Без названия
@@@И тут он приваливается к оградке, грудь ходуном.
Ему кажется, что весь мир стоит кверху дном,
А он, растопырив руки, уперся в стенки.
Он небрит, свитерок надет задом наперед,
И уже ни одно бухло его не берет,
Хотя на коньяк он тратит большие деньги.
Он стоит, и вокруг него площадь крутится, как волчок.
В голове вертолетик, в кабиночке дурачок
Месит мозги огромными лопастями.
"Вот где, значит, Господь накрыл меня колпаком,
Где-то, кажется, я читал уже о таком".
И горячий ком встает между челюстями.
"Вот как, значит, оно, башка гудит как чугун.
Квартирный хозяин жлоб, а начальник лгун,
Хвалит, хвалит, а самого зажимает адски;
У меня есть кот, он болеет ушным клещом,А еще я холост и некрещен.
Как-то все кончается по-дурацки.
Не поговорили с тех пор, отец на меня сердит.
А еще я выплачиваю кредит,
А еще племянник, теперь мне вровень".
И тут площадь, щелчком, вращаться перестает.
Дурачина глушит свой вертолет.
И когда под легкими сходит лед -
Он немного
даже
разочарован.
@@@Огромный город - не хватает глаз -
прокуренный от шахт до антресолей,
и где-то в глубине сидим мы с олей
и поглощаем углекислый газ.
есть что-то, что обязывает нас.
вот пес, что дремлет, старый и ничей,
в соломке мелких солнечных лучей,
вот горький ветер, ниоткуда родом -
они обычно служат поворотом
каких-то тайных внутренних ключей.
и оля с камерой идет по огородам,
а я ищу словцо погорячей.
то, что получится, и будет кислородом.
мы фабрики счастливых мелочей.
идет состав одышливый вдали,
мальчишка паучка кладет за плинтус,
и бабушки за хлебушек - «подвиньтесь!» -
отсчитывают звонкие рубли, -
все это черно-белый фотосинтез.
а мы такие легкие
земли.
@@@Кофе по-турецки, лимона долька,
Сулугуни и ветчина.
Никого не люблю - тех немногих только,
На которых обречена.
Там сейчас мурашками по проспекту
Гонит ветер добрых моих подруг.
И на первых партах строчат конспекты
По двенадцать пар загорелых рук.
Я бы не вернулась ни этим летом,
Ни потом - мой город не нужен мне.
Но он вбит по шляпку в меня - билетом,
В чемодане красном, на самом дне.
Тут же тополя протыкают бархат
Сюртука небес - он как решето;
Сквозь него холодной Вселенной пахнет
И глядит мерцающее ничто.
Ночи в Симеизе - возьми да рухни,
С гор в долину - и никого в живых.
И Сайде смеется из дымной кухни
И смешно стесняется чаевых.
@@@Болею уже, наверно, недели две.
Мы вроде и говорим с тобой, а дословно
Известно все, как эпиграф к пустой главе.
Не видимся совершенно, а чувство, словно
Ношу тебя, как заложника, в голове.
Пора, мое солнце, слишком уж много разниц
Растрескалось - и Бог ведает, почему.
И новое время ломится в дом и дразнит
И хочет начаться, тычется носом в тьму.
Как будто к тебе приходит нежданный праздник,
А ты разучилась радоваться ему.
Пора, мое солнце, глупо теперь прощаться,
Когда уже все сказали, и только стон.
Сто лет с тобой не могли никак натрещаться,
И голос чужой гудел как далекий фон,
И вот наконец нам некуда возвращаться,
И можно спокойно выключить телефон.
И что-то внутри так тянется неприятно -
Страховочная веревка или плацента,
И резать уже бы, рвать бы - давай-ка, ладно,
Наелись сцен-то,
А дорого? - Мне бесплатно,
Тебе три цента.
Пора, мое солнце, - вон уже дует губки
Подружка твоя и пялится за окно.
Как нищие всем показываем обрубки
Своих отношений: мелочно и смешно.
Давай уже откричимся, отдернем трубки,
И, воду глотая, камнем уйдем на дно.
@@@
(Лохматому)
Он не пишет своих, но чужие его отчаянно веселят.
Он их складывает в башку себе, словно цацки.
Он и сам ходит где-то, куда Макар не гонял телят,
И кровь его не раствор печали, а, собственно, дистиллят.
Но писать стихи - это как-то не по-пацански.
Он как теплый циклон, продуцирует свет и тишь.
В детстве все от его спокойствия сатанели.
Ему легче сидеть в горах и курить гашиш,
Ведь когда Бог видит, что ты спешишь -
Твой состав встает посреди тоннеля
И стоит как врытый, как населенный железный гроб.
Не видать, мол, сегодня ни бухгалтерии, ни бабла нам.
Вот поэтому он сидит у себя внутри, как большой микроб,
Потребляет китайский чай, курит всякий смешной укроп,
А я еду за ним из последних строф, из последних строп -
Голубым несложенным парапланом.
СОРОК ДВАЯ лермонтовский возраст одолел,И пушкинского возраста пределОставил позади, и вот владеюТем возрастом, в котором мой отец,Расчета минометного боец,Угрюмо бил по зверю и злодею.Отец мой в сорок лет владел брюшкомИ со стенокардией был знаком,Но в сорок два он стал, как бог, здоровый:Ему назначил сорок первый годЗаместо валидола - миномет,Восьмидесятидвухмиллиметровый.Чтоб утвердить бессмертие строкой,Всего и нужно - воля да покой,Но мой отец был занят минометом;И в праведном бою за волю туОн утверждал опорную плиту,И глаз его на это был наметан.И с грудою металла на спинеШагал он по великой той войне,Похрапывал, укутавшись в сугробы.И с горсткою металла на грудиВернулся он, и тут же пруд прудиК нему вернулось всяческой хворобы.Отец кряхтел, но оказался слабПред полчищем своих сердечных жабИ потому уснул и не проснулся.Он юным был - надежды подавал,Он лысым стал - предмет преподавал,Но в сорок два - бессмертия коснулся.
я потеряла от нашей любви пароли,
я потеряла голову и кредитку,
девочка, слышишь, нас феерически накололи:
вместо люблю тебя слышится да иди ты.
вместо хочу тебя слышится идиоты,
вместо que parle? только дурная карма
я потеряла в житейских водоворотах
в уличной суете, в тишине плацдармов
вкус твоих губ, нежность твоих предплечий,
шрам на запястье, ниточку на лодыжке...
девочка, слышишь, время меня не лечит,
держит за руку и тихо устало дышит.
http://vkontakte.ru/note13404532_10907509
Ему кажется, что весь мир стоит кверху дном,
А он, растопырив руки, уперся в стенки.
Он небрит, свитерок надет задом наперед,
И уже ни одно бухло его не берет,
Хотя на коньяк он тратит большие деньги.
Он стоит, и вокруг него площадь крутится, как волчок.
В голове вертолетик, в кабиночке дурачок
Месит мозги огромными лопастями.
"Вот где, значит, Господь накрыл меня колпаком,
Где-то, кажется, я читал уже о таком".
И горячий ком встает между челюстями.
"Вот как, значит, оно, башка гудит как чугун.
Квартирный хозяин жлоб, а начальник лгун,
Хвалит, хвалит, а самого зажимает адски;
У меня есть кот, он болеет ушным клещом,А еще я холост и некрещен.
Как-то все кончается по-дурацки.
Не поговорили с тех пор, отец на меня сердит.
А еще я выплачиваю кредит,
А еще племянник, теперь мне вровень".
И тут площадь, щелчком, вращаться перестает.
Дурачина глушит свой вертолет.
И когда под легкими сходит лед -
Он немного
даже
разочарован.
@@@Огромный город - не хватает глаз -
прокуренный от шахт до антресолей,
и где-то в глубине сидим мы с олей
и поглощаем углекислый газ.
есть что-то, что обязывает нас.
вот пес, что дремлет, старый и ничей,
в соломке мелких солнечных лучей,
вот горький ветер, ниоткуда родом -
они обычно служат поворотом
каких-то тайных внутренних ключей.
и оля с камерой идет по огородам,
а я ищу словцо погорячей.
то, что получится, и будет кислородом.
мы фабрики счастливых мелочей.
идет состав одышливый вдали,
мальчишка паучка кладет за плинтус,
и бабушки за хлебушек - «подвиньтесь!» -
отсчитывают звонкие рубли, -
все это черно-белый фотосинтез.
а мы такие легкие
земли.
@@@Кофе по-турецки, лимона долька,
Сулугуни и ветчина.
Никого не люблю - тех немногих только,
На которых обречена.
Там сейчас мурашками по проспекту
Гонит ветер добрых моих подруг.
И на первых партах строчат конспекты
По двенадцать пар загорелых рук.
Я бы не вернулась ни этим летом,
Ни потом - мой город не нужен мне.
Но он вбит по шляпку в меня - билетом,
В чемодане красном, на самом дне.
Тут же тополя протыкают бархат
Сюртука небес - он как решето;
Сквозь него холодной Вселенной пахнет
И глядит мерцающее ничто.
Ночи в Симеизе - возьми да рухни,
С гор в долину - и никого в живых.
И Сайде смеется из дымной кухни
И смешно стесняется чаевых.
@@@Болею уже, наверно, недели две.
Мы вроде и говорим с тобой, а дословно
Известно все, как эпиграф к пустой главе.
Не видимся совершенно, а чувство, словно
Ношу тебя, как заложника, в голове.
Пора, мое солнце, слишком уж много разниц
Растрескалось - и Бог ведает, почему.
И новое время ломится в дом и дразнит
И хочет начаться, тычется носом в тьму.
Как будто к тебе приходит нежданный праздник,
А ты разучилась радоваться ему.
Пора, мое солнце, глупо теперь прощаться,
Когда уже все сказали, и только стон.
Сто лет с тобой не могли никак натрещаться,
И голос чужой гудел как далекий фон,
И вот наконец нам некуда возвращаться,
И можно спокойно выключить телефон.
И что-то внутри так тянется неприятно -
Страховочная веревка или плацента,
И резать уже бы, рвать бы - давай-ка, ладно,
Наелись сцен-то,
А дорого? - Мне бесплатно,
Тебе три цента.
Пора, мое солнце, - вон уже дует губки
Подружка твоя и пялится за окно.
Как нищие всем показываем обрубки
Своих отношений: мелочно и смешно.
Давай уже откричимся, отдернем трубки,
И, воду глотая, камнем уйдем на дно.
@@@
(Лохматому)
Он не пишет своих, но чужие его отчаянно веселят.
Он их складывает в башку себе, словно цацки.
Он и сам ходит где-то, куда Макар не гонял телят,
И кровь его не раствор печали, а, собственно, дистиллят.
Но писать стихи - это как-то не по-пацански.
Он как теплый циклон, продуцирует свет и тишь.
В детстве все от его спокойствия сатанели.
Ему легче сидеть в горах и курить гашиш,
Ведь когда Бог видит, что ты спешишь -
Твой состав встает посреди тоннеля
И стоит как врытый, как населенный железный гроб.
Не видать, мол, сегодня ни бухгалтерии, ни бабла нам.
Вот поэтому он сидит у себя внутри, как большой микроб,
Потребляет китайский чай, курит всякий смешной укроп,
А я еду за ним из последних строф, из последних строп -
Голубым несложенным парапланом.
СОРОК ДВАЯ лермонтовский возраст одолел,И пушкинского возраста пределОставил позади, и вот владеюТем возрастом, в котором мой отец,Расчета минометного боец,Угрюмо бил по зверю и злодею.Отец мой в сорок лет владел брюшкомИ со стенокардией был знаком,Но в сорок два он стал, как бог, здоровый:Ему назначил сорок первый годЗаместо валидола - миномет,Восьмидесятидвухмиллиметровый.Чтоб утвердить бессмертие строкой,Всего и нужно - воля да покой,Но мой отец был занят минометом;И в праведном бою за волю туОн утверждал опорную плиту,И глаз его на это был наметан.И с грудою металла на спинеШагал он по великой той войне,Похрапывал, укутавшись в сугробы.И с горсткою металла на грудиВернулся он, и тут же пруд прудиК нему вернулось всяческой хворобы.Отец кряхтел, но оказался слабПред полчищем своих сердечных жабИ потому уснул и не проснулся.Он юным был - надежды подавал,Он лысым стал - предмет преподавал,Но в сорок два - бессмертия коснулся.
я потеряла от нашей любви пароли,
я потеряла голову и кредитку,
девочка, слышишь, нас феерически накололи:
вместо люблю тебя слышится да иди ты.
вместо хочу тебя слышится идиоты,
вместо que parle? только дурная карма
я потеряла в житейских водоворотах
в уличной суете, в тишине плацдармов
вкус твоих губ, нежность твоих предплечий,
шрам на запястье, ниточку на лодыжке...
девочка, слышишь, время меня не лечит,
держит за руку и тихо устало дышит.
http://vkontakte.ru/note13404532_10907509