ЭПИДЕМИЯ САМОУБИЙСТВ В ЭПОХУ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
На иллюстрации утопления в Нанте в ноябре 1793 года. Понятно, что присутствовать там в качестве жертв желания нет. Но заметка чуток о другом.
Редко происходит такое огромное количество самоубийств, как в годы великих потрясений. Не стала исключением из общего правила и Французская революция. Проспер Люка, знаменитый психиатр, называет самоубийство «странной страстью», свойственной главным образом натурам неуравновешенным, поскольку данное явление приобретает характер эпидемический, наподобие болезней. Самоубийство становится заразительным и к тому же подражательным.
В период Французской революции положение Люка подтверждалось с удивительной регулярностью. Едва в печати появилось сообщение о самоубийстве одного из членов палаты депутатов, Сивтона, который решил свести счеты с жизнью, отравившись светильным газом, как в следующие дни несколько человек покончили с собой точно таким же образом. Каждый раз их находили с газопроводной трубкой во рту.
Франция в 1789-1793 годах сильно пострадала от эпидемии самоубийств. Прюдом свидетельствовал, что за время Французской революции из жизни добровольно ушли, как минимум, 3 тысячи человек, хотя достоверных сведений на этот счет нет. Можно совершенно точно говорить только о людях, уже арестованных и покончивших с собой во избежание "грязной" смерти на гильотине. Следует учитывать и тот факт, что во время революции многие предпочитали умышленно распускать слухи о собственной смерти, дабы их никто не разыскивал, а они сами в это время беспрепятственно эмигрировали заграницу.
Наконец, многие не могли пережить потерю близких и любимых, предпочитая добровольно последовать за ними. Например, мадам Лавернь, услышав в Революционном трибунале смертный приговор своему мужу, немедленно бросилась ему на шею, таким образом в одно мгновение заслужив право разделить с ним его печальную судьбу. Поступок этой мужественной женщины вполне может быть отнесен к самоубийству. Некий нотариус в своих воспоминаниях описывает случай, произошедший в его конторе. Один из служащих узнал, что его брату вынесен смертный приговор, и, казалось, отнесся к этому известию довольно спокойно. Он выглядел немного задумчивее, чем обычно, но и только. Этот человек постоянно следил за часами и вдруг, неожиданно вынув пистолет, произнес: «Сейчас голова моего дорогого брата упадет, и я соединяюсь с ним». Никто даже не успел толком понять, что происходит. Раздался выстрел, и несчастный служащий упал, обливаясь кровью.
Известны случаи, когда люди писали в трибунал письма оскорбительного содержания, чтобы имелся повод осудить их на смерть. Особую категорию представляют те, кто, будучи приговоренными к гильотине, предпочли лишить себя жизни, не дожидаясь исполения приговора. Особенно прославились такими поступками члены партии жирондистов. Во время оглашения смертного приговора 20 депутатам жирондистам один из осужденных, Валазе, выхватил кинжал и вонзил в грудь. Правда, и это не спасло его от казни, хотя бы и показательной: гильотинировали его остывший труп. Остальные имели мужество спокойно встретиться с палачом. Жирондист Верньо, постоянно носивший при себе яд, решил не воспользоваться им, а разделить судьбу своих товарищей. Этот яд, зашитый в его одежду, находился при нем и в то время, когда Верньо поднимался на эшафот. Он не испытывал страха и не желал выглядеть героем мелодрамы.
Известно, что перед казнью Манон Ролан произнесла: «Когда мой муж узнает о моей смерти, он покончит с собой». Ее слова полностью оправдались. Едва узнав о казни супруги, Ролан, никому не сказав ни единого слова, покинул дом и отправился в лес неподалеку от Бодуэна. Выйдя на безлюдный проселок, он закололся кинжалом.
Просветитель и математик Николя де Кондорсе, оказавшись в заточении, посвятил появившееся у него свободное время написанию мемуаров. Закончив работу над записками, он, не дожидаясь казни, принял яд, который, по примеру древних римлян, носил в перстне. К сожалению, не у всех самоубийц получалось уйти из жизни без мучений. Содержавшийся в тюрьме Плесси бывший депутат Осселен, не имея под рукой ножа, воткнул себе в грудь длинный гвоздь. Подошедшее через некоторое время начальство тюрьмы вело продолжительную дискуссию над агонизирующим самоубийцей, стоит ли вынимать гвоздь. Было решено оставить все как есть и таким образом сделать более долгими предсмертные мучения несчастного.
Не отставали от политических оппонентов и якобинцы. Бабёф и Дарте, едва услышав смертный приговор, подобно многим своим соратникам, закололись кинжалами. Все произошло так быстро, что жандармы, бросившиеся было к заключенным, не успели ничего предпринять. Бабёф умер на месте, а потому голову пришлось отрубать лишь его остывшему трупу. Зато Дарте был еще жив, когда его дотащили до эшафота и гильотинировали.
Предпочитали добровольно уходить из жизни и люди, которые непосредственно не влияли на политику. К таким относился, например, человек, любивший называть себя «санкюлотский проповедник», - Жак Ру. Любимец всех революционно настроенных парижан, он являлся редактором «Клубной газеты» и сопровождал короля Людовика XVI на эшафот. Когда настал его черед быть арестованным и приговоренным к смерти, Жак Ру прямо в зале суда выхватил из кармана нож и нанес себе в грудь пять ударов. Ему сразу же оказали первую помощь и отправили в госпиталь Бисетр, однако по дороге туда Ру скончался.
Житель Лиона по фамилии Гальяр, желая отличиться перед правительством Робеспьера, привез в Париж голову Шалье - революционного комиссара Лиона, казненного восставшими горожанами. Тем не менее прием Гальяру оказали неожиданно холодный. Не в силах вынести невероятное нервное напряжение (а может быть, сказалось долгое путешествие в компании отрубленной головы), Гальяр застрелился. Достаточно громким стало самоубийство академика Шамфора, также одного из основоположников великих идей свободы, равенства и братства.
После первого ареста Шамфор был освобожден, однако тюрьма произвела на него столь неизгладимое впечатление, что он дал себе клятву: никогда, ни при каких обстоятельствах не войти более в тюрьму живым. Вскоре за Шамфором пришли во второй раз.
Прочитав приказ об аресте, предъявленный ему агентами полиции, Шамфор, ничем не выдав своего внутреннего смятения, вежливо попросил у них разрешения написать без свидетелей последнюю бумагу в своем рабочем кабинете. Не прошло и нескольких минут, как из-за закрытой двери раздался пистолетный выстрел. Вбежавшие агенты обнаружили Шамфора живым. Он хотел пустить себе пулю в лоб, но промахнулся. В результате академик только выбил себе глаз и раздробил кости носа. Не давая опомниться агентам и действуя с чрезвычайной быстротой, Шамфор схватил бритву и начал полосовать себя ею по горлу и резать грудь и вены на руках.
Шамфора, колотившегося в судорогах, агенты полиции потащили в тюрьму, где в присутствии чиновников бывший академик и знаменитый острослов продиктовал заявление, в котором говорилось дословно следующее: «Я, Севастьян Рох Николя Шамфор, сим заявляю, что предпочел скорее умереть, чем быть вновь лишенным свободы. Я объявляю, что если бы вздумали силой меня тащить в тюрьму, то даже в положении, в котором я нахожусь ныне, у меня еще достаточно сил, чтобы покончить с собой; я свободный человек и никогда никто не заставит меня войти живым в тюрьму». Самое интересное, что это был тот редчайший случай, когда арестованного не собирались казнить, о чем и сообщил Шамфору пришедший навестить его аббат Сийес. Однако Шамфору, видимо, было уже все равно. Грустно усмехнувшись, он произнес: «Я - безнадежный неудачник, Сийес. Хотел убить себя, да и то не сумел». Шамфор безумно страдал от нанесенных себе ран несколько месяцев и умер только в середине апреля 1793 года.
Без сомнения, большинством людей, решившихся на самоубийство, руководил прежде всего панический ужас перед позорной смертью на гильотине. Бывали и обратные ситуации. Химик Лавуазье, которому тоже перед казнью предлагали избавить себя от мучений и принять сильнодействующий яд, ответил: «Я не дорожу жизнью, и хотя судьба наша, без сомнения, очень тяжела, но зачем же идти самому навстречу смерти? Нам нечего стыдиться, так как наша прошлая жизнь обеспечивает нам приговор, который произнесет над нами общественное мнение, а это самое главное».
И все же добровольная смерть во времена всеобщего кошмара была объяснима и понятна, особенно если вспомнить страшные дни «сентябрьской резни». Обреченные люди осознавали, что их ждет смерть, но им казалось еще страшнее стать предметом ужасных издевательств толпы, совершенно утратившей человеческий облик.
Правда, не всем им удавалось успешно осуществить свое намерение. Известны слова, произнесенные в тюрьме полковником конституционной королевской стражи де Шантреном: «Если уж нас всех все равно перебьют, так не лучше ли принять смерть от собственной руки?». Это предложение де Шантрен попытался немедленно осуществить, трижды ударив себя ножом в область сердца. Его действия оказались успешными, но когда молодой офицер Буарагон решил последовать его примеру и заколоться, то ему не повезло, и он выжил, чтобы немного позже погибнуть во время «сентябрьской резни». Прочие заключенные, не имея холодного оружия или яда, в отчаянии кончали жизнь, разбивая головы о тюремные засовы. И эти случаи не были единичными. Подобная статистика фиксировалась в тюрьмах Форс, Консьержери, Большой Шателе, монастырях - Кармелитском, Бернардинском и Вожирарском.
По тюрьмам словно отдали некий таинственный пароль, услышав который заключенные кончали с собой. По сводкам Люксембургской тюрьмы, осужденный Леран, едва оказавшись в здании тюрьмы и даже не дойдя до камеры, бросился из окна на каменную балюстраду перистиля здания. Прохожие в ужасе шарахнулись от огромной лужи крови, перемешанной с мозгами, и зрелище это было не для слабонервных.
Во времена Французской революции многие люди лишали себя жизни с улыбкой на устах. Они воспринимали смерть как спасение от массового скотского избиения, желая избавиться от издевательств, чинимых обезумевшей толпой.
Click to view