3 счастливых дня было у меня
в больнице ты похож на проштампованную простыню. запах овощного супа вперемешку с лекарствами размазан по стенам, деловитые женщины в цветастых халатах снуют по углам. стерильность представлена серой половой тряпкой и не умещается в уборной.
женщина на соседней койке щёлкает каналы. первый, второй.. переворачивается на бок, храпит. потом просыпается, переключает на третий и снова отворачивается к стенке. оказывается, эфир полон убогих ток-шоу. наташа королёва радостно машет с экрана, уже обе соседки храпят. сухенькая старушка распахивает дверь лязгом кастрюль. дают картошку с котлетой, но мне котлеты не положено, я новенькая. старушка запускает руку в миску с тертым сыром и вбрасывает горстку в мои макароны, как крошки птичкам.
в больнице карантин, к тому же меня морят голодом. сначала они просто забыли разрешить мне есть, а потом, забрав макароны, которые я раза 2 для приличия ковырнула вилкой, сообщили, что это была моя последняя дозволенная еда на ближайшие часов 20.
когда же по белым коридорам разнесся привкус ужина, я ушла ловить вайфай в ординаторскую, а соседки, с аппетитом уминая свои порции, только посмеивались: это она у нас ходячая - пока что.
потом пришла женщина в розовом халате и вручила мне опросный лист, в котором были уже заботливо проставлены ответы. в частности, пункт "да, я полностью удовлетворена деятельностью пищеблока" вынудил меня возроптать: "позвольте, я же так и не успела вкусить плоды его деятельности.." "это не важно, - ответила женщина, - я никому не скажу".
на ночь мне дали таблетку от голода.
рано утром на стене отпечатался розовый солнечный след. день обещал быть ясным. я лежала до последнего, слушая, как соседки причмокивая распаковывают свои глазированные сырки на завтрак. пить мне уже тоже было нельзя. вдруг, на час раньше положенного, прикатила шуганная бабушка с каталкой. сказала, врач будет ругаться, если я прямо вот сейчас в каталку не лягу. "я её тут с каталкой стою жду, а она тут руки моет!", - возмущенно добавила она.
я легла и меня повезли с ветерком. операционная номер 17. мне вставили в вену какую-то трубку, анестезиолог взяла шприц и сказала, что сейчас может слегка закружиться голова и заклонить в сон. "ну вот, кажется, она просыпается" - я слышу неровный стук колес по кафельному полу и оказываюсь в своей палате.
меня о чем-то спрашивают, но я повторяю: трикотаж, где мой трикотаж? правой ногой я чувствую какое-то неопознанное тёплое бревно, лежащее слева. из руки всё еще торчит трубка - это всё, что я успеваю понять, и тут в мой мозг вклинивается малахов со своими насущными проблемами. тётки из палаты оживленно участвуют в жизни женщины, заказавшей своего мужа. я боюсь провалиться в сон и встретить там этих страшных людей с экрана. но я проваливаюсь и уже оттуда тянусь свободной рукой за помощью, нащупываю плеер, он не включается, нащупываю ноутбук.. рига, концерт, я купила диск, я вставила его в дисковод, я схватила ноут и побежала в больницу.. меня осеняет. с трудом приоткрыв глаз я выставляю "проигрывать по кругу" и 3 часа безмятежно брежу под новый альбом земфиры в парах наркоза.
воздух в палате стоял вечерний, душный и похожий на спрей для носа. последние лучи скользили по голубым стенам. все было такое казённое, белое и безвкусное, по коридору шаркали чьи-то тапочки, нелепой пантомимой гудел телевизор, больные угрюмо следовали распорядкам, врачи разбегались по домам. в этой атмосфере безжизненности и бессмысленности хотелось только сникерса и газировки, как будто это могло как-то встряхнуть происходящее, вырвать его из стен советского института и перенести в мир современной рекламной мечты. и ещё кофе с молоком казался каким-то неведомым деликатесом. поняв, что вот уже 3 часа после операции никому до меня нет дела, я разрешила себе поесть.
автобус рига-санкт-петербург привез меня в больницу из серого кирпича. я до сих пор не уверена, залезали ли мне в коленку скальпелем или просто обмотали её бинтами для видимости, пока я спала.
женщина на соседней койке щёлкает каналы. первый, второй.. переворачивается на бок, храпит. потом просыпается, переключает на третий и снова отворачивается к стенке. оказывается, эфир полон убогих ток-шоу. наташа королёва радостно машет с экрана, уже обе соседки храпят. сухенькая старушка распахивает дверь лязгом кастрюль. дают картошку с котлетой, но мне котлеты не положено, я новенькая. старушка запускает руку в миску с тертым сыром и вбрасывает горстку в мои макароны, как крошки птичкам.
в больнице карантин, к тому же меня морят голодом. сначала они просто забыли разрешить мне есть, а потом, забрав макароны, которые я раза 2 для приличия ковырнула вилкой, сообщили, что это была моя последняя дозволенная еда на ближайшие часов 20.
когда же по белым коридорам разнесся привкус ужина, я ушла ловить вайфай в ординаторскую, а соседки, с аппетитом уминая свои порции, только посмеивались: это она у нас ходячая - пока что.
потом пришла женщина в розовом халате и вручила мне опросный лист, в котором были уже заботливо проставлены ответы. в частности, пункт "да, я полностью удовлетворена деятельностью пищеблока" вынудил меня возроптать: "позвольте, я же так и не успела вкусить плоды его деятельности.." "это не важно, - ответила женщина, - я никому не скажу".
на ночь мне дали таблетку от голода.
рано утром на стене отпечатался розовый солнечный след. день обещал быть ясным. я лежала до последнего, слушая, как соседки причмокивая распаковывают свои глазированные сырки на завтрак. пить мне уже тоже было нельзя. вдруг, на час раньше положенного, прикатила шуганная бабушка с каталкой. сказала, врач будет ругаться, если я прямо вот сейчас в каталку не лягу. "я её тут с каталкой стою жду, а она тут руки моет!", - возмущенно добавила она.
я легла и меня повезли с ветерком. операционная номер 17. мне вставили в вену какую-то трубку, анестезиолог взяла шприц и сказала, что сейчас может слегка закружиться голова и заклонить в сон. "ну вот, кажется, она просыпается" - я слышу неровный стук колес по кафельному полу и оказываюсь в своей палате.
меня о чем-то спрашивают, но я повторяю: трикотаж, где мой трикотаж? правой ногой я чувствую какое-то неопознанное тёплое бревно, лежащее слева. из руки всё еще торчит трубка - это всё, что я успеваю понять, и тут в мой мозг вклинивается малахов со своими насущными проблемами. тётки из палаты оживленно участвуют в жизни женщины, заказавшей своего мужа. я боюсь провалиться в сон и встретить там этих страшных людей с экрана. но я проваливаюсь и уже оттуда тянусь свободной рукой за помощью, нащупываю плеер, он не включается, нащупываю ноутбук.. рига, концерт, я купила диск, я вставила его в дисковод, я схватила ноут и побежала в больницу.. меня осеняет. с трудом приоткрыв глаз я выставляю "проигрывать по кругу" и 3 часа безмятежно брежу под новый альбом земфиры в парах наркоза.
воздух в палате стоял вечерний, душный и похожий на спрей для носа. последние лучи скользили по голубым стенам. все было такое казённое, белое и безвкусное, по коридору шаркали чьи-то тапочки, нелепой пантомимой гудел телевизор, больные угрюмо следовали распорядкам, врачи разбегались по домам. в этой атмосфере безжизненности и бессмысленности хотелось только сникерса и газировки, как будто это могло как-то встряхнуть происходящее, вырвать его из стен советского института и перенести в мир современной рекламной мечты. и ещё кофе с молоком казался каким-то неведомым деликатесом. поняв, что вот уже 3 часа после операции никому до меня нет дела, я разрешила себе поесть.
автобус рига-санкт-петербург привез меня в больницу из серого кирпича. я до сих пор не уверена, залезали ли мне в коленку скальпелем или просто обмотали её бинтами для видимости, пока я спала.