Исповедь узницы “скопинского маньяка»
Сегодня вышел на свободу «скопинский маньяк», похитивший в 2000 году двух девушек, 14 и 17 лет, и продержавший их в подвале почти 4 года.
Младшая из девушек, Катя, написала книгу о своём страшном заключении. Вот некоторые цитаты из этой книги.
...Сейчас я понимаю, почему именно так я повела себя в тот вечер. Мой возраст и образ жизни на тот момент не позволяли мне адекватно оценивать обстановку. За свои четырнадцать лет я ни разу не встречала плохих людей. Меня никогда никто не обижал и не обманывал. Я была любимой дочерью, средней, но не вызывающей негатива у учителей, ученицей, хорошей подругой. Моё существование было безоблачным и счастливым. Слова «маньяк», «насилие», «преступление» я в полной мере осмыслила и поняла, только находясь в том подвале. Я была наивной маленькой девочкой, с которой впервые поступили плохо. Вся эта чудовищная ситуация случилась именно в тот момент, когда я из ребенка превращалась в подростка. Возможно, это покажется удивительным, но в тот период моей жизни мне еще иногда хотелось поиграть с куклами, у меня даже был импровизированный домик для Барби, расположенный на нижней полке книжного шкафа!
...С самого начала нашего пребывания в плену мы начали молиться. Перед сном, приемом пищи или просто когда становилось совсем невыносимо, я и подруга по очереди зачитывали три короткие молитвы, напечатанные на бумажной иконке, которую Лена всегда носила с собой. Потом необходимость считывать их отпала, так как все слова отлетали от зубов. Я молилась за родителей, сестру, бабушку. Просила дать им веру в то, что я жива, терпения дождаться меня, сил не падать духом...
Все годы заточения вера в моё возвращение была крепкой и несгибаемой, и только она помогла мне не сойти с ума и выдержать самую великую потерю - собственную свободу. Моей целью стало вернуться к родным, чего бы мне это ни стоило, для того, чтобы в первую очередь, прекратить их мучить невыносимой и горькой безызвестностью, связанную с моим исчезновением.
Однажды мне пришло в голову, что с нашим мучителем может произойти несчастный случай и тогда этот затхлый бетонный мешок навсегда станет для нас последним пристанищем. Мы просто будем медленно и мучительно умирать от голода, от обезвоживания, от недостатка воздуха… Такого конца ни для себя, ни для подруги по несчастью я не хотела. И... начала молиться и за его здоровье, усердно и неистово, так же как за своих близких людей. Только живой Мохов мог однажды сделать ошибку, которая станет нашим пропуском на свободу…
...Прошло наше первое лето в заточении. Мохов стал изредка выводить нас к лазу, чтобы мы могли подышать свежим воздухом. На свой пятнадцатый день рождения я попросила его принести мне альбом для рисования и акварель. Мне захотелось иметь свое солнце, небо и землю, пусть не настоящие, но такие же доступные, как и прежде. Иногда, бессонными ночами лежа на жесткой половине кровати, рядом со своей бедной подругой я сочиняла четверостишия, а утром записывала их в тетрадь. К концу заключения у меня накопилось более трёхсот стихотворений.
Мама, я твои глаза забыла,
Мама, я твой голос не узнаю.
Ты меня уже похоронила,
Но живая я еще. Живая!
...Беременность Лены подходила к концу. Теперь в каждый приход Мохова мы с еще большей силой просили, умоляли от пустить нас домой, объясняя, что Лене необходима помощь врачей. Но все было напрасно. В один из дней наш мучитель принес мне медицинское пособие по акушерству и гинекологии и сказал: - Учись, пока время есть, тут все подробно описано, скоро будешь роды принимать. - И, задвинув все засовы, ушел.
Маленькая надежда на то, что в связи с приближением родов Мохов выпустит нас, растаяла, как снежинка на теплой ладони. Нам троим было ясно, что если мы обретем свободу, то он её - потеряет.
Некоторое время у меня еще был внутренний протест, я не хотела открывать эту ужасную книгу. И лишь за пару дней до разрешения беременности Лены, когда стало понятно, что выхода нет, никто не поможет, кроме меня, я взяла ее в руки. Что я, попавшая в лапы маньяка девственницей, могла знать об этой стороне жизни? Когда еще даже элементарных уроков анатомии из школьного курса у меня не было? Ничего. А уж что такое рождение ребенка, этого я не представляла вообще. Поэтому, полистав учебник, была поражена сложности процесса. В учебнике описывалось, что для благополучных родов нужно не только присутствие врача и акушерки, но и огромное количество приспособлений, аппаратов и лекарств. У нас же не было ничего. Единственное, что Мохов принёс, - это перекись водорода и вата.
Из книги я поняла, что для самостоятельных родов необходимо, чтобы плод лежал вниз головой, и мы стали ощупывать живот, но так ничего и не поняли. - Самое главное, что ребенок шевелится, - успокаивала я подругу, будем надеяться на лучшее.
Это случилось в ночь с пятого на шестое ноября. Сначала у Лены заболел живот, а вскоре отошли воды. Начались схватки. Я видела, как страдает моя подруга, плакала вместе с ней, и мое сердце разрывалось от того, что я не могу ей помочь.
Наступил момент рождения. Я старалась не смотреть, и только когда Лена попросила отрезать пуповину, повернувшись, увидела новорождённого. Это был мальчик. Преодолевая страх и брезгливость, я, следуя указанием учебника, обработав ножницы перекисью, отрезала пуповину, перевязала ее ниткой и, кое-как протерев маленькое тельце от смазки и крови, запеленала малыша в оторванный кусок простыни.
Во время всех этих манипуляций мальчик плакал, он вообще оказался на удивление крепким и с громким голосом и, на мой взгляд, соответствовал параметрам нормального роста и веса. Наевшись материнского молока, новорождённый уснул. - Я Владиславом его назову, - сказала подруга и несколько раз поцеловала сына в лицо.
Мохов пришел утром. Известие о том что у него родился сын не вызвало в нем эмоций. Хотя к тому моменту мы точно знали, что у него до этого ребенка детей не было. В 51 год этот человек впервые стал отцом. Но ребенок его не интересовал… Бросив через окошко люка мимолетный взгляд на Владика, Мохов вызвал меня в предбанник для удовлетворения своих потребностей.
...У Лены постоянно пропадало молоко, и от того, что малыш постоянно недоедал, он много плакал и плохо спал. Мы с подругой по очереди качали его на руках, пытаясь успокоить. Устав смотреть, как мучается ребенок, Лена попросила Мохова принести смесь, но получила отказ. - Ты сама не хочешь его кормить, - припечатал он. - У каждой бабы молоко есть. Подруга плакала и силой выдавливала из груди прозрачные капли в маленький ротик сына.
Мне он напоминал маленького невинного ангела спустившегося с небес в наш подземный ад. Солнце, достаточное питание, хороший сон, свежий воздух - этот несчастный ребенок был лишен всего, что в достатке доставалось детям, живущим в нормальной ситуации. То, что он не умер спустя несколько дней в том подвале - это просто чудо…
...От того, что мы постоянно готовили, мылись, стирали и сушили пеленки, в подвале стояла сырость. На стенах и потолке начала расти плесень, и в неимоверном количестве развелись страшные черные жуки. Они по большей части обитали над кроватью и часто срывались вниз. Ложась спать, я старалась накрыться одеялом с головой, чтобы эти твари не ползали по моему лицу и волосам.
...Владик прожил с нами чуть меньше двух месяцев. Однажды утром мы проснулись и поняли, что малыш исчез. Я в панике начала обыскивать нашу маленькую комнатку. Заглянула под кровать, посмотрела в полках стола, перевернула постель, но, конечно, его нигде не было. Лена рыдала. Несмотря на то, что помимо своей воли она была вынуждена родить от нашего ненавистного мучителя, моя подруга очень привязалась к сыну и полюбила его. Мохов вновь переиграл нас. Способ был уже опробованным: в воду, принесенную им накануне, как и в тот страшный вечер было подмешано снотворное. И он, пока мы крепко спали, беспрепятственно проник в бункер и выкрал младенца.
...Спустя примерно месяц после того как Мохов забрал Владика, он в доказательство своих слов принес газетный листок, где сообщалось о мальчике-найденыше. Весть о том, что малыш жив и находится в добрых руках, нас очень обрадовала, и мы с подругой наконец перестали предполагать, где же сейчас ребенок и жив ли он вообще.
...Мылись мы, как и прежде, в не большом пластиковом тазике, примерно раз в две недели. Это происходило, когда у нашего мучителя был выходной. Он приносил четыре канистры: две с водой, по одной на каждую из нас, и две пустые - для слива использованной жидкости. Шампунь и мыло старались расходовать экономно, так как Мохов постоянно упрекал нас в расточительстве и грозился больше не покупать средства гигиены. После такого «омовения» я с трудом могла назвать себя чистой: по телу по-прежнему каталась грязь, а волосы, не промываемые выделенным количеством воды, были похожи на сторновку.
...Однажды Мохов принес мне альбом, обложку которого украшала сцена из мультфильма «Ну, погоди». Она мне так понравилась, что я нарисовала гуашью эту картинку на одной из стен бункера. Позже в нашей темнице появилось улыбающееся солнышко и плывущие по небу облака. Со временем картинки заросли плесенью, и это выглядело еще более мрачно, чем пустая стена.
...В ноябре Лена поняла, что беременна. Мысли о том, что весь ужас первых родов нам придется пережить вновь, добивали меня. Мы снова и снова просили нашего мучителя отпустить нас на волю. - «Оставь надежду всяк сюда вхо дящий», - будто издеваясь, процитировал он однажды средневекового поэта Данте Алигьери.
Было жутко услышать эти зловещие слова. Но собирая последние силы в кулак, я продолжала бороться за жизнь. Я не имела права нарушить безмолвное обещание родным вернуться к ним. От неподвижного образа жизни моё тело ослабло, и я приняла решение заняться спортом. Приседала, качала пресс, разминала спину, приводила в тонус мышцы на руках с помощью двух полуторалитровых бутылок с водой, поднимая их вверх.
...Олег родился третьего июля. Как и в прошлый раз Лена долго мучилась схватками, стонала, кричала, плакала… Когда она легла на кровать, я уже готова была принять ребенка. Вид рождающегося человека меня не пугал. Я, как опытная акушерка, быстро разделалась с пуповиной и, обтерев новорожденного, запеленала его в тряпицу.
Мальчик родился слабым и мелким, не больше двух килограммов в весе. По сравнению со своим старшим братом Владиком он казался тихим и неактивным, но личиком походил на него, словно близнец. С молоком у Лены снова были проблемы, хотя малыш не особо требовал еду - он все больше спал в чемоданчике, оставшемся от первого ребенка… Я достала из-под кровати пеленки и самодельные распашонки нашего первого младенца и привела их в порядок.
...От постоянного стресса и плохого качества жизни у меня никак не начинались женские дни. С одной стороны, это расстраивало - я явно была не в порядке. С другой стороны, я благодарила бога за то, что не беременею от этого ублюдка. Наш мучитель иногда упрекал меня в неполноценности. Говорил, что я тощая, с маленькой грудью и задницей.
...Второй сын Лены прожил с нами це лых четыре месяца. Подруга понимала, что Олежек слишком слабенький, что в нем едва теплится жизнь, но она никак не могла заставить себя расстаться с ним. Мохов не требовал отдать ребенка ему. Скорее всего, он выжидал, когда Лена сама решится на это, ведь она не захочет, чтобы малыш рос стенах этого подвала или еще хуже - погиб от истощения. Именно так все и произошло. Мы понимали ужас нашего положения, и поэтому сами попросили отнести ребенка из нашего бункера. Было совершенно очевидно, что малышу нужны свет, солнце, нормальная еда, нормальный воздух, нормальный уход - мы, находясь в подземелье, не могли ему обеспечить всего этого…
Вместе с этим решением у нас созрел и очередной наивный план освобождения. Мы написали маленькую записочку с нашими именами, вложили ее в распашонку и крепко запеленали мальчика. Когда Мохов в оговоренное время пришел за младенцем, мы с чувством, что скоро весь этот кошмар закончится, от дали ребенка. О, как же мы ошибались, когда надеялись на это письмецо, вложенное Олежке в рубашечку! Конечно же, наш мучитель переодел его в подготовленные для такого случая вещи, нашел эту несчастную бумажку и даже подменил ее на другую, с исправленным текстом.
Только после освобождения из очередного интервью мы узнали, что Олежку нашли в каком-то многоквартирном доме, при нем была записка, и от женского лица - просьба передать ребенка в хорошие руки. В сети можно найти интервью прокурора города Скопин Валерия Марюшкина, который работал в те годы: «Ребенок лежал на полу в подъезде, при нем была записка. Женщина, назвавшаяся Леной, просила передать ребенка в хорошие руки. Когда малыша доставили в больницу, его вид шокировал врачей - подкидыш был похож на маленького старичка. При росте 55 сантиметров четырехмесячный мальчик весил 2 килограмма 400 граммов! Жизнь в нем едва теплилась.
Но тогда мы, конечно, ничего этого не знали. Мохов нам ничего не рассказал: ни куда он отнес ребенка, ни то, что подменил записку - ни слова, ни полслова. Про записку мы уже догадались сами… Потому что за нами так никто и не пришел… Потом - вновь была принесенная им заметка в газете, с точностью повторяющая текст про первого найденного мальчика. То, что Олежек жив и здоров, было радостью и облегчением, но то, что наша попытка побега вновь не удалась, погружало в невероятное отчаяние…
... Когда Лена сказала, что она опять беременна, я даже не удивилась. Для меня уже стало привычным видеть ее с животом и ожидать очередного младенца. Я вообще стала малоэмоциональной и почти не плакала. Но организм Лены был настолько ослаблен, что вряд ли она смогла бы выжить во время родов. Моя бедная подруга так же, как и я, боролась за жизнь.
...Дни тянулись и были похожи один на другой. Сон, еда, рисунки, зачитанные до дыр одни и те же книжки… Даже у белки в колесе больше разнообразия - она хотя бы видит вокруг себя постоянно меняющиеся лица. Наш бункер становился всё мрачнее и не пригоднее для жизни. Плесень разрослась по всему потолку и стенам. Чтобы хоть как-то скрыть эту черноту, я расклеивала свои рисунки по периметру, но и они вскоре начинали гнить. От сырости постельное белье всегда было влажное, а мое тело - липким.
За все годы моего заточения, кроме ненависти и отвращения я не испытала ни одного чувства к нашему мучителю. Мне постоянно хотелось ударить его, ущипнуть, укусить, сказать что неприятное, а еще лучше - задушить своими собственными руками. Если бы в них вдруг откуда-то появилась сила.
... Я практически сдалась и смирилась со своей злой участью. Как вдруг судьба подарила нам еще один шанс на спасение. - В следующую субботу в гости пойдем к моей жиличке, - сказал Мохов, выкладывая продукты на порог люка. - Она студентка, снимает у меня комнату. Я слушала и не верила своим ушам, а он продолжал: - Скажу что ты моя племянница, приехала на выходные. Посидим, винца красненького попьем, а потом я ей незаметно снотворное подмешаю, - он противно оскалился. - Хочу её попробовать.. Это казалось чудом, что мучитель разрешит мне днем выйти на улицу, пообщаться с новым человеком, побыть в его доме! И хотя студентку было очень жаль, я, несомненно, обрадовалась предстоящему походу. Мы с Леной тщательно продумали план по освобождению и с нетерпением принялись ждать выходных.
Я оделась в свои вещи, которые все эти годы бережно хранила в полке стола. Конечно, они напрочь пропитались запахом плесени, но нам это было только на руку. Мало того, что внешне я выглядела, мягко говоря, нездоровой, так еще и воняла затхлостью и подвалом. У нормального человека (а мы надеялись, что эта студентка адекватная) мой вид вызвал бы подозрения. Вообще, когда я анализирую поступки Мохова: то, что он вывел меня на улицу, да потом еще и познакомил со своей жиличкой - я до сих пор не могу понять, как он на это решился. Потерял бдительность, уверившись, что мы слишком раздавлены психологически и деморализованы и уже не будем пытаться бежать? Уверился в своей безнаказанности? Был слишком одержим мечтой завладеть новой жертвой? Или он просто жил в какой-то своей реальности, его психическое расстройство начало прогрессировать, и он перестал трезво оценивать ситуацию? Не знаю. В любом случае именно это его решение повлекло за собой наше последующее освобождение из стен ненавистного бункера.
Мохов постучался в дверь к жиличке. Крепко сжимая мою руку, девушка впустила нас. Я жадно стала разглядывать ее. Ростом не больше меня, худенькая, красивые светлые волосы заплетены в косичку, приятные черты лица и глаза, выражающие непонимание и интерес. Мне вдруг безумно захотелось потрогать голубой халатик, в который она была одета, и прикоснуться к ее телу, чтобы убедиться, что она настоящая.
- Ко мне вот на выходные племянница приехала, - промямлил Мохов. - Ей скучно стало, я вас решил познакомить.
Студентка пригласила нас войти. Мы сели за стол, и наш мучитель достал заранее подготовленную бутылку вина. Девушка удивилась, но подала стаканы. Разговор не складывался. Я же сидела и лихорадочно думала только об одном - куда подсунуть записку, которую мы с Леной заранее написали. Я понимала, что куда бы ни всунула это послание, это будет практически как крик о помощи капитана Гранта, вложенный в бутылку и вверенный волнам океана… Но я обязана была воспользоваться этим шансом…
Поскольку следователи передали мне «на память» эту записку, сейчас я могу привести ее полный текст. Вот он: «Милая девушка! Мы не знаем, как вас зовут, но надеемся, что вы нам поможете. Вы - наш единственный шанс на спасение. Мы знаем, что вы снимаете комнату в доме у мужчины по имени Виктор. Но вы не представляете, что он за человек. Вот уже четвертый год он держит нас в подвале под сараем, который находится в его огороде. Вход туда замаскирован. Наши данные есть в милиции. Нас ищут, но не могут найти. Вас мы просим только об одном - отнесите эту записку в отделение милиции, сообщите адрес дома, в котором вы сейчас живете. Все эти годы, которые мы провели здесь, мы не видели ни одного человека, кроме этого Виктора. Он держит нас тут, издевается, насилует, иногда бьет. Мы знаем, что он производит впечатление нормального человека, но на самом деле это не так. У меня, Елены, от него родилось двое детей, которых он забрал у меня и куда-то отнес. Может быть, вы что-то слышали о маленьких подкидышах. Сейчас я опять беременная, где-то на пятом месяце. Мы очень хотим домой к своим родным, и только вы можете нам помочь. Мы уверены, что вы не сможете остаться в стороне. Только умоляем вас: ни в коем случае не показывайте эту записку Виктору! Не подавайте виду, что она вообще была! Ему грозит большой тюремный срок, и он может убить и вас, и нас, лишь бы никто не узнал об этом и его не посадили. Берегитесь его! Заранее спасибо. Помогай вам Бог! Лена и Катя.»
... Это случилось утром 4 мая 2004года. Наверху что-то загромыхало, но это были не привычные постукивания, воспроизводящиеся нашем мучителем при открывании люков, ведущих в наш бункер. Те звуки ни с чем невозможно было спутать. Это были незнакомый скрежет железа и тяжелые шаги. Потом раздались голоса и, наконец, открылся люк. Показалось ошарашенное лицо незнакомого мужчины:
- Девчонки, вы живы?
От радости и удивления мой язык прирос к небу, и единственное, что я смогла сделать, - устало кивнуть в ответ.
- Подождите немного, скоро мы вас освободим, - пообещал мужчина и… закрыл крышку на засов.
Потекли томительные минуты ожидания. Казалось, прошла целая вечность, пока дверца снова не открылась.
- Девчонки выходите, кончилось ваше заточение, - сказал добродушный милиционер и улыбнулся.
Я посмотрела в открытый лаз и увидела… ноги Мохова. «Господи, зачем он здесь? Сейчас вылезу, а он схватит меня за горло и начнет душить», - завертелись в голове страшные мысли.
- Или вы тут хотите остаться?! - раздалась неуместная шутка. Я собралась с духом и полезла наружу. К счастью ноги принадлежали соседскому мужику, которого позвали быть понятым.
«Я просто не мог поверить в реальность происходящего, - рассказал участвовавший в освобождении пленниц прокурор Валерий Марюшкин. - Лица девушек, вышедших из бункера, были белы как снег, они заслоняли ладошками глаза от солнца. Лена была на восьмом месяце беременности, и ее пришлось выносить на руках. Когда я спустился вниз, то увидел рисунки на стенах бункера. На вырванных из альбома листах помахивала хвостом русалка, глядела на цветок веселая корова. А над кроватью во всю стену улыбалось веселое солнышко… Помню, как от жалости перехватило горло…».
... Я шла по коридору на встречу с родными и чувствовала, как сердце выпрыгивает из груди. Три с половиной года я каждый день, каждый час, каждую минуту мечтала об этом мгновении, а сейчас, когда оно свершилось, мне вдруг стало безумно страшно показаться на глаза своей семье. Я понимала, что мало похожа на ту хорошенькую девочку, которая однажды ушла из дома и не вернулась. Худая, бледная, в грязной одежде и жутким запахом плесени, который источала, кажется, каждая клеточка. Узнают ли они во мне свою милую весёлую Катюшу? Что почувствуют, когда поймут, где я была все это время? Я нервничала и боялась первой встречи с мамой. А вдруг мама будет винить и упрекать меня? А папа? Переживут ли они правду о том, что случилось с их дочкой? А вдруг это убьет их? И вообще - что рассказать им, а о чём лучше промолчать? И вот - дверь в кабинет следователя, за которой меня уже ждут… Там - мои мама и сестра… Как же страшно открыть эту дверь! Кажется, я чувствую, как пульсирует кровь у меня в висках, каждый удар сердца грохотом отдается где-то в голове… Нужно сделать последний шаг… За дверью - мои родные… Как только я вошла, они сразу кинулись ко мне и начали обнимать и целовать. Мама сквозь слезы спрашивала, болит ли у меня что-то и не понимала, что с моей походкой. Потом, конечно, она рассказывала мне, что мой вид привел ее в шок: худенькая, бледная, волосы клочьями вылезали да еще и еле стоящая на ногах… - Мам, все хорошо, просто там ходить было негде, поэтому я разучилась, - отвечала я, пытаясь ее успокоить.
В первый месяц после моего возвраще ния домой я все еще не могла поверить, что весь этот кошмар закончился. Мне все время казалось, что сейчас я закрою глаза и снова окажусь в своем мрачном подвале. Поэтому я, боясь темноты, никогда не закрывала шторы в своей спальне и просила маму лечь со мной спать. Огромнейшую поддержку мне давала моя сестра. На тот момент она встречалась с молодым человеком, и мы все вместе ездили на природу, ходили в кафе или кино. Я постепенно привыкала звукам, запахам, Свободе, Жизни… Аня дарила мне модную одежду и косметику, показывала, как правильно краситься и одеваться. Я очень старалась стать обычной девушкой, но это мне удавалось только внешне. В то время, когда мои ровесники заканчивали школу, выбирали профессию, влюблялись и делали многое другое, что должны проживать люди в таком возрасте, я жила только одной целью - сохранить свою жизнь.
Если хоть кто-то, принимающий решение о дальнейшей жизни Мохова, сейчас читает эти строки, - услышьте меня! Этот человек не только не должен вернуться в Скопин на Октябрьскую улицу, где его до сих пор боятся все без исключения. Он не должен вернуться даже в пределы Рязанской области! По-хорошему, он бы вообще не должен был выходить из мест лишения свободы. За аналогичные преступления во всем мире сроки порой даже превышают размеры человеческой жизни. Ну, почему нам вновь нужно будет переживать этот страх - страх его выхода на свободу?!