили его в Нью-Йорк, чтобы сыграть на Бейкер-филд - но также притащили его и в радиус действия богемы большого города. Керуак начал читать Томаса Вулфа, взрастил «черноту, задумчивость и поэтичность», устал от своих потуг полузащитника со стипендией, и в 1941 году, когда он закончил второй курс обучения, он резко ушел из команды и из высшего учебного заведения. В последующие годы он работал повсюду в качестве спортивного обозревателя, дежурного бензозаправочной станции, торгового моряка и тормозного кондуктора, а также бродил по стране с другими словоохотливыми странниками. Одним из таких компаньонов был Нил Кэссиди, ставший Дином Мориарти, героем второго опубликованного произведения Керуака «В дороге», и поэтому стал считаться святым «разбитых». (Кэссиди, в кругах друзей известный как «Джонни Эпплсид травки», в настоящее время отсиживает 5 лет в тюрьме за распространение этого самого).
Вклад Керуака в битничество бесценен. Во «В дороге» он прославляет бит-традицию бродить по всей стране и восхищается выпивкой с дешевыми мексиканскими тортильями, и его широко возносят за придумывание фразы «Бит-поколение». Он публично отрицает, что хоть раз переписал хотя бы одну строчку (любой, кто испробовал гуляшеподобную текстуру его прозы, склонен безоговорочно верить ему), и, таким образом, внес кое-что очень значительное в заблуждения Бит-поколения: любое, что всплывет в «разбитом» разуме, должно быть записано на бумаге. Керуак также был лидером в пропаганде раскованного и «естественного» поведения в обществе. Одни из прекраснейших его часов случились одной ночью прошлой осени, когда он принял участие вместе другими бит-поэтами в «чтениях» в манхэттенском колледже Хантер. Аудитория, скучающая и своенравная, после получасовых чтений Керуака Керуаком, призывала его избавить их от дальнейших страданий, и он дал волю своим чувствам шумными шатаниями взад-вперед по сцене во время остальной части программы, в какой-то момент он стал примерять шляпу другого оратора и пытался вырвать микрофон.
Несмотря на то, что Аллен Гинзберг менее известен, его вклад в битничество, вероятно, более важен, чем у Керуака. Гинзберг, худощавый, темный, носящий очки парень 33-х лет, выросший в Патерсоне, штат Нью-Джерси. Мама Гинзберга была отправлена в больницу для душевнобольных, когда он был очень молодым, и она провела свои преклонные годы там (Гинзберг сам провел 8 месяцев в психиатрической клинике в 1949 году), и этот опыт, кажется, вызвал в нем ясно выраженное и беспричинное чувство страха и протеста, которое, в комбинации с робким эксгибиционизмом, господствует над его жизнью. Гинзберг, как и Керуак, посещал Колумбийский университет. Он был отстранен за написание матерной и уничижительной фразы из трех слов о евреях своим указательным пальцем на запотевшем окне классной комнаты. Этот поступок возмутил также университетских чиновников («Но он же сам еврей!», кричал один профессор) и произвел тысячи часов взволнованных бит-обсуждений.
Ни одно бит-произведение не поразило публику и не повлияло на бит-умы так, как длинное стихотворение Гинзберга «Вопль», выражение дикой личной неудовлетворенности миром, которое было написано в 1955 году, когда он разбил лагерь в меблированных комнатах Сан-Франциско. «Вопль» начинается так: «Я видел лучшие умы своего поколения, разрушенных безумием, умирающих с голода, истерически обнаженных, / волочащих свои тела по улицам черных кварталов, ищущих болезненную дозу на рассвете…» и продолжает дискуссию: «ангелоголовые хипстеры… кто был изгнан из академии за начертание грязных од на окне черепов…» «Вопль», набирая обороты и импульс, отражает аудиторию Гинзберга, повторяет его бахвальство сексуальной ориентацией и его привычку говорить, что он героиновый наркоман (а он не из них). Он также делает свободную извращенную расчетливую аллюзию на обычай, когда консерваторы побегут за копами. Как литературный стиль, так и произнесение стиха, пригодное для потребления, в 1957 году после суда непристойности в Сан-Франциско, по-видимому, произвели глубокое впечатление на младших «разбитых».
Влияние Гинзберга, однако, выходит за рамки поэзии. Он был одним из первых, кто настаивал, что Бит-поколение - это религиозный феномен, и что Бит (т. е. покорный, презренный, изнуренный, третируемый, чувствующий отвращение) на самом деле означает Блаженство. «Я видел Бога», говорит Гинзберг. «Я видел Его в комнате в Гарлеме». Гинзберг также является самым ярым из «разбитых», которые настаивают на том, что граждане США имеют конституционное право на всю дурь, которую они хотят, право, которое урезано правительством Вашингтона. Как и большинство «разбитых», он курит травку и особенно разъярен, потому что этот «сорняк, который лучше, чем виски», нелегален. Он также вопит, что между мафией и правительством существует заговор о сохранении цен на наркотики. Слушать его мнение по этому вопросу - все равно что делить комнату с ветряной машиной. Только политическая продажность, заключает он, препятствует легализованной наркомании и дешевым наркотикам для американских наркозависимых. «Мы обращаемся с джанки», говорит он, «как нацисты с евреями».
Гинзбергу свойственна театральность, и он может застыдить большинство людей - хотя он встретил достойного противника в странном британском интервью со столь же театральной Дамой-командором Эдит Ситуэлл в прошлом году. «Боже, вы не чуете вонь?», сказала Дама-командор Эдит, когда её представили. «Напомни, как тебя зовут? Ты действующий поэт?» Гинзберг, схваченный врасплох такими гадостями от той, кого он представлял себе дружественным гением, нервно стал искать сигарету. «Она наркотическая?» завопила его инквизиторша. «Она содержит героин?» «Нет», ответил Гинзберг, старающийся изо всех сил, как плохой парень из вестернов, пытающийся достать свой шестизарядник из-под матраца, «но у меня есть с собой, хотите ширнуться?» «О, дорогой, нет», ответила Дама-командор Эдит, «доза исключит меня из всех тусовок». Это, однако, была лишь незначительная неудача.
Гинзберг - это лев круговорота поэтических чтений. Он декламирует свой собственный потрясающий стих с пылом, и смутьяны, перебивающие во время выступления, нападают на него на свой страх и риск. Во время декламаций в Лос-Анджелесе в прошлом году поднялся мужчина и потребовал объяснить, что Гинзберг «пытается доказать». «Наготу», сказал Гинзберг. «Что значит нагота?», крикнул неосторожный посетитель. Гинзберг грациозно снял с себя всю одежду.
Хотя сотни «разбитых» пишут стихи - или говорят, что пишут, - только дюжина из них заслуживают какого-либо внимания. Главный ученик Гинзберга - Грегори Корсо, который делит грязную квартиру в трущобах с ним и со взлохмаченным, как баран, молодым человеком по имени Питер Орловски (…). Корсо, который был в заключении в тюрьме Даннемора до того, как создать такие стихотворения, как «Не стреляй в бородавочника» и «Бомба», описывается поклонниками, как «очаровательный ребенок улиц». Он хвалится, что никогда не расчесывал волосы, «хотя и избавился бы от них, если б мог».
В СПОРАХ, ОБИДАХ И ПЛОХОЙ ПОЭЗИИ
Пол О’Нил, штатный сотрудник журнала Life.
30 ноября 1959 г.
ЭКИПИРОВКА
Полная «экипировка» или домашнее хозяйство «разбитых»,
(…) содержащее в себе все предметы первой необходимости
для некомфортной жизни и заключающееся в следующем:
1. Бит-девушки одеваются в черное, 2. угольная плита, чтобы
подогреть молоко для ребенка, просушить колготки девушки
и продемонстрировать мексиканский пастуший колокольчик
в форме распятия, 3. лампочка без плафона, 4. горячая плита,
чтобы сварить семена «эспрессо» и разогреть консервы, 5. со-
лома для курения, 6. постеры со старых поэтических вечеров
и джазовых концертов, 7. бумажная библиотека бит-классики,
8. деревянные ящики вместо столов и настенных шкафов, 9.
высокотехнологичный патефон, 10. печатная машинка с напо-
ловину законченной поэмой, 11. бородатый «разбитый» носит
сандалии, брюки «чинос», водолазки и изучает последние запи-
си саксофониста Чарли Паркера, 12. Бутылка итальянского
вина, 13. пустые пивные банки, 14. злонамеренное растение,
15. теперешний джаз-фаворит «разбитых» Kind of Blues Майлза
Дэвиса, 16. гитара, 17. проигрыватель, 18. листовка бит-поэзии
(Abomunist Manifesto Боба Кауфмана), 19. бонго для аккомпане-
мента на поэтических вечерах (гитара для этого также использу-
ется), 20. кошка, 21. бит-ребенок, который заснет на полу после
того, как наиграется с пивными банками.
Если США сегодня - действительная самая большая, сладчайшая и самая сочная медовая дыня, когда-либо созданная дынным пятном цивилизации, то, кажется, было бы разумным обнаружить, что её поверхность осквернена - как оно и есть на самом деле - несколькими плодовыми мушками. Но есть основания предполагать, что эти мушки будут довольными, балдеющими плодовыми мушками - плодовыми мушками, взращенными счастливой окружающей средой. Это не тот случай. Величайшая медовая дыня из всех - что приводит в замешательство - высидела волосатейшие, костлявейшие и самые недовольные экземпляры из всех, что были ранее: невероятных мятежников Бит-поколения, которые не только отказываются пробовать просачивающийся сок американского изобилия и американского социального прогресса, но и царапают её своими щупальцами нестройного презрения ко всему и всем, кто доволен.
Это пронизывающее погребальное пение продолжается со времен Корейской войны, но удивительно, как редко понимают шум. Широко распространенное общественное мнение, что «разбитые» - просто грязные люди в сандалиях - лишь малая, хоть и отталкивающая часть правды. Любая предпринятая попытка описать коллективные установки битничества была бы крайне безрассудна. Большинство его представителей против коллективности любого сорта, большая часть из них даже отказывается признавать, что есть такое явление, как Бит-поколение, и большинство из них тратят время на неистовые споры о различиях друг друга. Индивидуальность «разбитых», тем не менее, в ходе того, что можно назвать «Шестилетней войной против Консерваторов», возвысила свой голос против практически всех аспектов нынешнего американского общества: родителей, политики, брака, сберегательных банков, организованной религии, литературной элегантности, закона, костюмов «Лиги плюща» и высшего образования, не говоря уж об автоматических посудомоечных машинах, завернутых в целлофан соленых крекеров, двухуровневых квартирах и искусных или мирорасшатывающих водородных бомб.
Философия «разбитых», кажется, рассчитана на то, чтобы обидеть все население, гражданских, военных, воцерковленных - в частности и по иронии судьбы, тех радикалов, которые только вчера требовали лучшего мира для голодных, плохо одетых, обездоленных Великой Депрессией и которые до сих пор, тяжело дыша, провозглашают права человека на работу и организацию труда. Жесткие «разбитые» хотят свободы, чтобы дезорганизовывать, и, таким образом, полностью расцветут их замечательные индивидуальности.
Они против работы, и они часто голодны, плохо одеты и обездолены по своей воле. Негры - это правда - герои для «разбитых» (как джанки и джазовые музыканты), и они одержимы горячкой, которую анархистский поэт Сан-Франциско Кеннет Рескрот сардонически называет «кроуджимизмом». Но, кажется, вне сомнений, что анти-сегрегационисты или большинство негров с удовольствием принимают этот факт. «Разбитые» дорожат и завидуют безответственности негра, его веселой распущенности и подземельному неповиновению, которое подавляли в годы его рабства. Негр среднего класса был бы безнадежно консервативным. Романист Норман Мейлер, преданный последователь хипстеризма, называет Бит-поколение культом Белого Негра и многоречиво предположил, что его представители ищут «константу смирения» негритянской жизни, чтобы надлежащим образом подражать их «примитивным… радостям, похоти и томлению…» Но Бит-поколение более точно можно описать как культ Изгоев. Они тоскуют по, как правило, хранимым тараканами скользким дорожкам ночлежек, джунглям хобо и трущобам - всему, что помогает избежать строго регламентированной жизни. Они делят их с неграми, когда достигают; разве что, по случайному стечению обстоятельств.
Консерваторы - трагические олухи
В отличие от «рассерженных молодых людей» Англии, которые знают, чего хотят от общества, и страстно желают этого, «разбитые» находят общество слишком отвратительным для созерцания и ретируются от него. Однако они не уходят тихо, и не так далеко, чтобы их голос нельзя было расслышать, их отступление усеяно старыми пивными банками и бычками травки. Трудолюбивый консерватор - вопят они - это трагический олух, который тратит все соки и энергию жизни на отупляющее подчинение «мышиной возне», и, более того, он получает вознаграждение за это в виде сексуального порабощения матриархатом, алчных жен и уверенности в смерти своих детей от атомной бомбы. Таким образом, говорят «разбитые», единственный способ, который позволит человеку назвать свою душу своей, - это стать отверженным.
Мало что из этого примечательно, как любят думать «разбитые». Богема - это не новое явление для крупных американских городов, и США довольно хорошо знакома с пьяными бродягами, существовавшими задолго до появления западной железной дороги. Отшельник и художник-неврастеник так же стары, как время, и большинство из наиболее неистовых мироощущений «разбитых» давно уже раструбили дадаисты, нигилисты и тысяча и один синод тех психов и сумасбродов, которые так роскошно расцвели в американские годы. Есть, однако, одно огромное отличие. В то время как большинство предшественников битничества было проигнорировано широкой публикой, само Бит-поколение привлекло широкое общественное внимание и оказывает удивительное влияние.
Они уже долгое время не покидают американских новостей, и сегодня мало американцев, которым слово «Бит» или насмешливый термин «битник» не воскресит в воображении некий образ - обычно это горящеглазый парень в бороде и сандалиях или «чикса» с сухими волосами, длинными черными чулками, толстым слоем макияжа на глазах и выражением, которое может служить признаком высокомерия или плохого пищеварения. «Бит-речь» - это ограниченное и без конца повторяющееся арго, по большей части сворованное у джазовых музыкантов, наркозависимых и проституток - быстро стало частью американских идиоматических выражений. Она в значительной степени опирается на слова «париться», «врубаться», «доставать», «крутой», заменитель слова «Туз» у негров, или «торчок» у наркоманов, и утилизировала слово «типа» как средство для начала почти любого предложения.
Причудливое бит-увлечение публичными декламациями стихов завоевало популярность не только в больших городах и студенческих городках, но и дало самим словам поэзии новый и наждачный подтекст. Преднамеренная вульгарность - часть бит-представления, и большая часть этих выступлений проходят в атмосфере, не похожей на ту, в которой беспощадно сражались призеры прошлого века. Осознание бит-посыла - это почти что социальная необходимость сегодня, и хвастун, хвалящийся знакомством со знаменитостями, который не может упомянуть в разговоре Джека Керуака («В дороге», «Бродяги Дхармы»), Аллена Гинзберга (Шелли бит-поэзии, чей «Вопль и другие стихотворения» был продан в размере 33 000 экземпляров) и Лоуренса Липмана (автор «Святых варваров», ставшего бестселлером прошлого лета), вообще не хвастун.
Армии американцев не понаслышке знают безобразные гримасы битничества наиболее крикливых его представителей, но большинство из них также испытывают к ним болезненное любопытство. Все сорта предпринимателей бросились превращать в капитал этот факт. Подвальные ночные клубы, кофе-магазины и кофейни, возникшие в последнее время, являются прямым результатом общественного интереса к Бит-поколению. Хотя и им покровительствуют в основном молодые гонщики на «Фольксвагенах» и сабвуферная свора, принято считать, что именно в таких притонах зависают «разбитые». В некоторых случаях их владельцы держат ручного или домашнего «разбитого» в помещениях, чтобы он выкрикивал грубые стихи посетителям. В мыльной опере «Романс о Хелен Трент» есть персонаж «разбитый», и битник нарисован в газетном комиксе про морячка Попая, кинофильм Metro-Goldwyn-Mayer «Бит-поколение» посвящен теории, что «разбитые» - ужасно обходятся с женщинами, а обложка рекламы в мягком переплете «Вечеринка битника» призывно утверждает, что они «сходят с ума от странных желаний» и что они жертвы «греховных страстей».
Всепроникающие лохмотья, избитые фразы и обрезанный хвост человечности, которые вызвали весь этот шум и гам, - феномен, сбивающий с толку, но его можно условно разделить на три главные группы. Основная его масса состоит из тех толп «больных мелких бродяг», которые всплывают в любом поколении - потрепанные и бородатые мужчины, случайно встречающиеся мертвенно-бледные и угрюмые девочки - которые пугают туристов в районе Норт-бич в Сан-Франциско, населяют тоскливые «заливы» Вениса в Лос-Анджелесе и холлы у входа в помещение и дешевые кафетерии в нью-йоркском Гринвич-Виллидж. Люди, очень похожие на них, распространяли листовки для коммунистов в 1930-х, или бурчали об анархизме и пили за чужой счет в подпольных барах 1920-х, а затем, сейчас, жаждут необычных дел, которые могут им подарить некое ощущение мученичества и высокомерности. Это говоруны, бездельники, пассивные мелкие жулики, одинокие эксцентрики, ненавистники родителей, ненавистники копов, эксгибиционисты с мерзкими улыбочками и второсортные одалживатели бонго-барабанов - писатели, которые не умеют писать, художники, которые не умеют рисовать, танцоры с прискорбной неисправностью суставов. Вокруг этого богемного остова бродит вторая группа - растущие корпорации дилетантов и «разбитых»-только-по-выходным, которые ходят на работу и живут комфортной консервативной жизнью, но которые ищут «крутых» состояний ума, распространяют бит-послания и одеваются в старую одежду, чтобы собезьянничать неподдельную немытость в субботний вечер.
Обе эти группы, однако, являются лишь отражением любопытнейших оказывающих влияние людей, которых еще не создавал XX век: бит-поэты. Поэты, индивидуалистичные и антисоциальные почти до невротизма. Они - диссиденты, настолько увлеченные своими собственными эго и настолько склонны к горьким личным жалобам, что неспособны организовать малолетних преступников в исправительных школах. Но Бит-поколение - их ребенок, а деревенский поток бит-сознания - их работа. Не то что бы бродяги, враждебно настроенные самочки и полу-богемцы Бит-поколения не стали бы бродягами, враждебно настроенными самочками и полу-богемцами, но без малейшей миссионерской цели поэты обеспечили их названием, заправили горючим для самооправданий и мироощущением, гарантированно «задолбавшим консерваторов».
Главными архитекторами Бит-поколения являются поэт-романист Джек Керуак и поэт Аллен Гинзберг, единственные весомые ориентиры, которыми следует воспользоваться, чтобы определить, когда все это началось. В широком смысле битничество - продукт послевоенного разочарования и неугомонности. Один бит-поэт утверждает, что настоящее начало произошло еще в 1949 году, когда приличная часть сегодняшних бит-активистов и бит-героев жили в полном запустении на окраине Гринвич-Виллидж и насмехалась над пережитками богемности Нью-Йорка. Но так как этот поэт - наркоман, который также с огромной ностальгией вспоминает, что 1949 год был годом, когда цена на Г. упала с 10 долларов до 30 центов за капсулу в Нью-Йорке, «и так вы могли его купить в любом продуктовом магазине на углу», это мнение должно быть расценено как сентиментальность. 1953-й должен быть принят за год возникновения битничества. Это было 12 месяцев, в которые Аллен Гинзберг и многие другие представители богемы последовали за Керуаком (который начал свои осмотры запада в 1949-м) в Сан-Франциско, решили, что это удобное жилище и начали нацарапывать свои сочинения, которые задали основной тон в бит-мире и направили богемное общество на запад.
Керуак - крепкий, темноволосый парень из племени франко-канадцев, которого можно описать как единственного авангардного писателя, вылупившегося из спортивного факультета Колумбийского университета. Впечатленные его доблестью звезды старшей школы в Лоуэлле, штат Массачусетс, «колумбийские» футбольные скауты притащили его в Нью-Йорк, чтобы сыграть на Бейкер-филд - но также притащили его и в радиус действия богемы большого города. Керуак начал читать Томаса Вулфа, взрастил «черноту, задумчивость и поэтичность», устал от своих потуг полузащитника со стипендией, и в 1941 году, когда он закончил второй курс обучения, он резко ушел из команды и из высшего учебного заведения. В последующие годы он работал повсюду в качестве спортивного обозревателя, дежурного бензозаправочной станции, торгового моряка и тормозного кондуктора, а также бродил по стране с другими словоохотливыми странниками. Одним из таких компаньонов был Нил Кэссиди, ставший Дином Мориарти, героем второго опубликованного произведения Керуака «В дороге», и поэтому стал считаться святым «разбитых». (Кэссиди, в кругах друзей известный как «Джонни Эпплсид травки», в настоящее время отсиживает 5 лет в тюрьме за распространение этого самого).
Вклад Керуака в битничество бесценен. Во «В дороге» он прославляет бит-традицию бродить по всей стране и восхищается выпивкой с дешевыми мексиканскими тортильями, и его широко возносят за придумывание фразы «Бит-поколение». Он публично отрицает, что хоть раз переписал хотя бы одну строчку (любой, кто испробовал гуляшеподобную текстуру его прозы, склонен безоговорочно верить ему), и, таким образом, внес кое-что очень значительное в заблуждения Бит-поколения: любое, что всплывет в «разбитом» разуме, должно быть записано на бумаге. Керуак также был лидером в пропаганде раскованного и «естественного» поведения в обществе. Одни из прекраснейших его часов случились одной ночью прошлой осени, когда он принял участие вместе другими бит-поэтами в «чтениях» в манхэттенском колледже Хантер. Аудитория, скучающая и своенравная, после получасовых чтений Керуака Керуаком, призывала его избавить их от дальнейших страданий, и он дал волю своим чувствам шумными шатаниями взад-вперед по сцене во время остальной части программы, в какой-то момент он стал примерять шляпу другого оратора и пытался вырвать микрофон.
Несмотря на то, что Аллен Гинзберг менее известен, его вклад в битничество, вероятно, более важен, чем у Керуака. Гинзберг, худощавый, темный, носящий очки парень 33-х лет, выросший в Патерсоне, штат Нью-Джерси. Мама Гинзберга была отправлена в больницу для душевнобольных, когда он был очень молодым, и она провела свои преклонные годы там (Гинзберг сам провел 8 месяцев в психиатрической клинике в 1949 году), и этот опыт, кажется, вызвал в нем ясно выраженное и беспричинное чувство страха и протеста, которое, в комбинации с робким эксгибиционизмом, господствует над его жизнью. Гинзберг, как и Керуак, посещал Колумбийский университет. Он был отстранен за написание матерной и уничижительной фразы из трех слов о евреях своим указательным пальцем на запотевшем окне классной комнаты. Этот поступок возмутил также университетских чиновников («Но он же сам еврей!», кричал один профессор) и произвел тысячи часов взволнованных бит-обсуждений.
Ни одно бит-произведение не поразило публику и не повлияло на бит-умы так, как длинное стихотворение Гинзберга «Вопль», выражение дикой личной неудовлетворенности миром, которое было написано в 1955 году, когда он разбил лагерь в меблированных комнатах Сан-Франциско. «Вопль» начинается так: «Я видел лучшие умы своего поколения, разрушенных безумием, умирающих с голода, истерически обнаженных, / волочащих свои тела по улицам черных кварталов, ищущих болезненную дозу на рассвете…» и продолжает дискуссию: «ангелоголовые хипстеры… кто был изгнан из академии за начертание грязных од на окне черепов…» «Вопль», набирая обороты и импульс, отражает аудиторию Гинзберга, повторяет его бахвальство сексуальной ориентацией и его привычку говорить, что он героиновый наркоман (а он не из них). Он также делает свободную извращенную расчетливую аллюзию на обычай, когда консерваторы побегут за копами. Как литературный стиль, так и произнесение стиха, пригодное для потребления, в 1957 году после суда непристойности в Сан-Франциско, по-видимому, произвели глубокое впечатление на младших «разбитых».
Влияние Гинзберга, однако, выходит за рамки поэзии. Он был одним из первых, кто настаивал, что Бит-поколение - это религиозный феномен, и что Бит (т. е. покорный, презренный, изнуренный, третируемый, чувствующий отвращение) на самом деле означает Блаженство. «Я видел Бога», говорит Гинзберг. «Я видел Его в комнате в Гарлеме». Гинзберг также является самым ярым из «разбитых», которые настаивают на том, что граждане США имеют конституционное право на всю дурь, которую они хотят, право, которое урезано правительством Вашингтона. Как и большинство «разбитых», он курит травку и особенно разъярен, потому что этот «сорняк, который лучше, чем виски», нелегален. Он также вопит, что между мафией и правительством существует заговор о сохранении цен на наркотики. Слушать его мнение по этому вопросу - все равно что делить комнату с ветряной машиной. Только политическая продажность, заключает он, препятствует легализованной наркомании и дешевым наркотикам для американских наркозависимых. «Мы обращаемся с джанки», говорит он, «как нацисты с евреями».
Гинзбергу свойственна театральность, и он может застыдить большинство людей - хотя он встретил достойного противника в странном британском интервью со столь же театральной Дамой-командором Эдит Ситуэлл в прошлом году. «Боже, вы не чуете вонь?», сказала Дама-командор Эдит, когда её представили. «Напомни, как тебя зовут? Ты действующий поэт?» Гинзберг, схваченный врасплох такими гадостями от той, кого он представлял себе дружественным гением, нервно стал искать сигарету. «Она наркотическая?» завопила его инквизиторша. «Она содержит героин?» «Нет», ответил Гинзберг, старающийся изо всех сил, как плохой парень из вестернов, пытающийся достать свой шестизарядник из-под матраца, «но у меня есть с собой, хотите ширнуться?» «О, дорогой, нет», ответила Дама-командор Эдит, «доза исключит меня из всех тусовок». Это, однако, была лишь незначительная неудача.
Гинзберг - это лев круговорота поэтических чтений. Он декламирует свой собственный потрясающий стих с пылом, и смутьяны, перебивающие во время выступления, нападают на него на свой страх и риск. Во время декламаций в Лос-Анджелесе в прошлом году поднялся мужчина и потребовал объяснить, что Гинзберг «пытается доказать». «Наготу», сказал Гинзберг. «Что значит нагота?», крикнул неосторожный посетитель. Гинзберг грациозно снял с себя всю одежду.
Хотя сотни «разбитых» пишут стихи - или говорят, что пишут, - только дюжина из них заслуживают какого-либо внимания. Главный ученик Гинзберга - Грегори Корсо, который делит грязную квартиру в трущобах с ним и со взлохмаченным, как баран, молодым человеком по имени Питер Орловски (…). Корсо, который был в заключении в тюрьме Даннемора до того, как создать такие стихотворения, как «Не стреляй в бородавочника» и «Бомба», описывается поклонниками, как «очаровательный ребенок улиц». Он хвалится, что никогда не расчесывал волосы, «хотя и избавился бы от них, если б мог».