А я опять Дюма-маму запостил...
Как не запостить в своём кулоне-то?
И сегодня вместо пояснения откуда вообще взялась графиня де Монсоро https://www.proza.ru/2019/05/11/1249
будет
Похищение сабинянки
Похищение ловким повесой звезды французской драмы наделало много шума в Париже, и даже Лёвенштерн, подвизающийся скромным студентом хcole Medicale и проживающий на мансарде одного дома на Rive DroНte, услышал об этом. Он пока осторожничал и не искал знакомств. Ему такая жизнь нравилась.
Алексов аффронт его поразил, но Жанно слишком хорошо знал своего кузена, чтобы долго удивляться его поступку. Ходили, правда, слухи, что Алекс хочет жениться на Марго, и Лёвенштерну они не очень нравились. "А потом у них родится сын. Такой же, как я", - подумал он мрачно. Эта история напоминала ему о его родителях. Слишком напоминала.
Санкт-Петербург, май 1808 года.
Алекс с Марго устроились в роскошных апартаментах в доме Грушкина на Невском. Барон сразу же после приезда поехал в Павловск. Там его встретили совсем не радостно. Его долго продержали у фрау Шарлотты, проявившей к нему куда больше сердечности, чем её повелительница. Под конец почтенная дама проговорила со всей откровенностью:
- Александр. Чтобы вы не обольщались. Вашу... особу хотят отдать государю в качестве развлечения. Ничего более. И если вы заговорите о браке с ней, то знайте: все будут против.
Мария Фёдоровна обрушила всю тяжесть своего гнева на повинную голову Алекса. В конце концов, он почувствовал себя виновным даже в том, что появился на свет. Императрица то и дело хваталась за сердце, закатывала глаза, без конца поминала его мать, всплескивала руками, постоянно повторяя слова "стыд" и "позор".
- И твои долги, - жестко проговорила она напоследок. - Сделал их ты, а расплачиваться по ним мне. И мне неприятно тратить на прихоти этой актёрки деньги, которые бы пошли на что-то более полезное. Я избавлю тебя от кредиторов, но скажи: как ты собираешься искупать свою вину?
- Кроме как уйти на войну, мне ничего другого не остается, - вздохнул Бенкендорф.
Увы, в столице его приняли тоже довольно холодно. Друзья называли его "дурнем", а Воронцов мрачно говорил: "Ей от тебя нужны лишь деньги. Митя из-за такой уже Богу душу отдал. Ты следующий, хочешь сказать?"
В Петербурге Марго действительно заразилась болезнью скупать всё и вся - шелка, меха, драгоценности, персидские шали. Если мебель - то только лучшая, если еда - то только деликатесы первого сорта, вроде черной икры или осетрины. Долги Алекса росли в астрономической прогрессии.
В июне состоялось выступление Маргариты Жорж в Каменноостровском дворце в присутствии государя и всего двора. Она читала монолог Федры. В числе приглашенных были и Ливены. Алекса в этот вечер отправили в Зимний на дежурство.
Монолог, исполненный звездой французской драмы, оказался прочувствованным и выверенным. Женщина изящно, но при этом очень естественно всплескивала руками, со страстью декламируя бессмертные строки. В очах её блистали неподдельные слезы. Простота в её манере игры сочеталась с величием.
Александр Первый слушал про муки преступной любви мачехи, обуреваемой страстью к пасынку, и сам разрыдался - великий поэт озвучил, а выдающаяся актриса передала всё то, что он испытывал к Като, которая сидела рядом с ним, скрестив руки на груди и прищуренными глазами следя за происходящим на сцене. То, чем так восхищались другие, казалось ей наигранностью и фальшью. Да и сама внешность этой актрисы вызывала в ней отвращение. "Сколько же надо жрать, чтобы к 21 году превратиться в такую коровищу? Да в одном её платье вместятся две меня и ещё три таких, как младшая графиня Ливен", - думала великая княжна. Лицо у этой Маргариты, правда, красивое, правильное, греческого склада, но вот фигура, конечно, далека от грациозности и изящества. Впрочем, дело своё она знает - движениями и жестами госпожа Жорж заставляла забывать о своей полноте, которую даже по меркам тогдашней моды, предполагающей телесное изобилие, можно было назвать чрезмерной. Като одёрнула себя - с каких это пор в её голову полезли такие банальные "бабские" мысли, достойные лишь всяких тупых куриц, которые, рассевшись вдоль стен на придворном балу, без стеснения обсуждают дебютанток? Всё просто. Великая княжна знала, что эта Марго Жорж не сегодня-завтра окажется в постели её любимого брата, который, слушая этот истеричный монолог, почти рыдал. "Сейчас у неё пена изо рта пойдет", - подумала Екатерина. Затем она встала с места и вышла в сад. Ночь была белая, странный лилово-золотистый свет озарял небосклон. В отдалении она заметила графа Кристофа, вышедшего из залы уже на пятой минуте декламации - такое он на дух не переносил. Като махнула ему рукой.
- Как тебе пассия твоего beau-frХr'а? - улыбнулась ему девушка.
- Чересчур. Слишком чересчур, - отвечал он.
- Ей по этому случаю надо было выбрать другой монолог, - усмехнулась Като и процитировала:
- "Если я Цинну соблазню, как многих других соблазняла..."
- То-то Алекса услали дежурить в Зимний, - проговорил Кристоф. - Оказали милость.
Они помолчали. Екатерина с грустью смотрела на графа. Человек, видевший Грань, всегда меняется, хоть и не всегда это очень заметно. Кристоф стал увереннее в себе, лицо его казалось безмятежным, как у мраморной статуи.
- Всё кончено? - спросила она. - Мой брат всё похоронил?
"Почти", - подумал Ливен. - "Началась война со Швецией".
- Не знаю, - пожал он плечами. - Меня, по крайней мере, вообще отстранили от всех военных дел. Сейчас посылают с поручением в Берлин, потом - в Вену.
- Любой другой на твоём месте сбежал бы за границу под предлогом лечения, - проговорила Екатерина.
- Одни мои враги добились своего, - отвечал Кристоф, не глядя ей в глаза. - А другие нынче как раз таки за границей.
- Ты собираешься их там разыскивать? - спросила великая княжна.
- Постараюсь, - он холодно улыбнулся ей.
Таким было их последнее свидание. Через шесть лет они ещё раз встретятся, даже останутся наедине - и окончательно расстанутся злейшими врагами.
Доротея тоже согласилась со своим мужем в том, что Марго - это "чересчур". Даже для её старшего брата. Актриса она превосходная, и Алекс наверняка влюбился не в неё саму, а в её сценический образ. Этот образ, надо признать, величественен и красив. Но если всё, что говорят о их браке, правда... Если эта толстушка действительно уже подписывает свои послания "George-Benckendorff"... Тут Доротея была вынуждена согласиться с Марией Федоровной. Называть вот эту особу "belle-soeur" она не сможет никогда. Если брат добьется-таки своего и не мытьём, так катаньем получит разрешение на брак, она больше никогда не перемолвится с ним ни словом. Вот было бы хорошо, если бы Марго очень понравилась государю и сделалась его постоянной фавориткой, практически собственностью. Тогда ситуация разрешилась бы сама собой.
После представления император Александр подошёл к Марго, вытирая глаза надушенным платком.
- Верите ли, мадемуазель, это первые слёзы, которые я проливаю в театре, - сказал он, всхлипывая.
Актриса улыбнулась. Государя она ещё перед началом представления выцепила взглядом из толпы, и ей он весьма понравился. Немного похож на её любовника Бенкендорфа, но повыше ростом, с более мягкими чертами лица, волосы посветлее, глаза голубые и туманные.
- Я не знаю, считать ли ваши слова комплиментом моему мастерству или упрёком в мой адрес. Я, сама того не желая, заставила плакать одного из величайших людей в Европе, - отвечала обаятельная дама.
- Иногда плакать полезно, - возразил государь. - Мне, как сами понимаете, это запрещено. Издержки моего положения, которое слишком многие находят завидным.
- Я не нахожу, Ваше Величество.
Он протянул ей ладонь. Марго сжала его руку в своей и слегка надавила средним пальцем на мякоть ладони. Он взял её под руку, и они удалились в сторону личных покоев императора.
Вернулась в дом Грушкина она уже под утро, сверкая бриллиантовым перстнем. Назавтра у неё была назначена декламация в Мраморном дворце, перед цесаревичем Константином. В общем, успех у неизбалованной сценическими талантами северной публики ей, как и предсказывали Арман вместе с её "странствующим рыцарем", был обеспечен.
Алекс не был ни ревнив, ни глуп. Он знал, зачем всё это затевалось. И вздохнул с тайным облегчением, когда тайные чаяния государыни не сбылись, и госпожа Жорж не стала постоянной любовницей Александра - одного раза ему оказалось достаточно. С Константином у Марго тоже ничего не вышло - тот даже заявил, что мадемуазель Жорж "в своей области не стоит и половины того, что моя скаковая лошадь стоит в своей".
Бенкендорф жил со своей актрисой в открытую, как муж с женой, и вскоре его приятели приняли их отношения как данность. Только сестра не понимала его. Алекс даже думал - а что, если в самом деле взять и жениться?
- Почему бы и нет? - усмехнулась Марго, когда он предложил ей это в довольно будничной обстановке, придя домой после очередного дежурства. - Раз уж мы и так живем вместе. Невенчанными жить грех, а я добрая католичка.
- Правда что ли? - Алекс посмотрел на неё по-новому. Сколько дней и ночей он провел с этой женщиной и до сих пор не знает её полностью! - Но предупреждаю, что я не очень богат и в основном живу лишь службой.
- А тебе разрешат? - прищурила она темные глаза, обрамлённые густыми ресницами.
Да. Он и забыл. Императрица-мать. Что ж, придется с ней поссориться.
- А я ни у кого спрашивать не буду, - улыбнулся Бенкендорф.
Впрочем, через два дня он был вынужден взять свои слова обратно. Марго охотно принимала дары от многочисленных поклонников, а деньги у Алекса были на исходе. Всё чаще она отказывала ему в близости, говоря, что у неё болит голова, пришли "эти дни", она жутко устала на репетиции, и прочая, и прочая... Из-за этого у них состоялась очередная ссора, после которой барон хлопнул дверью и ушёл в ночь. Утреннее примирение было бурным, и она, в очередной раз сдаваясь перед его натиском, прошептала:
- Если мы были мужем и женой, то ничего такого бы не случилось.
Алекс спросил у своей спутницы жизни:
- Ты ничего не чувствуешь?
- Вообще-то, много чего, - улыбнулась женщина, обнимая его, проводя рукой по его обнаженной груди. - Любовь к тебе, например. И желание.
Она скользнула рукой чуть ниже его живота, парой ловких, испытанных движений возбудив его.
- Чёрт... - он постарался справиться с собой, разговор как-никак серьезный. - Я не это имею в виду. Не надо...
- Надо, Alex, надо, - игриво прошептала его любовница. - Ах, ты просто ленишься? Ну, это нам не помеха.
Её волосы черным каскадом упали ему на грудь, на живот, и не успел он опомниться и выразить свой протест, как она начала одарять его пылкими ласками, быстро приведя его к бурному оргазму.
- И всё-таки, - проговорил он, опомнившись. - Ты как? Тебя не тошнит? Голова не кружится?
Марго расхохоталась.
- О, по этому поводу вообще не беспокойся, - произнесла она. - У меня не может быть детей.
- Почему же? - спросил Алекс.
- Скажем так - лет пять тому назад я совершила одну большую глупость, - ответила мадемуазель Жорж серьёзно и без улыбки. - И никто меня, увы, не отговорил от неё. Вот и поплатилась. Теперь я в таком же положении, что и моя императрица. Так что, боюсь, у меня с тобой не получится никакого продолжения рода. Ты дворянин. Таким, как ты, это обычно очень важно.
- Тем лучше для детей, которые у нас не появятся, - Алекс чувствовал себя несколько тоскливо после её признания. - У меня был родственник. Женился на итальянской певице, беременной от него. Она умерла, он спился и тоже помер. А дети - как неприкаянные. Все помнят, кем была их мать. Так что, я думаю, так лучше. Когда мы будем вместе, ты сможешь продолжать выступать, заниматься тем, что тебе нравится. Никакие дети тебя ни в чём не будут ограничивать. Если хочешь, можно взять на воспитание сиротку. И я не единственный сын. Мой брат, в любом случае, продолжит наш род.
- Это ты пока так говоришь, - печально произнесла Марго. - Потом, глядя на своих друзей и родственников, радующихся появлению на свет своих малышей, ты невольно начнешь им завидовать. Ты захочешь продолжить свой род, но я не смогу тебе в этом помочь. Тогда ты проклянёшь тот день, когда женился на мне.
- Слушай, - его сердце болезненно сжалось. - Наверное, это можно как-то вылечить...
- Это необратимо, - и она, задрав рубашку, показала на тонкий белый шрам, вертикально перерезающий её живот.
Алекс даже не хотел предполагать, что это означает. Понял только, что прошлое его возлюбленной таит в себе много такого, о чём ему не стоило знать. И ныне он сомневался, что готов разделить свою жизнь с этой актрисой, талант которой явно развился из-за её непростой судьбы, сделавшей её расчетливой, беспринципной и бесплодной. Возможно, будь она чистенькой девочкой, до восемнадцати лет проживавшей под присмотром гувернантки или надзирательницы пансиона, о бедах и лишениях читавшей только в книжках, как большинство её сверстниц, принадлежавших к одному с Алексом кругу, она бы и не стала сколько-нибудь замечательной актрисой, её игра казалась бы вымученной и ненатуральной. Но может ли он сделать Марго вновь обычной женщиной, женившись на ней, поселив её в Штернгофе, представив её свету как баронессу фон Бенкендорф? Пока они не венчаны, свет хоть и сплетничает, но в целом, не враждебен к ним. Князь Шаховской давно содержит актрису Семёнову - и все на это смотрят сквозь пальцы. У каждой актрисы есть набор постоянных поклонников из числа знати. И это нормально. Конечно, их роман протекает на виду, денег он поиздержал немало, но чуть стоит ему с Марго переступить порог церкви и обвенчаться - он будет исключен из числа "приличных людей". Ибо на актрисах дворяне, и уж тем более остзейские дворяне не женятся. То, что Марго католичка и представительница "третьего сословия", поставило бы его в один ряд с родителями Жанно и Эрики Лёвенштернов. Кузену до сих пор приходится отстаивать свое место под солнцем. Да и Дотти, уж на что понимающая и всегда поддерживающая его, и то как будто с цепи сорвалась. Правда, Алекс догадывался, что её бурная реакция вызвана не только и не столько оскорблением фамильной чести Бенкендорфов, сколько чем-то иным... Напоминающим ревность. "Странно всё это", - подумал он, обнимая Марго. Они быстро заснули.
Так Марго с Алексом прожили лето и осень. Алекс в свободное от развлечений время изучал мистику и даже вступил в масонскую ложу "Соединённых друзей". Более близко сошелся с князем Сержем Волконским, который, как показалось Алексу, понимал его с полуслова. И он начал писать свой проект под названием "О Когорте Добромыслящих". Или, как называли его труд друзья, "О Ночном Дозоре". Однажды они собрались в очередной раз обсудить алексовы идеи. Уселись вокруг стола, и барон зачитал им окончательную версию своего проекта, который собирался подать государю на днях.
- Слушай, - сказал Майк, собравшийся в Молдавию воевать. - Всё это очень хорошо. Но где ты найдешь этих Добромыслящих?
- Ты слишком веришь людям, Саша, - вздохнул Марин. - Когда твоим Добромыслящим достанется столько власти, сколько ты им отводишь, кто-то из них обязательно начнёт ею злоупотреблять.
- Да. Власть развращает, - сказал Георг фон дер Бригген, уже выдержавший экзамен на пастора и приехавший в Петербург ненадолго, уладить кое-какие имущественные дела. - Об этом и в Писании сказано. Даже Апостолы и те оступались. А если в твоей la haute police служить будут люди, а не ангелы...
- Тебе придется ещё придумать ведомство, которое станет контролировать действия Добромыслящих, - добавил Майк.
И только князь Волконский его полностью поддержал со всем пылом своих двадцати лет. Он отличался восторженным нравом, был очень восприимчив к новым идеям, а его друг, так много видевший, так много испытавший, казался ему настоящим Учителем.
- Господа, - проговорил Алекс. - Нам необязательно понадобятся святые. В Париже у Бонапарта сплошь одни головорезы. Но он в них уверен. И знаете, почему? Потому что они подчиняются непосредственно ему. Если у нашего государя будет в распоряжении подобное ведомство, подконтрольное только ему, и люди, преданные лишь ему, то всё станет так же, как во Франции.
- А зачем нам, как во Франции? - спросил Марин.
- По-твоему, это нормально, когда законного монарха убивают в его собственной спальне? - посмотрел на него ехидно Алекс.
Серж вспыхнул. Он участвовал в свержении Павла, а его приятель намекал именно на это.
- Твои идеи очень бы понравились Павлу Петровичу, я тебя уверяю, - сказал он мрачно. - Тайная канцелярия, служащая его прихоти - как это мило. Ты у нас учился у иезуитов, кажется? И князинька тоже, вот вы и спелись. Иезуитский орден хотите у нас сделать, да?
- На, - Алекс швырнул через стол бумаги, исписанные его почерком. - Вот тебе мой проект. Читай. Потом поговорим.
- Проект Алекса предназначен не для тиранов, а для таких благородных монархов, как наш, - вставил Серж Волконский. - Он найдёт неподкупных. Их и не должно быть очень много.
- Я боюсь самого слова "неподкупный", - вздохнул Марин. - Попахивает Робеспьером, Директорией и гильотиной. Аракчеев вон тоже неподкупный.
Надо сказать, что Серж не поленился и прочел доклад о la haute police от начала и до конца.
- Знаешь, что я думаю? - проговорил он позже Алексу, когда тот наведался к нему, чтобы справиться о его мнении. - Это очень хорошая идея, но она для немцев. И, уж не обижайся, Саша, - сразу видно по этому проекту, что его автор - тоже немец.
- Это почему же? - нахмурился Алекс.
- Такие понятия чести и преданности государю для нас не характерны, - отвечал Серж. - Русские дворяне служат Крови, а не Идее. России, а не правителю. Мы разделяем эти два понятия. Поэтому и свергли Павла - он, будучи государем, вредил России. Поэтому и папеньку его вилкой закололи - а нечего с пруссаками погаными брататься! Поэтому столько шума было, когда наш государь с Наполеоном помирился. Мы, русские, приязаны к земле. Даже такие нищие, как я. Каждый из нас - в своем огороде царь. А вы, остзейцы, от царской милости зависите напрямую. Поэтому вас можно выстроить в эту твою Когорту и отправить командовать страной.
"У Кристофа в проекте было ZwЖfl..." - вспомнил Алекс. Он понял, куда клонит его старший приятель. Что он предлагает создать "немецкую Когорту", правящую Россией.
- Если ты читал внимательно, то должен был обратить внимание, что для членства в Когорте неважно, кто ты, сколько у тебя денег, немец ты, русский, поляк или татарин, - нетерпеливо пояснил ему Бенкендорф. - Важна чистота намерений и помыслов.
- Саша, - Марин приобнял его по-дружески. - Ты идеалист. Я когда-то таким же был, вместо сатиры писал оды и верил во всякую чепуху, вроде вечной любви. Ты имеешь в виду одно, а народ-то другое поймет. Пастор Георг вчера истину изрек - нет святых, даже среди апостолов Иуда нашёлся.
- Я все же подам проект государю, - упрямо проговорил Алекс. - Как он решит, так всё и будет.
- Боюсь, если ты возглавишь эту Когорту, тебя ославят властолюбцем, фаворитом и выскочкой, - вздохнул Серж. - И соратников твоих тоже. И пуще всех - то дерьмо, с которым вы будете бороться. Я бы на твоем месте даже не показывал государю этот проект. Одно дело - что во Франции или там, в Пруссии принято. У нас всё куда более мерзко.
- А что мне остается делать? - вздохнул Бенкендорф в ответ. - Я хочу принести пользу.
- Служи. Воюй. Погибнешь - так героем, - произнес "Петрарк". - Полезешь во власть - с говном смешают. Я вот даже рад, что в генералы так и не вышел.
Алекс не внял предупреждением приятеля и отправил свой проект на стол государю. Тот, узнав, от кого он, даже читать не стал. Он подумал: "Опять какая-то "Когорта". Все пишут проекты, чтобы оправдать своё честолюбие. Свою жажду власти. Наивные. Зачем этот Бенкендорф, как глупый мотылек, стремится к тому же пламени, на котором чуть не сгорел его зять?" Касательно Ливена у Александра, кстати, были кое-какие планы. Тот блестяще справился со своим поручением в Берлине, пришёялся ко двору пруссакам... "А что, если заменить старика Алопеуса Кристофом?" - подумал государь. - "Тем более, сейчас там нужен человек, знакомый со штабным делом. Пусть контролирует моих ребят в немецких землях. И да, нам следует перетянуть Пруссию на свою сторону. Не верю я Бонапарту".
Молдавия, Санкт-Петербург, 1808-1811 гг.
Алекс уехал в "крестовый поход" в Молдавию, воевать с турками. Его друзья Воронцов и Суворов, а также граф Иоганн Ливен уже давно сражались там. Марин даже написал по этому поводу прощальные стихи. Марго устроила пылкую сцену прощания с ним, обещая его ждать, как Гризельда у окошка, хоть тысячу лет.
Алекс отличился несколько раз; правда, молдавская слякоть сыграла с ним злую шутку - во время одного из переходов его лошадь поскользнулась в грязи и, падая, увлекла его за собой. Он сломал левую руку и ключицу, и его чуть не сожрали мухи и оводы, от которых он не мог отмахиваться. Время шло, рука плохо срасталась, и лекарь полка Иоганна фон Ливена обнаружил, что кости толком не вправлены, начали сращиваться косичкой, и пришлось их ломать заново. К тому же, прибыв в Видино, барон слег с перемежающейся лихорадкой - ей болели все поголовно, даже его слуга не избежал сей участи, и вместо того, чтобы лечиться самому, он лечил камердинера, а тот был очень плох. Вскоре в этот Богом забытое местечко приехал Ганс фон Ливен, уже три недели болевший тем же, чем страдал Алекс. И они сидели здесь ещё какое-то время, по очереди ухаживая друг за другом, добывая еду и много разговаривая.
В конце концов, Алекс триумфально взял Расоват, ключевую крепость в Молдавии, зарубил массу турок - и потом получил известие о том, что его Прекрасная Дама Марго сочеталась законным браком с танцовщиком Луи Дюпором. Она писала ему сама: "Прости и не вспоминай обо мне дурно. У нас не было будущего, это стало мне понятно после приезда в Петербург. Я никогда не стану настоящей баронессой Бенкендорф, да и тебе нужна не такая, как я. Будь счастлив. Береги себя". И всё. Алекс хотел рвануть в Петербург, расстроить этот брак, но это бы означало дезертирство из армии. Поэтому он дождался окончания боевых действий и первым делом поехал в столицу, где разыскал новый адрес, по которому проживала его неверная возлюбленная. Его не приняли ни в тот день, ни в последующие пять. Бенкендорф бродил по осеннему городу в отчаянии. В конце концов, снова заболел. Хина сначала кое-как помогла, но потом температура снова поползла вверх, да ещё пошла кровь горлом. Доктор объявил, что у Алекса скоротечная чахотка и дал ему четыре месяца жизни. Время, оставшееся ему до смерти, Алекс решил потратить на просвещение и кинулся читать все те книги, которые не успел. За время болезни он часто вспоминал об Анжелике, её облик вновь представал перед его внутренним взором. Во сне и в бреду он видел во сне горный Китай и деревья, на которых он висел сутками. Барон жил отшельником, никуда не выезжал из дому и никого не принимал. Каким-то чудом грудь его зажила сама, чахотка прошла. Но барон подосадовал на себя - ему теперь так просто не умереть. Надо ускорить приход Смерти.
В день, когда ему исполнилось 27 лет, Алекс накурился гашиша, лёг в ванну и взрезал себе вены. Воронцов, явившийся к нему, спас его, потом долго матерился, отчитывал его и кричал: "Сделай уже что-нибудь со своей жизнью!"
И Алекс снова уехал воевать с теми же турками. За время его отсутствия он узнал о гибели Бижу. Аркадий Суворов утонул в Рымнике, спасая не умеющего плавать денщика. Река сильно разлилась после весенних дождей. "Бижу" просто унесло течением, тела его не нашли. На этом этапе своего "крестового похода" Алекс отличился в сражении под Рущуком, принёсшим ему славу. И опять его не задела ни одна пуля. В конце этого года он снова явился в Петербург, не зная, что готовит ему следующий год, от Рождества Господня 1812-й, год Смерти и Славы, озарённый светом кометы Галлея, кровью и пожарами.
И сегодня вместо пояснения откуда вообще взялась графиня де Монсоро https://www.proza.ru/2019/05/11/1249
будет
Похищение сабинянки
Похищение ловким повесой звезды французской драмы наделало много шума в Париже, и даже Лёвенштерн, подвизающийся скромным студентом хcole Medicale и проживающий на мансарде одного дома на Rive DroНte, услышал об этом. Он пока осторожничал и не искал знакомств. Ему такая жизнь нравилась.
Алексов аффронт его поразил, но Жанно слишком хорошо знал своего кузена, чтобы долго удивляться его поступку. Ходили, правда, слухи, что Алекс хочет жениться на Марго, и Лёвенштерну они не очень нравились. "А потом у них родится сын. Такой же, как я", - подумал он мрачно. Эта история напоминала ему о его родителях. Слишком напоминала.
Санкт-Петербург, май 1808 года.
Алекс с Марго устроились в роскошных апартаментах в доме Грушкина на Невском. Барон сразу же после приезда поехал в Павловск. Там его встретили совсем не радостно. Его долго продержали у фрау Шарлотты, проявившей к нему куда больше сердечности, чем её повелительница. Под конец почтенная дама проговорила со всей откровенностью:
- Александр. Чтобы вы не обольщались. Вашу... особу хотят отдать государю в качестве развлечения. Ничего более. И если вы заговорите о браке с ней, то знайте: все будут против.
Мария Фёдоровна обрушила всю тяжесть своего гнева на повинную голову Алекса. В конце концов, он почувствовал себя виновным даже в том, что появился на свет. Императрица то и дело хваталась за сердце, закатывала глаза, без конца поминала его мать, всплескивала руками, постоянно повторяя слова "стыд" и "позор".
- И твои долги, - жестко проговорила она напоследок. - Сделал их ты, а расплачиваться по ним мне. И мне неприятно тратить на прихоти этой актёрки деньги, которые бы пошли на что-то более полезное. Я избавлю тебя от кредиторов, но скажи: как ты собираешься искупать свою вину?
- Кроме как уйти на войну, мне ничего другого не остается, - вздохнул Бенкендорф.
Увы, в столице его приняли тоже довольно холодно. Друзья называли его "дурнем", а Воронцов мрачно говорил: "Ей от тебя нужны лишь деньги. Митя из-за такой уже Богу душу отдал. Ты следующий, хочешь сказать?"
В Петербурге Марго действительно заразилась болезнью скупать всё и вся - шелка, меха, драгоценности, персидские шали. Если мебель - то только лучшая, если еда - то только деликатесы первого сорта, вроде черной икры или осетрины. Долги Алекса росли в астрономической прогрессии.
В июне состоялось выступление Маргариты Жорж в Каменноостровском дворце в присутствии государя и всего двора. Она читала монолог Федры. В числе приглашенных были и Ливены. Алекса в этот вечер отправили в Зимний на дежурство.
Монолог, исполненный звездой французской драмы, оказался прочувствованным и выверенным. Женщина изящно, но при этом очень естественно всплескивала руками, со страстью декламируя бессмертные строки. В очах её блистали неподдельные слезы. Простота в её манере игры сочеталась с величием.
Александр Первый слушал про муки преступной любви мачехи, обуреваемой страстью к пасынку, и сам разрыдался - великий поэт озвучил, а выдающаяся актриса передала всё то, что он испытывал к Като, которая сидела рядом с ним, скрестив руки на груди и прищуренными глазами следя за происходящим на сцене. То, чем так восхищались другие, казалось ей наигранностью и фальшью. Да и сама внешность этой актрисы вызывала в ней отвращение. "Сколько же надо жрать, чтобы к 21 году превратиться в такую коровищу? Да в одном её платье вместятся две меня и ещё три таких, как младшая графиня Ливен", - думала великая княжна. Лицо у этой Маргариты, правда, красивое, правильное, греческого склада, но вот фигура, конечно, далека от грациозности и изящества. Впрочем, дело своё она знает - движениями и жестами госпожа Жорж заставляла забывать о своей полноте, которую даже по меркам тогдашней моды, предполагающей телесное изобилие, можно было назвать чрезмерной. Като одёрнула себя - с каких это пор в её голову полезли такие банальные "бабские" мысли, достойные лишь всяких тупых куриц, которые, рассевшись вдоль стен на придворном балу, без стеснения обсуждают дебютанток? Всё просто. Великая княжна знала, что эта Марго Жорж не сегодня-завтра окажется в постели её любимого брата, который, слушая этот истеричный монолог, почти рыдал. "Сейчас у неё пена изо рта пойдет", - подумала Екатерина. Затем она встала с места и вышла в сад. Ночь была белая, странный лилово-золотистый свет озарял небосклон. В отдалении она заметила графа Кристофа, вышедшего из залы уже на пятой минуте декламации - такое он на дух не переносил. Като махнула ему рукой.
- Как тебе пассия твоего beau-frХr'а? - улыбнулась ему девушка.
- Чересчур. Слишком чересчур, - отвечал он.
- Ей по этому случаю надо было выбрать другой монолог, - усмехнулась Като и процитировала:
- "Если я Цинну соблазню, как многих других соблазняла..."
- То-то Алекса услали дежурить в Зимний, - проговорил Кристоф. - Оказали милость.
Они помолчали. Екатерина с грустью смотрела на графа. Человек, видевший Грань, всегда меняется, хоть и не всегда это очень заметно. Кристоф стал увереннее в себе, лицо его казалось безмятежным, как у мраморной статуи.
- Всё кончено? - спросила она. - Мой брат всё похоронил?
"Почти", - подумал Ливен. - "Началась война со Швецией".
- Не знаю, - пожал он плечами. - Меня, по крайней мере, вообще отстранили от всех военных дел. Сейчас посылают с поручением в Берлин, потом - в Вену.
- Любой другой на твоём месте сбежал бы за границу под предлогом лечения, - проговорила Екатерина.
- Одни мои враги добились своего, - отвечал Кристоф, не глядя ей в глаза. - А другие нынче как раз таки за границей.
- Ты собираешься их там разыскивать? - спросила великая княжна.
- Постараюсь, - он холодно улыбнулся ей.
Таким было их последнее свидание. Через шесть лет они ещё раз встретятся, даже останутся наедине - и окончательно расстанутся злейшими врагами.
Доротея тоже согласилась со своим мужем в том, что Марго - это "чересчур". Даже для её старшего брата. Актриса она превосходная, и Алекс наверняка влюбился не в неё саму, а в её сценический образ. Этот образ, надо признать, величественен и красив. Но если всё, что говорят о их браке, правда... Если эта толстушка действительно уже подписывает свои послания "George-Benckendorff"... Тут Доротея была вынуждена согласиться с Марией Федоровной. Называть вот эту особу "belle-soeur" она не сможет никогда. Если брат добьется-таки своего и не мытьём, так катаньем получит разрешение на брак, она больше никогда не перемолвится с ним ни словом. Вот было бы хорошо, если бы Марго очень понравилась государю и сделалась его постоянной фавориткой, практически собственностью. Тогда ситуация разрешилась бы сама собой.
После представления император Александр подошёл к Марго, вытирая глаза надушенным платком.
- Верите ли, мадемуазель, это первые слёзы, которые я проливаю в театре, - сказал он, всхлипывая.
Актриса улыбнулась. Государя она ещё перед началом представления выцепила взглядом из толпы, и ей он весьма понравился. Немного похож на её любовника Бенкендорфа, но повыше ростом, с более мягкими чертами лица, волосы посветлее, глаза голубые и туманные.
- Я не знаю, считать ли ваши слова комплиментом моему мастерству или упрёком в мой адрес. Я, сама того не желая, заставила плакать одного из величайших людей в Европе, - отвечала обаятельная дама.
- Иногда плакать полезно, - возразил государь. - Мне, как сами понимаете, это запрещено. Издержки моего положения, которое слишком многие находят завидным.
- Я не нахожу, Ваше Величество.
Он протянул ей ладонь. Марго сжала его руку в своей и слегка надавила средним пальцем на мякоть ладони. Он взял её под руку, и они удалились в сторону личных покоев императора.
Вернулась в дом Грушкина она уже под утро, сверкая бриллиантовым перстнем. Назавтра у неё была назначена декламация в Мраморном дворце, перед цесаревичем Константином. В общем, успех у неизбалованной сценическими талантами северной публики ей, как и предсказывали Арман вместе с её "странствующим рыцарем", был обеспечен.
Алекс не был ни ревнив, ни глуп. Он знал, зачем всё это затевалось. И вздохнул с тайным облегчением, когда тайные чаяния государыни не сбылись, и госпожа Жорж не стала постоянной любовницей Александра - одного раза ему оказалось достаточно. С Константином у Марго тоже ничего не вышло - тот даже заявил, что мадемуазель Жорж "в своей области не стоит и половины того, что моя скаковая лошадь стоит в своей".
Бенкендорф жил со своей актрисой в открытую, как муж с женой, и вскоре его приятели приняли их отношения как данность. Только сестра не понимала его. Алекс даже думал - а что, если в самом деле взять и жениться?
- Почему бы и нет? - усмехнулась Марго, когда он предложил ей это в довольно будничной обстановке, придя домой после очередного дежурства. - Раз уж мы и так живем вместе. Невенчанными жить грех, а я добрая католичка.
- Правда что ли? - Алекс посмотрел на неё по-новому. Сколько дней и ночей он провел с этой женщиной и до сих пор не знает её полностью! - Но предупреждаю, что я не очень богат и в основном живу лишь службой.
- А тебе разрешат? - прищурила она темные глаза, обрамлённые густыми ресницами.
Да. Он и забыл. Императрица-мать. Что ж, придется с ней поссориться.
- А я ни у кого спрашивать не буду, - улыбнулся Бенкендорф.
Впрочем, через два дня он был вынужден взять свои слова обратно. Марго охотно принимала дары от многочисленных поклонников, а деньги у Алекса были на исходе. Всё чаще она отказывала ему в близости, говоря, что у неё болит голова, пришли "эти дни", она жутко устала на репетиции, и прочая, и прочая... Из-за этого у них состоялась очередная ссора, после которой барон хлопнул дверью и ушёл в ночь. Утреннее примирение было бурным, и она, в очередной раз сдаваясь перед его натиском, прошептала:
- Если мы были мужем и женой, то ничего такого бы не случилось.
Алекс спросил у своей спутницы жизни:
- Ты ничего не чувствуешь?
- Вообще-то, много чего, - улыбнулась женщина, обнимая его, проводя рукой по его обнаженной груди. - Любовь к тебе, например. И желание.
Она скользнула рукой чуть ниже его живота, парой ловких, испытанных движений возбудив его.
- Чёрт... - он постарался справиться с собой, разговор как-никак серьезный. - Я не это имею в виду. Не надо...
- Надо, Alex, надо, - игриво прошептала его любовница. - Ах, ты просто ленишься? Ну, это нам не помеха.
Её волосы черным каскадом упали ему на грудь, на живот, и не успел он опомниться и выразить свой протест, как она начала одарять его пылкими ласками, быстро приведя его к бурному оргазму.
- И всё-таки, - проговорил он, опомнившись. - Ты как? Тебя не тошнит? Голова не кружится?
Марго расхохоталась.
- О, по этому поводу вообще не беспокойся, - произнесла она. - У меня не может быть детей.
- Почему же? - спросил Алекс.
- Скажем так - лет пять тому назад я совершила одну большую глупость, - ответила мадемуазель Жорж серьёзно и без улыбки. - И никто меня, увы, не отговорил от неё. Вот и поплатилась. Теперь я в таком же положении, что и моя императрица. Так что, боюсь, у меня с тобой не получится никакого продолжения рода. Ты дворянин. Таким, как ты, это обычно очень важно.
- Тем лучше для детей, которые у нас не появятся, - Алекс чувствовал себя несколько тоскливо после её признания. - У меня был родственник. Женился на итальянской певице, беременной от него. Она умерла, он спился и тоже помер. А дети - как неприкаянные. Все помнят, кем была их мать. Так что, я думаю, так лучше. Когда мы будем вместе, ты сможешь продолжать выступать, заниматься тем, что тебе нравится. Никакие дети тебя ни в чём не будут ограничивать. Если хочешь, можно взять на воспитание сиротку. И я не единственный сын. Мой брат, в любом случае, продолжит наш род.
- Это ты пока так говоришь, - печально произнесла Марго. - Потом, глядя на своих друзей и родственников, радующихся появлению на свет своих малышей, ты невольно начнешь им завидовать. Ты захочешь продолжить свой род, но я не смогу тебе в этом помочь. Тогда ты проклянёшь тот день, когда женился на мне.
- Слушай, - его сердце болезненно сжалось. - Наверное, это можно как-то вылечить...
- Это необратимо, - и она, задрав рубашку, показала на тонкий белый шрам, вертикально перерезающий её живот.
Алекс даже не хотел предполагать, что это означает. Понял только, что прошлое его возлюбленной таит в себе много такого, о чём ему не стоило знать. И ныне он сомневался, что готов разделить свою жизнь с этой актрисой, талант которой явно развился из-за её непростой судьбы, сделавшей её расчетливой, беспринципной и бесплодной. Возможно, будь она чистенькой девочкой, до восемнадцати лет проживавшей под присмотром гувернантки или надзирательницы пансиона, о бедах и лишениях читавшей только в книжках, как большинство её сверстниц, принадлежавших к одному с Алексом кругу, она бы и не стала сколько-нибудь замечательной актрисой, её игра казалась бы вымученной и ненатуральной. Но может ли он сделать Марго вновь обычной женщиной, женившись на ней, поселив её в Штернгофе, представив её свету как баронессу фон Бенкендорф? Пока они не венчаны, свет хоть и сплетничает, но в целом, не враждебен к ним. Князь Шаховской давно содержит актрису Семёнову - и все на это смотрят сквозь пальцы. У каждой актрисы есть набор постоянных поклонников из числа знати. И это нормально. Конечно, их роман протекает на виду, денег он поиздержал немало, но чуть стоит ему с Марго переступить порог церкви и обвенчаться - он будет исключен из числа "приличных людей". Ибо на актрисах дворяне, и уж тем более остзейские дворяне не женятся. То, что Марго католичка и представительница "третьего сословия", поставило бы его в один ряд с родителями Жанно и Эрики Лёвенштернов. Кузену до сих пор приходится отстаивать свое место под солнцем. Да и Дотти, уж на что понимающая и всегда поддерживающая его, и то как будто с цепи сорвалась. Правда, Алекс догадывался, что её бурная реакция вызвана не только и не столько оскорблением фамильной чести Бенкендорфов, сколько чем-то иным... Напоминающим ревность. "Странно всё это", - подумал он, обнимая Марго. Они быстро заснули.
Так Марго с Алексом прожили лето и осень. Алекс в свободное от развлечений время изучал мистику и даже вступил в масонскую ложу "Соединённых друзей". Более близко сошелся с князем Сержем Волконским, который, как показалось Алексу, понимал его с полуслова. И он начал писать свой проект под названием "О Когорте Добромыслящих". Или, как называли его труд друзья, "О Ночном Дозоре". Однажды они собрались в очередной раз обсудить алексовы идеи. Уселись вокруг стола, и барон зачитал им окончательную версию своего проекта, который собирался подать государю на днях.
- Слушай, - сказал Майк, собравшийся в Молдавию воевать. - Всё это очень хорошо. Но где ты найдешь этих Добромыслящих?
- Ты слишком веришь людям, Саша, - вздохнул Марин. - Когда твоим Добромыслящим достанется столько власти, сколько ты им отводишь, кто-то из них обязательно начнёт ею злоупотреблять.
- Да. Власть развращает, - сказал Георг фон дер Бригген, уже выдержавший экзамен на пастора и приехавший в Петербург ненадолго, уладить кое-какие имущественные дела. - Об этом и в Писании сказано. Даже Апостолы и те оступались. А если в твоей la haute police служить будут люди, а не ангелы...
- Тебе придется ещё придумать ведомство, которое станет контролировать действия Добромыслящих, - добавил Майк.
И только князь Волконский его полностью поддержал со всем пылом своих двадцати лет. Он отличался восторженным нравом, был очень восприимчив к новым идеям, а его друг, так много видевший, так много испытавший, казался ему настоящим Учителем.
- Господа, - проговорил Алекс. - Нам необязательно понадобятся святые. В Париже у Бонапарта сплошь одни головорезы. Но он в них уверен. И знаете, почему? Потому что они подчиняются непосредственно ему. Если у нашего государя будет в распоряжении подобное ведомство, подконтрольное только ему, и люди, преданные лишь ему, то всё станет так же, как во Франции.
- А зачем нам, как во Франции? - спросил Марин.
- По-твоему, это нормально, когда законного монарха убивают в его собственной спальне? - посмотрел на него ехидно Алекс.
Серж вспыхнул. Он участвовал в свержении Павла, а его приятель намекал именно на это.
- Твои идеи очень бы понравились Павлу Петровичу, я тебя уверяю, - сказал он мрачно. - Тайная канцелярия, служащая его прихоти - как это мило. Ты у нас учился у иезуитов, кажется? И князинька тоже, вот вы и спелись. Иезуитский орден хотите у нас сделать, да?
- На, - Алекс швырнул через стол бумаги, исписанные его почерком. - Вот тебе мой проект. Читай. Потом поговорим.
- Проект Алекса предназначен не для тиранов, а для таких благородных монархов, как наш, - вставил Серж Волконский. - Он найдёт неподкупных. Их и не должно быть очень много.
- Я боюсь самого слова "неподкупный", - вздохнул Марин. - Попахивает Робеспьером, Директорией и гильотиной. Аракчеев вон тоже неподкупный.
Надо сказать, что Серж не поленился и прочел доклад о la haute police от начала и до конца.
- Знаешь, что я думаю? - проговорил он позже Алексу, когда тот наведался к нему, чтобы справиться о его мнении. - Это очень хорошая идея, но она для немцев. И, уж не обижайся, Саша, - сразу видно по этому проекту, что его автор - тоже немец.
- Это почему же? - нахмурился Алекс.
- Такие понятия чести и преданности государю для нас не характерны, - отвечал Серж. - Русские дворяне служат Крови, а не Идее. России, а не правителю. Мы разделяем эти два понятия. Поэтому и свергли Павла - он, будучи государем, вредил России. Поэтому и папеньку его вилкой закололи - а нечего с пруссаками погаными брататься! Поэтому столько шума было, когда наш государь с Наполеоном помирился. Мы, русские, приязаны к земле. Даже такие нищие, как я. Каждый из нас - в своем огороде царь. А вы, остзейцы, от царской милости зависите напрямую. Поэтому вас можно выстроить в эту твою Когорту и отправить командовать страной.
"У Кристофа в проекте было ZwЖfl..." - вспомнил Алекс. Он понял, куда клонит его старший приятель. Что он предлагает создать "немецкую Когорту", правящую Россией.
- Если ты читал внимательно, то должен был обратить внимание, что для членства в Когорте неважно, кто ты, сколько у тебя денег, немец ты, русский, поляк или татарин, - нетерпеливо пояснил ему Бенкендорф. - Важна чистота намерений и помыслов.
- Саша, - Марин приобнял его по-дружески. - Ты идеалист. Я когда-то таким же был, вместо сатиры писал оды и верил во всякую чепуху, вроде вечной любви. Ты имеешь в виду одно, а народ-то другое поймет. Пастор Георг вчера истину изрек - нет святых, даже среди апостолов Иуда нашёлся.
- Я все же подам проект государю, - упрямо проговорил Алекс. - Как он решит, так всё и будет.
- Боюсь, если ты возглавишь эту Когорту, тебя ославят властолюбцем, фаворитом и выскочкой, - вздохнул Серж. - И соратников твоих тоже. И пуще всех - то дерьмо, с которым вы будете бороться. Я бы на твоем месте даже не показывал государю этот проект. Одно дело - что во Франции или там, в Пруссии принято. У нас всё куда более мерзко.
- А что мне остается делать? - вздохнул Бенкендорф в ответ. - Я хочу принести пользу.
- Служи. Воюй. Погибнешь - так героем, - произнес "Петрарк". - Полезешь во власть - с говном смешают. Я вот даже рад, что в генералы так и не вышел.
Алекс не внял предупреждением приятеля и отправил свой проект на стол государю. Тот, узнав, от кого он, даже читать не стал. Он подумал: "Опять какая-то "Когорта". Все пишут проекты, чтобы оправдать своё честолюбие. Свою жажду власти. Наивные. Зачем этот Бенкендорф, как глупый мотылек, стремится к тому же пламени, на котором чуть не сгорел его зять?" Касательно Ливена у Александра, кстати, были кое-какие планы. Тот блестяще справился со своим поручением в Берлине, пришёялся ко двору пруссакам... "А что, если заменить старика Алопеуса Кристофом?" - подумал государь. - "Тем более, сейчас там нужен человек, знакомый со штабным делом. Пусть контролирует моих ребят в немецких землях. И да, нам следует перетянуть Пруссию на свою сторону. Не верю я Бонапарту".
Молдавия, Санкт-Петербург, 1808-1811 гг.
Алекс уехал в "крестовый поход" в Молдавию, воевать с турками. Его друзья Воронцов и Суворов, а также граф Иоганн Ливен уже давно сражались там. Марин даже написал по этому поводу прощальные стихи. Марго устроила пылкую сцену прощания с ним, обещая его ждать, как Гризельда у окошка, хоть тысячу лет.
Алекс отличился несколько раз; правда, молдавская слякоть сыграла с ним злую шутку - во время одного из переходов его лошадь поскользнулась в грязи и, падая, увлекла его за собой. Он сломал левую руку и ключицу, и его чуть не сожрали мухи и оводы, от которых он не мог отмахиваться. Время шло, рука плохо срасталась, и лекарь полка Иоганна фон Ливена обнаружил, что кости толком не вправлены, начали сращиваться косичкой, и пришлось их ломать заново. К тому же, прибыв в Видино, барон слег с перемежающейся лихорадкой - ей болели все поголовно, даже его слуга не избежал сей участи, и вместо того, чтобы лечиться самому, он лечил камердинера, а тот был очень плох. Вскоре в этот Богом забытое местечко приехал Ганс фон Ливен, уже три недели болевший тем же, чем страдал Алекс. И они сидели здесь ещё какое-то время, по очереди ухаживая друг за другом, добывая еду и много разговаривая.
В конце концов, Алекс триумфально взял Расоват, ключевую крепость в Молдавии, зарубил массу турок - и потом получил известие о том, что его Прекрасная Дама Марго сочеталась законным браком с танцовщиком Луи Дюпором. Она писала ему сама: "Прости и не вспоминай обо мне дурно. У нас не было будущего, это стало мне понятно после приезда в Петербург. Я никогда не стану настоящей баронессой Бенкендорф, да и тебе нужна не такая, как я. Будь счастлив. Береги себя". И всё. Алекс хотел рвануть в Петербург, расстроить этот брак, но это бы означало дезертирство из армии. Поэтому он дождался окончания боевых действий и первым делом поехал в столицу, где разыскал новый адрес, по которому проживала его неверная возлюбленная. Его не приняли ни в тот день, ни в последующие пять. Бенкендорф бродил по осеннему городу в отчаянии. В конце концов, снова заболел. Хина сначала кое-как помогла, но потом температура снова поползла вверх, да ещё пошла кровь горлом. Доктор объявил, что у Алекса скоротечная чахотка и дал ему четыре месяца жизни. Время, оставшееся ему до смерти, Алекс решил потратить на просвещение и кинулся читать все те книги, которые не успел. За время болезни он часто вспоминал об Анжелике, её облик вновь представал перед его внутренним взором. Во сне и в бреду он видел во сне горный Китай и деревья, на которых он висел сутками. Барон жил отшельником, никуда не выезжал из дому и никого не принимал. Каким-то чудом грудь его зажила сама, чахотка прошла. Но барон подосадовал на себя - ему теперь так просто не умереть. Надо ускорить приход Смерти.
В день, когда ему исполнилось 27 лет, Алекс накурился гашиша, лёг в ванну и взрезал себе вены. Воронцов, явившийся к нему, спас его, потом долго матерился, отчитывал его и кричал: "Сделай уже что-нибудь со своей жизнью!"
И Алекс снова уехал воевать с теми же турками. За время его отсутствия он узнал о гибели Бижу. Аркадий Суворов утонул в Рымнике, спасая не умеющего плавать денщика. Река сильно разлилась после весенних дождей. "Бижу" просто унесло течением, тела его не нашли. На этом этапе своего "крестового похода" Алекс отличился в сражении под Рущуком, принёсшим ему славу. И опять его не задела ни одна пуля. В конце этого года он снова явился в Петербург, не зная, что готовит ему следующий год, от Рождества Господня 1812-й, год Смерти и Славы, озарённый светом кометы Галлея, кровью и пожарами.
Click to view