Холокост обязывает радоваться
28.4.14 Йом ха Шоа, Лондон
В душевой в спортзале в Йом ха-Шоа - и вдруг слезы, когда полилась на голову вода. Миллионам моих собратьев - моих родных, моей плоти - миллионам меня - вот так вместо воды полилась смерть, животное удушье газа. Я умирал в мучениях и в отчаянии, доведенный до скотского состояния, в ужасе и в агонии, во вшах и в дерьме. Я умирал, не проявив героизма и стойкости - во всей слабости человеческой, цепляясь за жизнь, хрипя и воя. Я умирал в отчаянии, что не могу спасти своих близких, своих детей. Я проклинал себя, что не убежал во время - из Германии, из Польши, из Венгрии, с Украины - ведь кто-то сообразил, кто-то сориентировался, кто-то унес ноги - а я и мои близкие - нет. Я умирал, не найдя себе оправдания, зная что ревнивый карающий Бог убивает меня и наказывает меня самой страшной карой - страданием близких, их смертью в той же, или в соседней «душевой», в расстрельном рву, в гетто - за мои грехи: за то, что я был плохим евреем или наоборот - хорошим евреем, который не сумел привести к тшуве плохих евреев. Не знаю, за что - но, умирая, я знал: Он карает меня!
Но я также знаю, что в миг, когда закончилась агония и тощие ноги мои делали последние содрогания - я увидел свет и я узнал, что все прощено, все прощено навсегда, что это был кошмар, сон - а теперь начинается жизнь вечная, счастье вечное, в котором не будет слез и разлук, и что я вернусь - вместе со всеми любимыми, в новых ролях - чтобы прожить заново: правильно и праведно, счастливо и радостно, что я увижу восстановление Израиля - сам, во плоти, своими глазами, что Господь бесконечно любит нас и выполнит все, что обещал: изольет радость и ликование на народ свой, и утолить жажду из нашей радости придут все народы в Иерусалим. И поэтому сейчас я не имею права быть несчастным. Я не имею права не радоваться. Ради тех, кто стоял тогда в «душевых». Ради тех, кто верил, что их слезы сменятся ликованием, когда они вернутся. Ради себя самого. Потому что они вернулись во мне.
В душевой в спортзале в Йом ха-Шоа - и вдруг слезы, когда полилась на голову вода. Миллионам моих собратьев - моих родных, моей плоти - миллионам меня - вот так вместо воды полилась смерть, животное удушье газа. Я умирал в мучениях и в отчаянии, доведенный до скотского состояния, в ужасе и в агонии, во вшах и в дерьме. Я умирал, не проявив героизма и стойкости - во всей слабости человеческой, цепляясь за жизнь, хрипя и воя. Я умирал в отчаянии, что не могу спасти своих близких, своих детей. Я проклинал себя, что не убежал во время - из Германии, из Польши, из Венгрии, с Украины - ведь кто-то сообразил, кто-то сориентировался, кто-то унес ноги - а я и мои близкие - нет. Я умирал, не найдя себе оправдания, зная что ревнивый карающий Бог убивает меня и наказывает меня самой страшной карой - страданием близких, их смертью в той же, или в соседней «душевой», в расстрельном рву, в гетто - за мои грехи: за то, что я был плохим евреем или наоборот - хорошим евреем, который не сумел привести к тшуве плохих евреев. Не знаю, за что - но, умирая, я знал: Он карает меня!
Но я также знаю, что в миг, когда закончилась агония и тощие ноги мои делали последние содрогания - я увидел свет и я узнал, что все прощено, все прощено навсегда, что это был кошмар, сон - а теперь начинается жизнь вечная, счастье вечное, в котором не будет слез и разлук, и что я вернусь - вместе со всеми любимыми, в новых ролях - чтобы прожить заново: правильно и праведно, счастливо и радостно, что я увижу восстановление Израиля - сам, во плоти, своими глазами, что Господь бесконечно любит нас и выполнит все, что обещал: изольет радость и ликование на народ свой, и утолить жажду из нашей радости придут все народы в Иерусалим. И поэтому сейчас я не имею права быть несчастным. Я не имею права не радоваться. Ради тех, кто стоял тогда в «душевых». Ради тех, кто верил, что их слезы сменятся ликованием, когда они вернутся. Ради себя самого. Потому что они вернулись во мне.