биеннале и не только
Завтра план примерно такой - музей Маяковского, Додо, Билингва. Впрочем, это именно в порядке культпросвета, потому что Эш, видимо, добредёт только до Билингвы.
В среду - в восемь вечера в Улице ОГИ вечер Фестиваля голосового стиха
В четверг - вовсе даже не Биеннале, но Эшколь. Дядька Александр Царовцев (слова sergey_letov о нем можно под катом почитать, занятно), будет петь на древнееврейском. Чудесный фьюжн:
Это будет в необжитом пока Cheese’n’Dance на Петровке.
Года два назад брат попросил меня записать пару трэков на духовых для его ностальгического альбома советских песен «Звездопад». С одной из них пришлось изрядно помучиться. На многоканальный магнитофон Alessis ADAT уже были записаны дорожки всех инструментов, кроме голоса и флейты, казалось бы - всё должно было быть легко и просто: песня-то Булата Окуджавы - «Шла война к тому Берлину»! Однако «всё оказалось совсем напротив»... Запись была очень «неквадратной», то есть внутренне очень логичной, но в непривычном размере. Мне следовало сыграть проигрыш на флейте, представляя, где вступает голос. А вступал он по замыслу настолько небанально, что я сбивался и начинал нервничать. Постепенно я стал припоминать эту песню - неторопливый рассказ очевидца с попутными комментариями. Но я не мог вспомнить, откуда я эту песню знаю...
Игорь заметил, ее наверняка обрабатывал Царовцев, наверняка это его переменный размер. Да, я вспомнил о советской виниловой пластинке на 33 1/2 оборота ленинградской группы «Яблоко», которую Игорь слышал у меня дома лет двадцать назад. В «Яблоке» Царовцев пел, играл на скрипке и делал аранжировки.
Да. Действительно. А я и забыл уже об этой пластинке. Кто о ней, кроме Игоря помнит? А жаль... Я вспомнил, что с Царовцевым я разговаривал в Нью-Йорке по телефону во время первого фестиваля памяти Курёхина (SKIF) в 1997, но мы так и не встретились тогда.
С Сашей Царовцевым мы познакомились благодаря Валентине Гончаровой, скрипачке, учившейся в начале 80-х в Ленинграде и дружившей с поэтессой Кари Унксовой и её «свитой» - членом рок-клуба Андреем Изюмским и художником-концептуалистом Алексеем Соболевым (Алёша «Фашист»). Кари и Алёши уже нет в живых. Кари погибла при очень странных обстоятельствах в Ленинграде после получения разрешения на эмиграцию (её сбила машина у дверей собственного дома), Алёша погиб в автомобильной катастрофе где-то неподалёку от Вашингтона в поздне-перестроечные времена. Валентина Гончарова живет в Таллине, об Андрее Изюмском я давно уже ничего не слышал...
А может быть, с Сашей меня познакомила подруга Гончаровой - композитор и пианистка москвичка Светлана Голыбина? Я помню, что однажды, примерно, году в 83 - 84-м мы со Светланой были на подпольном квартирном концерте Царовцева в каком-то многоэтажном доме в спальном районе на окраине Москвы. Саша пел программу на древнееврейском. Тогда такое не поощрялось, потому концерт был нелегальным, на квартире. Мы были единственными неевреями в этом собрании, и на нас все косились. Но самый первый раз я услышал Царовцева вообще в каком-то стрёмном месте, похожем на чердак или чулан или на какую-то как бы мастерскую, развалюхе где-то на Пятницкой. Думаю сейчас, что это, вероятнее всего, была мастерская художника-абстракциониста Виктора Николаева, через которого я познакомился с Андреем Монастырским и многими другими интересными людьми. Отчетливо помню, что на этом подпольном квартирнике, где Царовцев пел американскую программу под гитару, русскую народную - a capella, постукивая иногда ладонями по перевернутому корпусу гитары, а затем еврейскую - на древнееврейском, как он это сам называет, мы были вместе с братом. Меня больше всего поразила русская часть. Это совсем не было похоже на русские песни XIX века, которые считаются народными и исполнялись Зыкиной и государственными хорами песни, свиста и пляски. Фольклорное движение, экспедиции тогда, в 1982 году, ещё не набрали той популярности, что сейчас. Такого просто негде было услышать. Это была намного более подпольная, эзотерическая музыка, чем Кейдж, Ксенакис или Штокхаузен. Саша пел казацкие песни (помню сейчас - «Корабль»), распевая слоги, ритмически варьируя, всё с такой энергетикой и таким несоветским драйвом, что я был просто в оцепенении. Русские песни и еврейские как-то обесценили в моём восприятии американские - Боба Дилана и др. Хотя рок тогда был, конечно, моднее, чем что-либо из вышеперечисленного. В середине восьмидесятых, когда начались «Поп-механики», ТРИ«О», моё сотрудничество с «ДК», Саша как-то выпал из моего поля зрения. Связь у нас всё время была односторонняя. Помню, как однажды в середине 80-х он позвонил мне на работу. Трубку взяла незамужняя инженерша средних лет, и, передав её мне, прошептала, закатив глаза: «Какой ГОЛОС!».
Сейчас я не помню уже, как я нашёл номер его телефона в Нью-Йорке (Саша уехал в США в 1987 г.), наверное, так же, как он нашёл мой в Москве после своего недавнего возвращения. Впервые я услышал его музыку и увидел его самого после почти 20-летнего перерыва в прошлом году в клубе «Ботаник». Там Саша выступал со своим ансамблем «Пилигрим». Там же я встретил знакомую молодую певицу и автора песен Таню Миронову, приехавшую в Москву из Краснодарского края, других знакомых, которых не видел много лет. Все эти встречи неслучайны, вокруг Царовцева постоянно происходит какой-то ненавязчивый сам собой разумеющийся круговорот встреч и пересечений, как удивительно встречаются и пересекаются в его музыке совершенно далёкие традиции: архаическая Россия, хасидские песнопения, американские рок-н-ролл, блюз, спиричуэлс, фолк...
Недавно он позвонил мне и сообщил, что закончил запись двух альбомов - еврейского («Звезда Соломона») и русского, и хотел бы услышать моё мнение о них до их издания. Что-то вызывает его сомнения (аранжировка, концепция исполнения песен)... Мы договорились встретиться в «Салоне всех муз Анны Коротковой», где происходило представление новой книжки стихов Владимира Климова. Там Сашу впервые после возвращения из США увидела Светлана Голыбина (мы с ней вместе импровизировали - раздолбанное пианино культурного центра «Красные ворота», такие культурные центры раньше назывались красными уголками при ЖЭК’ах, плюс баритон-саксофон), но мне показалась очень характерной другая встреча. К Царовцеву подошла поэтесса Наталья Сафронова и поблагодарила за музыку, она была на его концерте в Еврейском культурном центре на Никитской (при содействии которого планируется издавать диски). Спросила, как называется его ансамбль.
- «Пилигрим», как и в начале 80-х.
Оказалось, что она помнит этот коллектив в списке подлежащих изъятию из репертуара дискотек, радиостанций и т. п. согласно циркуляру, спущенному на Дагестанское телевидение, где она работала с 1985 по 1995, то ли из ЦК ВЛКСМ, то ли из других органов. Саша был изумлен:
- Группа была залитована, член Ленинградского рок-клуба!
Это на территории Ленинграда, где КГБ осуществляло эксперимент, группа была залитована, а на остальной территории СССР действовали другие циркуляры, впоследствии опубликованные в «Контркультуре» и др. изданиях. Вот такое эхо недавно закатившейся эпохи.
Собственно о «Звезде Соломона»
Музыкальным продюсером и аранжировщиком альбома является композитор и инструменталист Александр Маноцков, ученик Гайворонского и Юсфина. Записи сделаны на студии «ДДТ» (Санкт-Петербург, 2003 г., звукорежиссёры Алексей Агеев и Лаврентий Мганга), постпродакшн, сведение и мастеринг - на студии Дениса Служивцева (Москва, 2004 г.), а сам Царовцев выступил в роли продюсера и автора музыкальной концепции (идея проекта принадлежала Артуру Пилявину).
В альбоме 12 композиций. Слова почти всех песен из литургии, псалмов, пророков и Пятикнижия, музыка - пополам - народная и авторская.
Et dodim (слова из «Песни песней»): прифанкованный ритм в басу (иронично отсылает к «Tell me what's happening?» в духе J.C.Superstar, бас и перкуссия - Александр Маноцков), струнные напоминают об «Арабском вальсе» Абу-Халиля. Шенай - как ритуальный рожок, через стоп-тайм. Эти остановки перед вступлением духовых - очень выразительный приём. Всё время ожидаешь яркого виртуозного соло на духовых или струнных, но его нет - всё внимание отдано только голосу. Ничто от него не отвлекает. Голос остаётся самым важным, самым живым, рельефным в записи. Очевидно, это концепция альбома. Все остальные солирующие партии - краски, огранка.
Eretz: нарочитый фанк (гармоническая последовательность отдалённо намекает на что-то кримсоновское, арт-роковое), вокал явно тяготеет к чему-то экстатическому.
В Avinu malkenu появляются таинственные звуки восточного базара (или это караван-сарай?). Мне почему-то сразу пришёл на память иерусалимский базар на пути к Храму Гроба Господня. Шум разноязыкой толпы, звуки арабских дудочек (шенай Лаврентия Мганги).
Hine ma tov выдержана в духе старинной музыки - танец-шествие, неторопливое по ритму, но как бы слегка в стиле рэггей пританцовывающее в этом марше (баян Сергея Анашкина), павана - гальярда, флейта...
В Lemaan akhai - второй мелодии на 6/8 - появляется немного дудук! Он звучит очень неприглаженно, неровно в разных регистрах, поэтому особенно выразительно. В сопровождении этнических ударных баян звучит грустно, приглушённо.
B'Irushalaim (музыка Ш.Карлебаха - слова из литургии): первые же секвенции напоминают турецко-азербайджанский тесниф, избегающий мажорно-минорной оппозиции. Ударные играют на 8/8 босса-новы, нередко встречающийся на альбоме размер, кстати. Иступлённое, завораживающее пение-заклинание Царовцева останавливает теснифы-проигрыши (шенай). Вполне кельтские по характеру струнные (Рустик Позюмский - альт, Николай Бичан - виолончель).
Mezare Yisrael: в этой песне наконец-то становится слышно, что аранжировщик - ученик Гайворонского. Полифоническое вступление струнных, политональный план, нефункциональные смены гармоний, бас играет крупными интервалами - быстрыми ровными скачками, унисоны баяна и пастушьей флейты; отход от фолка наиболее явный за весь альбом. Партия баса в коде проводится унисонно голосом и поддерживающим все голоса баяном. Получается очень высокая степень связности, внутренней сцепленности. И в единственной из всех песен - переход на речитатив: видимо, это та самая излюбленная каббалистами молитва, о которой упоминал Саша.
В Hoshia et amekha шенай похож на русскую жалейку. Не часто встречающийся, но такой заводной размер на 7/8, причем эти 7/8 звучат совершенно естественно, не умозрительно.
Ve David (музыка А. Царовцева - слова народные) начинается красивым вступлением струнных под ударные в турецко-латинском духе, на 8/8. Вкусно и не слишком сложно... В конце - струнные в духе Бранденбургской сюиты Дэйва Брубека. Тонко, много уместных красок.
Sabenu: быстрая, наиболее похожа на собственные выступления Царовцева a capella, какими они мне помнятся ещё с середины 80-х. Заклинание настойчивое, как бы воинственный танец-хоровод, сопровождаемый хлопками в ладоши. Звучит табла, баян дублирует голос.
Peer ve khavod: под волынку (Светлана Кондесюк); струнные - в духе нэшвильского кантри, несложный генерал-бас танцев раннего возрождения, тамбур-мажор, в тембрах духовых иногда звучит что-то органное или валторновое. Немного дразнящий характер скрипок.
Ve haer einenu: 15 лет назад «лучший еврейский кларнет» Гиора Фейдман подарил мне свою кассету с этой мелодией. Так странно было услышать эту песню под рэггей баяна, под имитационный говорок шеная, иногда притворяющийся шофаром. Под уверенный, несложный - но на грани джазового - бас. Поймал себя на том, что хотелось бы подыграть, разнообразить, чуть поддать, но никто не соревнуется в разнообразии, гибкости и выразительности с голосом, который предельно разнообразен - от свинга до распева. Вообще, вокал Царовцева достоин самых высоких похвал, он очень недвусмысленно мужествен, что выгодно отличает его от подавляющего большинства современных певцов.
После прослушивания диска остаётся приподнятое настроение, примерно, как после слушания gospels. Очень много изобретательности в аранжировке и инструментовке, и просто восхитительное пение!
Будем ждать этот диск на «Мистерии звука». Самому Царовцеву хотелось бы, чтобы альбом был этно-роковым, ориентированным в сторону world music Питэра Гэйбриэла. Мне же кажется, что он больше соответствует движению в обратном направлении - возможно, навстречу world music - от старинной музыки в её аутентичном исполнении, с ударными, экспрессивным неакадемическим вокалом. Не эстрада, приправленная элементами фолка, а оригинальная, творческая музыка, повернувшаяся лицом к слушателю. Очень жаль, что Александр не смог посетить концерты ансамбля Ясмины Леви (Музыка сефардов) - мне кажется, он уловил бы сходные тенденции (в предполагаемой аннотации к альбому он как раз пишет о преодолении границ, навязанных историей и географией, о соединении каббалистической медитации с современной экстравертной музыкой).
- Сергей Летов («Топос» (Искусство), 2 февраля 2004 г.)
В среду - в восемь вечера в Улице ОГИ вечер Фестиваля голосового стиха
В четверг - вовсе даже не Биеннале, но Эшколь. Дядька Александр Царовцев (слова sergey_letov о нем можно под катом почитать, занятно), будет петь на древнееврейском. Чудесный фьюжн:
Это будет в необжитом пока Cheese’n’Dance на Петровке.
Года два назад брат попросил меня записать пару трэков на духовых для его ностальгического альбома советских песен «Звездопад». С одной из них пришлось изрядно помучиться. На многоканальный магнитофон Alessis ADAT уже были записаны дорожки всех инструментов, кроме голоса и флейты, казалось бы - всё должно было быть легко и просто: песня-то Булата Окуджавы - «Шла война к тому Берлину»! Однако «всё оказалось совсем напротив»... Запись была очень «неквадратной», то есть внутренне очень логичной, но в непривычном размере. Мне следовало сыграть проигрыш на флейте, представляя, где вступает голос. А вступал он по замыслу настолько небанально, что я сбивался и начинал нервничать. Постепенно я стал припоминать эту песню - неторопливый рассказ очевидца с попутными комментариями. Но я не мог вспомнить, откуда я эту песню знаю...
Игорь заметил, ее наверняка обрабатывал Царовцев, наверняка это его переменный размер. Да, я вспомнил о советской виниловой пластинке на 33 1/2 оборота ленинградской группы «Яблоко», которую Игорь слышал у меня дома лет двадцать назад. В «Яблоке» Царовцев пел, играл на скрипке и делал аранжировки.
Да. Действительно. А я и забыл уже об этой пластинке. Кто о ней, кроме Игоря помнит? А жаль... Я вспомнил, что с Царовцевым я разговаривал в Нью-Йорке по телефону во время первого фестиваля памяти Курёхина (SKIF) в 1997, но мы так и не встретились тогда.
С Сашей Царовцевым мы познакомились благодаря Валентине Гончаровой, скрипачке, учившейся в начале 80-х в Ленинграде и дружившей с поэтессой Кари Унксовой и её «свитой» - членом рок-клуба Андреем Изюмским и художником-концептуалистом Алексеем Соболевым (Алёша «Фашист»). Кари и Алёши уже нет в живых. Кари погибла при очень странных обстоятельствах в Ленинграде после получения разрешения на эмиграцию (её сбила машина у дверей собственного дома), Алёша погиб в автомобильной катастрофе где-то неподалёку от Вашингтона в поздне-перестроечные времена. Валентина Гончарова живет в Таллине, об Андрее Изюмском я давно уже ничего не слышал...
А может быть, с Сашей меня познакомила подруга Гончаровой - композитор и пианистка москвичка Светлана Голыбина? Я помню, что однажды, примерно, году в 83 - 84-м мы со Светланой были на подпольном квартирном концерте Царовцева в каком-то многоэтажном доме в спальном районе на окраине Москвы. Саша пел программу на древнееврейском. Тогда такое не поощрялось, потому концерт был нелегальным, на квартире. Мы были единственными неевреями в этом собрании, и на нас все косились. Но самый первый раз я услышал Царовцева вообще в каком-то стрёмном месте, похожем на чердак или чулан или на какую-то как бы мастерскую, развалюхе где-то на Пятницкой. Думаю сейчас, что это, вероятнее всего, была мастерская художника-абстракциониста Виктора Николаева, через которого я познакомился с Андреем Монастырским и многими другими интересными людьми. Отчетливо помню, что на этом подпольном квартирнике, где Царовцев пел американскую программу под гитару, русскую народную - a capella, постукивая иногда ладонями по перевернутому корпусу гитары, а затем еврейскую - на древнееврейском, как он это сам называет, мы были вместе с братом. Меня больше всего поразила русская часть. Это совсем не было похоже на русские песни XIX века, которые считаются народными и исполнялись Зыкиной и государственными хорами песни, свиста и пляски. Фольклорное движение, экспедиции тогда, в 1982 году, ещё не набрали той популярности, что сейчас. Такого просто негде было услышать. Это была намного более подпольная, эзотерическая музыка, чем Кейдж, Ксенакис или Штокхаузен. Саша пел казацкие песни (помню сейчас - «Корабль»), распевая слоги, ритмически варьируя, всё с такой энергетикой и таким несоветским драйвом, что я был просто в оцепенении. Русские песни и еврейские как-то обесценили в моём восприятии американские - Боба Дилана и др. Хотя рок тогда был, конечно, моднее, чем что-либо из вышеперечисленного. В середине восьмидесятых, когда начались «Поп-механики», ТРИ«О», моё сотрудничество с «ДК», Саша как-то выпал из моего поля зрения. Связь у нас всё время была односторонняя. Помню, как однажды в середине 80-х он позвонил мне на работу. Трубку взяла незамужняя инженерша средних лет, и, передав её мне, прошептала, закатив глаза: «Какой ГОЛОС!».
Сейчас я не помню уже, как я нашёл номер его телефона в Нью-Йорке (Саша уехал в США в 1987 г.), наверное, так же, как он нашёл мой в Москве после своего недавнего возвращения. Впервые я услышал его музыку и увидел его самого после почти 20-летнего перерыва в прошлом году в клубе «Ботаник». Там Саша выступал со своим ансамблем «Пилигрим». Там же я встретил знакомую молодую певицу и автора песен Таню Миронову, приехавшую в Москву из Краснодарского края, других знакомых, которых не видел много лет. Все эти встречи неслучайны, вокруг Царовцева постоянно происходит какой-то ненавязчивый сам собой разумеющийся круговорот встреч и пересечений, как удивительно встречаются и пересекаются в его музыке совершенно далёкие традиции: архаическая Россия, хасидские песнопения, американские рок-н-ролл, блюз, спиричуэлс, фолк...
Недавно он позвонил мне и сообщил, что закончил запись двух альбомов - еврейского («Звезда Соломона») и русского, и хотел бы услышать моё мнение о них до их издания. Что-то вызывает его сомнения (аранжировка, концепция исполнения песен)... Мы договорились встретиться в «Салоне всех муз Анны Коротковой», где происходило представление новой книжки стихов Владимира Климова. Там Сашу впервые после возвращения из США увидела Светлана Голыбина (мы с ней вместе импровизировали - раздолбанное пианино культурного центра «Красные ворота», такие культурные центры раньше назывались красными уголками при ЖЭК’ах, плюс баритон-саксофон), но мне показалась очень характерной другая встреча. К Царовцеву подошла поэтесса Наталья Сафронова и поблагодарила за музыку, она была на его концерте в Еврейском культурном центре на Никитской (при содействии которого планируется издавать диски). Спросила, как называется его ансамбль.
- «Пилигрим», как и в начале 80-х.
Оказалось, что она помнит этот коллектив в списке подлежащих изъятию из репертуара дискотек, радиостанций и т. п. согласно циркуляру, спущенному на Дагестанское телевидение, где она работала с 1985 по 1995, то ли из ЦК ВЛКСМ, то ли из других органов. Саша был изумлен:
- Группа была залитована, член Ленинградского рок-клуба!
Это на территории Ленинграда, где КГБ осуществляло эксперимент, группа была залитована, а на остальной территории СССР действовали другие циркуляры, впоследствии опубликованные в «Контркультуре» и др. изданиях. Вот такое эхо недавно закатившейся эпохи.
Собственно о «Звезде Соломона»
Музыкальным продюсером и аранжировщиком альбома является композитор и инструменталист Александр Маноцков, ученик Гайворонского и Юсфина. Записи сделаны на студии «ДДТ» (Санкт-Петербург, 2003 г., звукорежиссёры Алексей Агеев и Лаврентий Мганга), постпродакшн, сведение и мастеринг - на студии Дениса Служивцева (Москва, 2004 г.), а сам Царовцев выступил в роли продюсера и автора музыкальной концепции (идея проекта принадлежала Артуру Пилявину).
В альбоме 12 композиций. Слова почти всех песен из литургии, псалмов, пророков и Пятикнижия, музыка - пополам - народная и авторская.
Et dodim (слова из «Песни песней»): прифанкованный ритм в басу (иронично отсылает к «Tell me what's happening?» в духе J.C.Superstar, бас и перкуссия - Александр Маноцков), струнные напоминают об «Арабском вальсе» Абу-Халиля. Шенай - как ритуальный рожок, через стоп-тайм. Эти остановки перед вступлением духовых - очень выразительный приём. Всё время ожидаешь яркого виртуозного соло на духовых или струнных, но его нет - всё внимание отдано только голосу. Ничто от него не отвлекает. Голос остаётся самым важным, самым живым, рельефным в записи. Очевидно, это концепция альбома. Все остальные солирующие партии - краски, огранка.
Eretz: нарочитый фанк (гармоническая последовательность отдалённо намекает на что-то кримсоновское, арт-роковое), вокал явно тяготеет к чему-то экстатическому.
В Avinu malkenu появляются таинственные звуки восточного базара (или это караван-сарай?). Мне почему-то сразу пришёл на память иерусалимский базар на пути к Храму Гроба Господня. Шум разноязыкой толпы, звуки арабских дудочек (шенай Лаврентия Мганги).
Hine ma tov выдержана в духе старинной музыки - танец-шествие, неторопливое по ритму, но как бы слегка в стиле рэггей пританцовывающее в этом марше (баян Сергея Анашкина), павана - гальярда, флейта...
В Lemaan akhai - второй мелодии на 6/8 - появляется немного дудук! Он звучит очень неприглаженно, неровно в разных регистрах, поэтому особенно выразительно. В сопровождении этнических ударных баян звучит грустно, приглушённо.
B'Irushalaim (музыка Ш.Карлебаха - слова из литургии): первые же секвенции напоминают турецко-азербайджанский тесниф, избегающий мажорно-минорной оппозиции. Ударные играют на 8/8 босса-новы, нередко встречающийся на альбоме размер, кстати. Иступлённое, завораживающее пение-заклинание Царовцева останавливает теснифы-проигрыши (шенай). Вполне кельтские по характеру струнные (Рустик Позюмский - альт, Николай Бичан - виолончель).
Mezare Yisrael: в этой песне наконец-то становится слышно, что аранжировщик - ученик Гайворонского. Полифоническое вступление струнных, политональный план, нефункциональные смены гармоний, бас играет крупными интервалами - быстрыми ровными скачками, унисоны баяна и пастушьей флейты; отход от фолка наиболее явный за весь альбом. Партия баса в коде проводится унисонно голосом и поддерживающим все голоса баяном. Получается очень высокая степень связности, внутренней сцепленности. И в единственной из всех песен - переход на речитатив: видимо, это та самая излюбленная каббалистами молитва, о которой упоминал Саша.
В Hoshia et amekha шенай похож на русскую жалейку. Не часто встречающийся, но такой заводной размер на 7/8, причем эти 7/8 звучат совершенно естественно, не умозрительно.
Ve David (музыка А. Царовцева - слова народные) начинается красивым вступлением струнных под ударные в турецко-латинском духе, на 8/8. Вкусно и не слишком сложно... В конце - струнные в духе Бранденбургской сюиты Дэйва Брубека. Тонко, много уместных красок.
Sabenu: быстрая, наиболее похожа на собственные выступления Царовцева a capella, какими они мне помнятся ещё с середины 80-х. Заклинание настойчивое, как бы воинственный танец-хоровод, сопровождаемый хлопками в ладоши. Звучит табла, баян дублирует голос.
Peer ve khavod: под волынку (Светлана Кондесюк); струнные - в духе нэшвильского кантри, несложный генерал-бас танцев раннего возрождения, тамбур-мажор, в тембрах духовых иногда звучит что-то органное или валторновое. Немного дразнящий характер скрипок.
Ve haer einenu: 15 лет назад «лучший еврейский кларнет» Гиора Фейдман подарил мне свою кассету с этой мелодией. Так странно было услышать эту песню под рэггей баяна, под имитационный говорок шеная, иногда притворяющийся шофаром. Под уверенный, несложный - но на грани джазового - бас. Поймал себя на том, что хотелось бы подыграть, разнообразить, чуть поддать, но никто не соревнуется в разнообразии, гибкости и выразительности с голосом, который предельно разнообразен - от свинга до распева. Вообще, вокал Царовцева достоин самых высоких похвал, он очень недвусмысленно мужествен, что выгодно отличает его от подавляющего большинства современных певцов.
После прослушивания диска остаётся приподнятое настроение, примерно, как после слушания gospels. Очень много изобретательности в аранжировке и инструментовке, и просто восхитительное пение!
Будем ждать этот диск на «Мистерии звука». Самому Царовцеву хотелось бы, чтобы альбом был этно-роковым, ориентированным в сторону world music Питэра Гэйбриэла. Мне же кажется, что он больше соответствует движению в обратном направлении - возможно, навстречу world music - от старинной музыки в её аутентичном исполнении, с ударными, экспрессивным неакадемическим вокалом. Не эстрада, приправленная элементами фолка, а оригинальная, творческая музыка, повернувшаяся лицом к слушателю. Очень жаль, что Александр не смог посетить концерты ансамбля Ясмины Леви (Музыка сефардов) - мне кажется, он уловил бы сходные тенденции (в предполагаемой аннотации к альбому он как раз пишет о преодолении границ, навязанных историей и географией, о соединении каббалистической медитации с современной экстравертной музыкой).
- Сергей Летов («Топос» (Искусство), 2 февраля 2004 г.)