Минск. Передышка
В голове крутится строфа великого Осипа Мандельштама, но почему-то собой переиначенная. Звучит так: «Я от Минска смертельно устал, ничего от него не приемлю…» Как-то удивительно ровно ложится на ритм, и переделывать особо нечего, а главное - по смыслу! По смыслу-то как подходит. Будто о наших днях.
Минск действительно, в первую очередь, утомителен, от него устаешь. Уж год прошел, а привыкнуть невозможно. «Комплекс мер» - какой-то непроходимый талмуд, сто законников не хватит, чтобы разобраться и истолковать его верно. Мы же ожидали увидеть какой-то стройный план, а в итоге - непроходимые дебри, перечитывая которые волосы шевелятся на голове, как происходит, когда попадается задача, вроде бы легкая, а решения все нет и нет.
- Речь идет о возвращении территорий в Украину?
- Да… Но нет. То есть, конечно, с одной стороны, да, но с другой стороны - вчитайтесь, там ясно написано…
- Там ясно написано?! Не смешите меня, я понимаю пять языков, на двух говорю свободно, но «ясно написано» - это как-то слишком оптимистично.
- Ну, не торопитесь, вы просто слишком наивны, сразу видно не политик и не юрист.
- Не юрист. Это вы верно сказали.
- И не политик. Примиритесь с этим.
Текст минских соглашений - это не текст, а тест. Тест на то, является человек политиком или нет. Если понимает о чем там, и куда ведут - с полным правом причисляет себя к этому многомудрому племени. Если не понимает - то, увы, не политик, а так - интересующийся. Таких большинство, ибо не каждому дано. Своего рода талант. Редкий.
Но зато обыватель хорошо разбирается в другом. Он хорошо чувствует, стреляют или нет. Далеко войска или близко. Он даже каким-то шестым чувством ощущает, смотрит ли на него, расположенная в десяти километрах гаубица, ствол которой задран в небо, а обыватель знает, что не в небо он смотри, а в него. И часто, ощущая это, не выходит из дому, или идет дорогой иной, не привычной, чтобы потом рассказать, счастливый, выживший, насмерть перепуганной родне - тут, глядя в их расширенные от ужаса зрачки, или далеко, по скайпу или телефону:
- Всегда ходил через тот перекресток, а тут как остановило что-то, решил, да ну его, пойду другой дорогой, обойду кирпичный дом, ну, вы помните, там Матвеич еще жил. Вот я мимо него и пошел, думал, у Матвечиа как раз одолжу немного на хлеб. И не пошел. А туда снаряд! В перекресток! Деревья щепки! Окон нет! Как раз бы в меня! Не рассказывал бы вам. А так, слава Богу, живой. А Матвеича нет. Осколок. В окно. У него как раз окна на ту сторону. Царствие небесное, хороший мужик был…
И вот уже год, как таких историй в нашей жизни все меньше и меньше. А с какой-то поры нет и вовсе. Или почти нет. Очень редко. Или люди в форме, которые все еще по привычке «ополчение», и среди которых слишком много знакомых, расскажут, что вчера был обстрел с той стороны, разорвался ВОГ под ногами практически, и не спасли. Вернее, иначе скажут - «двухсотый». И придется молчать, с одной стороны, понимая, что да, но с другой стороны - такая у них сейчас работа. Такая вот работа - умирать.
А так, все в порядке - люди ходят по делам, в институты и в школы, работают магазины, больницы и даже заводы и шахты. Жизнь как-то налаживается. Влюбляются, женятся. Все по заведенному. И это нельзя отрицать. И не в последнюю очередь, вот так, почти по-мирному из-за «минска». Потому что, когда не было «минска» - все гремело и летело в тартарары, а теперь, вроде бы, тишина. А тишина - это, иногда, очень важно. Ее особенно начинаешь ценить, когда хотя бы раз переживешь обстрел. Или когда слышишь, как всхлипывает на гробом вдова человека, которому бы жить и жить. А ему не дали. Негромко всхлипывает, а эхо разносится далеко. Ну, да - храм, акустика.
А стихотворение Мандельштама звучит, конечно, иначе. Его все знают. Оно красивое.
Я от жизни смертельно устал,
Ничего от нее не приемлю,
Но люблю мою бедную землю,
Оттого, что иной не видал.
Я качался в далеком саду
На простой деревянной качели,
И высокие темные ели
Вспоминаю в туманном бреду.
Минск действительно, в первую очередь, утомителен, от него устаешь. Уж год прошел, а привыкнуть невозможно. «Комплекс мер» - какой-то непроходимый талмуд, сто законников не хватит, чтобы разобраться и истолковать его верно. Мы же ожидали увидеть какой-то стройный план, а в итоге - непроходимые дебри, перечитывая которые волосы шевелятся на голове, как происходит, когда попадается задача, вроде бы легкая, а решения все нет и нет.
- Речь идет о возвращении территорий в Украину?
- Да… Но нет. То есть, конечно, с одной стороны, да, но с другой стороны - вчитайтесь, там ясно написано…
- Там ясно написано?! Не смешите меня, я понимаю пять языков, на двух говорю свободно, но «ясно написано» - это как-то слишком оптимистично.
- Ну, не торопитесь, вы просто слишком наивны, сразу видно не политик и не юрист.
- Не юрист. Это вы верно сказали.
- И не политик. Примиритесь с этим.
Текст минских соглашений - это не текст, а тест. Тест на то, является человек политиком или нет. Если понимает о чем там, и куда ведут - с полным правом причисляет себя к этому многомудрому племени. Если не понимает - то, увы, не политик, а так - интересующийся. Таких большинство, ибо не каждому дано. Своего рода талант. Редкий.
Но зато обыватель хорошо разбирается в другом. Он хорошо чувствует, стреляют или нет. Далеко войска или близко. Он даже каким-то шестым чувством ощущает, смотрит ли на него, расположенная в десяти километрах гаубица, ствол которой задран в небо, а обыватель знает, что не в небо он смотри, а в него. И часто, ощущая это, не выходит из дому, или идет дорогой иной, не привычной, чтобы потом рассказать, счастливый, выживший, насмерть перепуганной родне - тут, глядя в их расширенные от ужаса зрачки, или далеко, по скайпу или телефону:
- Всегда ходил через тот перекресток, а тут как остановило что-то, решил, да ну его, пойду другой дорогой, обойду кирпичный дом, ну, вы помните, там Матвеич еще жил. Вот я мимо него и пошел, думал, у Матвечиа как раз одолжу немного на хлеб. И не пошел. А туда снаряд! В перекресток! Деревья щепки! Окон нет! Как раз бы в меня! Не рассказывал бы вам. А так, слава Богу, живой. А Матвеича нет. Осколок. В окно. У него как раз окна на ту сторону. Царствие небесное, хороший мужик был…
И вот уже год, как таких историй в нашей жизни все меньше и меньше. А с какой-то поры нет и вовсе. Или почти нет. Очень редко. Или люди в форме, которые все еще по привычке «ополчение», и среди которых слишком много знакомых, расскажут, что вчера был обстрел с той стороны, разорвался ВОГ под ногами практически, и не спасли. Вернее, иначе скажут - «двухсотый». И придется молчать, с одной стороны, понимая, что да, но с другой стороны - такая у них сейчас работа. Такая вот работа - умирать.
А так, все в порядке - люди ходят по делам, в институты и в школы, работают магазины, больницы и даже заводы и шахты. Жизнь как-то налаживается. Влюбляются, женятся. Все по заведенному. И это нельзя отрицать. И не в последнюю очередь, вот так, почти по-мирному из-за «минска». Потому что, когда не было «минска» - все гремело и летело в тартарары, а теперь, вроде бы, тишина. А тишина - это, иногда, очень важно. Ее особенно начинаешь ценить, когда хотя бы раз переживешь обстрел. Или когда слышишь, как всхлипывает на гробом вдова человека, которому бы жить и жить. А ему не дали. Негромко всхлипывает, а эхо разносится далеко. Ну, да - храм, акустика.
А стихотворение Мандельштама звучит, конечно, иначе. Его все знают. Оно красивое.
Я от жизни смертельно устал,
Ничего от нее не приемлю,
Но люблю мою бедную землю,
Оттого, что иной не видал.
Я качался в далеком саду
На простой деревянной качели,
И высокие темные ели
Вспоминаю в туманном бреду.